Детство Иисуса

– «Причалы» – они в синем, а в красном – «Северные холмы». Это игра лиги. Игры чемпионата – по утрам в воскресенье. Услышишь гудок воскресным утром – значит, проходит игра чемпионата.

– Ты за какую команду болеешь?

– За «Причалы», конечно. За кого же еще?

Альваро, похоже, в хорошем настроении, возбужден, даже кипуч. Он рад за Альваро – и благодарен за то, что бригадир его выделил, предложив свою компанию. Альваро кажется ему хорошим человеком. Вообще-то все его товарищи-грузчики кажутся ему хорошими людьми – работящие, дружелюбные, любезные.

В первую же минуту матча команда в красном делает простую ошибку в защите, и «Причалы» забивают гол. Альваро вскидывает руки и издает победный клич, после чего поворачивается к мальчику.

– Видал, юноша? Видал?

Юноша не видал. Ничего не понимая в футболе, юноша не ухватывает, на что ему обращать внимание – на мужчин, которые бегают по полю взад-вперед, или же на море чужих людей вокруг.

Он берет мальчика к себе на колени.

– Смотри, – говорит он и водит пальцем, – они пытаются загнать мяч в сетку. А человек вон там, в перчатках, – вратарь. Ему надо поймать мяч. По обе стороны поля есть по вратарю. Когда мяч попадает в сетку, это называется «гол». Команда в синем только что забила гол.

Мальчик кивает, но мысли его где-то бродят.

Он говорит тише:

– Тебе не надо в туалет?

– Есть хочу, – шепчет мальчик в ответ.

– Я знаю. Я тоже. Нужно к этому привыкнуть. Погляжу в перерыве, можно ли раздобыть жареной картошки или арахиса. Хочешь арахис?

Мальчик кивает.

– Когда перерыв? – спрашивает он.

– Скоро. Но сначала футболистам нужно еще поиграть и попробовать забить еще голы. Смотри.

Глава 4

Вернувшись тем вечером к себе в комнату, он находит записку, подсунутую под дверь. Записка от Аны: «Не хотите ли вы с Давидом на пикник в честь новоприбывших? Встречаемся завтра в полдень, в парке, у фонтана. А.».

В полдень они у фонтана. Уже жарко – даже птиц словно сморило. Они устраиваются под раскидистым деревом, вдали от шума машин. Ана появляется чуть погодя, несет корзину.

– Простите, – говорит она, – спешное дело.

– Сколько нас будет? – спрашивает он.

– Не знаю. Может, полдесятка. Посмотрим.

Они ждут. Никто не приходит.

– Похоже, только мы и будем, – говорит наконец Ана. – Начнем?

В корзине оказываются всего лишь упаковка крекеров, горшок несоленой фасолевой пасты и бутылка воды. Но ребенок уплетает свою долю, не жалуясь.

Ана зевает, растягивается на траве, закрывает глаза.

– Что вы имели в виду, когда сказали «очиститься»? – спрашивает он. – Вы сказали, нам с Давидом надо очиститься от старых связей.

Ана лениво качает головой.

– В другой раз, – говорит она. – Не сейчас.

По ее тону, по взгляду из-под век, брошенному на него, он чувствует некий призыв. Полдесятка гостей, которые не явились, – может, выдумка? Если б не ребенок, он бы лег рядом с ней на траву и, может, тихонько положил свою руку поверх ее.

– Нет, – бормочет она, словно читая его мысли. Хмурая тень скользит у нее по лбу. – Не это.

Не это. Что ему думать про женщину – то теплую, то холодную? Может, он не улавливает чего-то об этикете между полами или поколениями, принятом в этих новых краях?

Мальчик дергает его и показывает на почти пустую пачку крекеров. Он намазывает пасту на крекер и дает мальчику.

– У него здоровый аппетит, – говорит девушка, не открывая глаз.

– Он все время голоден.

– Не волнуйтесь, приспособится. Дети быстро приспосабливаются.

– Приспособится голодать? Зачем ему приспосабливаться голодать, если нет недостатка в провизии?

– Приспособится к умеренной диете, в смысле. Голод – как собака в животе: чем больше кормишь, тем больше она хочет. – Она резко садится и обращается к ребенку: – Я слыхала, ты ищешь маму, – говорит она. – Скучