Дети смотрителей слонов

Я протягиваю ей листок с записями мамы, она берёт со стола очки, смотрит на записи и возвращает мне листок.

— Фамилия твоих родителей?

Я называю имена и фамилию мамы и папы. Она качает головой. Не сводит с меня глаз.

— Первый раз слышу. Откуда у тебя адрес?

Я молчу. Не хочу выдавать графа.

— А пароль? — говорит она медленно. — Откуда он?

Я не могу дать ответ, не рассказав о злодеяниях мамы и папы. Так что молчу.

— Для нас это важно, — говорит она. — Знать, откуда пароль.

В её голосе появляется что-то угрожающее. Теперь уже не замечаешь её внешнего вида и помады. Теперь есть только ощущение, что ты сидишь перед человеком с огромной силой воли, который знает, как её использовать.

По-видимому, она нажала на какую-то кнопку, потому что внезапно рядом со мной появляется маньяк-убийца, и на сей раз я тоже не услышал его шагов.

— Андрик, — говорит она. — У мальчика неизвестно откуда оказался пароль. Он не хочет рассказывать, кто ему его сообщил.

Андрик озабоченно кивает. Передо мной двое обеспокоенных людей.

— Я мог бы порасспрашивать его в парилке, — предлагает Андрик.

Можно только догадываться о том, как расспрашивает Андрик. Но маловероятно, что он добивается ответов при помощи мятных леденцов и настойчивых увещеваний. Гораздо вероятнее, что он засовывает непрошенного гостя под струю пара, а потом бьёт его головой о каменный пол.

— Я мою посуду, — объясняю я. — В одном ресторане. Один из посетителей оставил на столе бант от сигары. На нём был адрес и номер телефона. А на обороте — пароль.

Они смотрят на меня. Потом женщина кивает.

— Что ж, может быть и так, — говорит она. — Андрик, проводи его, пожалуйста. Через чёрный ход.

Мужчина не прикасается ко мне, в этом нет необходимости. Он лишь делает небольшой шаг ко мне — и я уже вскакиваю со стула. Женщина открывает дверь в другом конце комнаты.

Лестница так называемого чёрного хода тут такая, что по мнению многих была бы слишком хороша для их парадного. Когда мы оказываемся на площадке, мы слышим, как женщина покашливает.

— Давно пропали твои родители?

— Четыре дня назад.

Мы с Андриком начинаем спускаться, она снова кашляет.

— Андрик. Он всего лишь ребёнок.

Мужчина кивает. Мне кажется, он немного разочарован.

Мы проходим через двор, где в горшках растут пальмы и стоит красный винтажный «ягуар». Наверное, у Андрика в руках пульт дистанционного управления: ворота раскрываются, и мы оказываемся в переулке. Андрик оглядывается по сторонам, на улице никого нет. Он хватает меня за плечо и сильно сжимает его.

— А ты, значит, плакса, — говорит он.

Тут он ошибается. Та слезинка, которую он, возможно, видит в уголке моего глаза, объясняется печалью — из-за того, что мне очень скоро придётся ему отомстить, потому что он слишком сильно сжимает мне плечо.

— Полагаю, мы видели тебя тут в первый и последний раз, — говорит он. — Усвоил?

— В каком-то смысле, — отвечаю я. — А почему им тогда можно?

Я смотрю в темноту двора, из которого мы только что вышли.

Это самый старый трюк в мире. Но при этом ему нет равных. Если им правильно пользоваться, он становится прекрасной иллюстрацией того положения, относительно которого, как показывают наши с Тильте исследования, среди великих мистиков царит полное единодушие: слова создают действительность.

К тому же этот трюк нередко используется в гандболе и футболе. Ты смотришь в одну сторону, а бежишь в другую.

У Андрика прекрасная реакция — в этом ему не откажешь. Он разворачивается на месте и пристально вглядывается в темноту, стараясь разглядеть проникших во двор. Но он не теряет бдительности, он по-прежнему держит меня за плечо.

Но этого теперь мало. Ситуация вышла у него из-под контроля.

Мне удаётся высвободиться, для меня это дело привычное, меня не раз блокировали сразу три защитника, которые вполне могли бы устроиться на работу дорожными катками. Я делаю пируэт на левой ноге. И бью его по заднице.

У него хорошая спортивная подготовка, ягодицы у него как футбольные мячи, плотные и эластичные. Бью вытянутой ногой.

На тот случай, если вы не всё знаете о футболе, скажу, что источник сильного удара — не нога, а глубокие брюшные мышцы. В идеальном случае нога служит своего рода рычагом, и такой удар лучше всего. Я ударяю всем телом и попадаю в самую точку: Андрик отлетает на четыре метра во тьму ворот, туда, где ему и место, и падает ничком.

Я бросаю ему белое полотенце, которое до сих пор болталось у меня на шее.

— Андрик, — говорю я. — А что если нам обоим вспомнить о сострадании? Чтобы не стало хуже?

Ответа я не получаю, да я, вообще-то, на него и не рассчитывал. Потому что Андрик, конечно же, вскочил на ноги и бежит ко мне.

Он очень прилично бегает. Но обитает он среди мраморных ванн и бутылок шампанского, а не на газонах Финё, и его задница ещё не пришла в себя, так что он отстаёт ещё до того, как я добегаю до Хойброплас.

Тем не менее я не останавливаюсь. Такой человек, как Андрик, вполне может усесться в свой большой «БМВ» и начать с пеной у рта кататься по городу, пока меня не отыщет. Так что я бегу как газель, руководствуясь чутьём — что ещё делать в незнакомом городе — по маленьким улочкам, пересекающим Стройет, пока не добегаю до Королевской Новой площади и не прячусь среди автомобилей, стоящих перед Новой гаванью.

Пробегая мимо скверика в центре площади, я замечаю красный двухэтажный автобус, в котором на этот раз сидит водитель.

Водитель меня не замечает, потому что целует женщину, которая сидит на правом сиденье позади него. Это не просто мимолётный поцелуй в щёчку, это один из тех поцелуев, когда вокруг влюблённых всё исчезает, а остаются лишь кружащиеся лепестки цветов, скрипки и бабочки, рыдающие от счастья.

Так что у меня есть возможность всё хорошо рассмотреть. Нет никаких сомнений. Это Ларс, сотрудник разведывательного управления полиции. А женщина позади него — Катинка.

С одной стороны, в этом нет ничего неожиданного. Ларс с Катинкой осуществили то, что, если верить моим ушам, они обсуждали на борту «Белой дамы», — сменили род занятий.