Детская книга

Вошла Помона и бросилась к нему с объятиями и поцелуями. Он сказал ей то, чего не сказал Элси, — что она повзрослела и расцвела, и Помона перебросила за плечо бледно-золотую гриву и опустила взгляд. Имогена просила Геранта позаботиться о сестре. Сама Имогена сейчас ходила на курсы ювелирного дела, рисовала эскизы небольших серебряных и эмалевых подвесок. Она выглядела спокойной, и Герант понял, что раньше она была не спокойной, а лишь отупевшей или замершей. Она сказала, что беспокоится за Помону, которой теперь, когда она и Герант уехали, «придется все сносить в одиночку». Герант беспокойно взглянул на Флоренцию Кейн, которая в это время разливала чай. Герант слегка трепетал перед семнадцатилетней Флоренцией: она была на два года младше его, на год младше Помоны и на четыре года младше Имогены, но казалась мудрее и уверенней их всех. Герант подумал, что Флоренция прекрасна, как святая с картины итальянского художника. Он решил, что она «то, что надо», не обдумывая ни ее платья, ни манеры управляться с чайным прибором. «Не стесняйся Флоренции, она наш друг», — сказала Имогена, и Герант, а не Флоренция, покраснел, когда их взгляды встретились. Когда Помона прильнула к брату, гладя его лицо, он вспомнил о Флоренции. Глаза Помоны увлажнились. Он спросил:

— Помми, как тебе тут живется? Ты по нас не скучаешь? У тебя есть какие-то планы?

Тут по лестнице сошла сонная Серафита и, как положено, удивилась преображению сына и его новому льняному пиджаку. Она неопределенно спросила, позаботилась ли о нем Элси, и он сказал, что да. Элси начала стремительно убирать тарелки из-под салата. Серафита величественно села и улыбнулась. Помона попросила:

— Расскажи нам… Расскажи про…

Но ей не пришло в голову ни одного вопроса о жизни, про которую она ничего не знала.

— Я приехал в автомобиле! — сказал Герант. — Мистер Уэллвуд велел шоферу отвезти меня сюда. Он очень заботится обо мне.

Он никогда не найдет слов, чтобы рассказать этим двоим о слитках и займах, телеграммах и пыли.

Выходные шли своим чередом, окутанные солнечной дымкой. Герант несколько раз хорошенько прогулялся в одиночку по болотистым равнинам и несколько раз покатался на велосипеде с Помоной. Элси готовила им восхитительные блюда из жареной кильки, крабовые салаты с картошкой в горчичном соусе. Герберт и Феба Метли зашли в гости и за чаем задали Геранту все вопросы о жизни в Сити, не заданные его родными. Герант описал торопливое шествие мужчин по Лондонскому мосту, бурление фондовой биржи, празднование освобождения Мафекинга. Герберт Метли сказал: по общему мнению, деньги бездушны, но это не так. Маммона — огромная духовная сила, тревожащая и ангелов, и демонов. Именно Маммона вдохновляет это ужасное кровопролитие в Южной Африке. Золото вызвало к жизни эту войну, и золото поддерживает ее. Такое обличение выбило Геранта из колеи. Он знал, что золото — своего рода животворящая сила, но олицетворяющая метафора принижала его, придавала ему излишнюю сентиментальность, и Герант почувствовал это, не в силах выразить словами. Он видел золото мысленным взором: сверкающие слитки, горячий поток из тигля. А не какой-то там побитый молью демон. Помона сказала:

— А мы понятия не имели, что все это так интересно. Мы думали, это скучная работа, такая… механическая.

Так и есть, ответил Герант. Скучная, механическая — и захватывающая. Вокруг снова заплясала Элси со свежими, только что испеченными ею лепешками и баночкой роскошного крыжовенного варенья.

Герант любил вдыхать воздух болотистых равнин и чувствовал, что крепнет от него; но не опечалился, когда пришло время уезжать. До этого он успел поговорить с Элси. Он попросил ее выйти в сад. Они пошли меж деревьев.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Герант. — Вы, кажется, творите маленькие чудеса о хлебах и рыбах… Я должен спросить, вам хватает… хватает денег на хозяйство? Моя мать очень непрактичная женщина.

Элси его удивила. Она села на травяную кочку и вытянула ноги. И сняла бесформенные сандалии.

— Посмотрите на мои ноги, — сказала она. Ноги выглядели плохо. Они были покрыты вмятинами и синяками, мозолями и шишками и местами кровоточили. Элси сказала сухо и напряженно:

— Мне нужны собственные туфли. С такими ногами я просто не могу вести хозяйство как следует. Фрэнк Моллет отдает мне разные обноски, но они не подходят — у меня узкая нога. Посмотрите на мои ноги, мистер Фладд. Посмотрите-посмотрите. Это ноги старухи. Я вынуждена вбивать их в форму старушечьих ног. От меня по правде будет больше толку, если у меня будут свои туфли.

— Я вынужден спросить… извините… вам что-нибудь платят?

— Не понимаю, зачем вы извиняетесь, и думаю, что вы знаете ответ. Нет, мне не платят. Я получаю жилье, еду и обноски. Я не жалуюсь — я знаю, что в доме нет денег, — но мне нужны туфли.

— Вы не собираетесь… уехать, перебраться куда-нибудь?

— Послушайте меня. Я всегда клялась себе, что никогда, никогда не пойду в прислуги. Что угодно, но не в прислуги. Я бы осталась на гончарной фабрике и расписывала горшки, у меня была бы такая профессия. Как у моей мамки — она умерла. Когда она умерла, я пришла сюда, приглядывать за Филипом, потому что мамка так хотела. Я люблю Филипа, мистер Фладд, я больше никого и ничего не люблю. И я знаю, что он прав, всегда был прав — у него настоящий дар, и он одержим этим даром. Он попал сюда как в страну своей мечты, потому что ваш отец — великий мастер. Филип учится тому, чему он никогда и не мечтал научиться. Думаю, он не очень доволен, что я тут — он убрался от нас подальше, а я напоминаю ему о покинутом. Но пока я устраиваю тут сносную жизнь, Филип свободен — он может делать горшки, изобретать, работать. Я никогда не собиралась быть домашней прислугой. У меня свои, пусть маленькие, стремления. Меня бесит здешняя безалаберность… простите, это было грубо… мне нравится изворачиваться, чинить вещи, обходиться малым, чуть-чуть улучшать то, что меня окружает.

Она постепенно распалялась. Она говорила быстро, сухо, яростно. Она сказала:

— И я чувствую себя полной дурой в этих цветочках и расшитых тряпках. Я бы хотела показаться преподобному Моллету в обычной, пристойной, скучной одежде. Я не марионетка и не ярмарочное пугало. Простите, мне не следовало жаловаться, я и не собиралась. Но, понимаете, мистер Фладд, это выражение очень правильное — я просто умираю от боли в ногах. Простите. Я все сказала и теперь заткнусь. Простите меня.

Герант сел рядом на траву. К собственному удивлению, он взял в ладони одну горячую ступню и склонился над ней.

— Сколько стоят туфли?

— Не знаю. Вы должны лучше меня это знать. Вы теперь одеты по-человечески — очень хорошо одеты, надо сказать… и туфли у вас хорошие.

Туфли, которые Герант носил на службе, обошлись ему в месячное жалованье. Он ухаживал за их сверкающей кожей, как за собственной — по правде сказать, туфли были гораздо глаже его лица, склонного к прыщам. У Геранта Фладда лишь недавно появились свои деньги, заработанные собственным трудом, и у него с ними было, как сказала бы Элси, туго. Но он вытащил из кармана кошелек и отсчитал в руку Элси четыре серебряные полукроны.

— Этого должно хватить на какие-нибудь ботинки. Смотрите, чтобы к моему следующему приезду вы обзавелись удобной обувью, чтобы могли ходить на дальние прогулки.

Он заколебался. Он хотел сказать, что пойдет вместе с ней выбирать ей туфли. Он перебирал в уме маленькие прихоти, от которых теперь придется отказаться ради этих туфель, и исполнялся великодушной радости при мысли о тонких пальчиках, вольготно шевелящихся в новой кожаной обуви. Но в посещении обувного магазина с этой молодой женщиной будет что-то интимное, неподобающее. Либо он будет вести себя как… как повелитель и господин с подданной, либо как кандидат в любовники, преподносящий дары и надеющийся получить что-то взамен. Он, чуть смущаясь, сказал:

— Я знаю, сколько вы делаете для моей семьи… гораздо больше, чем следовало бы… и они… мы этого по достоинству не ценим. Я правда знаю.

Элси горестно улыбнулась. Ей не хотелось совершать судьбоносный поход за обувью в одиночку. Может быть, стоит подождать возвращения Филипа. Но она умирала от боли в ногах.

Герант взял двуколку и поехал обратно в «Повилику», усадьбу Уэллвудов, а через день или два Элси пошла через болотистую равнину и вверх по склону в город. В Рае были две или три обувные лавки, и в витрине одной из них («Джас. Пласкетт, с 1872 года») она как раз и видела тот красный пояс с пряжкой-стрелой. Элси стояла на булыжной мостовой, глядела на витрину и считала в уме. Она не хотела, чтобы ее первой парой обуви стали грубые башмаки, какие носят батрачки, но обреченно, трезво сознавала, что если купленные туфли будут хоть сколько-нибудь нарядными, она никогда не осмелится их надеть для своих повседневных нужд — для беготни туда-сюда по двору, хождения вверх и вниз по лестницам, пеших походов в Лидд. Нужно купить что-нибудь удобное, может быть, ботинки, которые, если их вычистить как следует, подойдут к простой юбке, когда Элси ею наконец обзаведется. На миг она понадеялась, что денег Геранта хватит и на ботинки, и на красный пояс. Она посчитала в уме. Пока она не вошла в магазин, она может воображать, что владеет поясом.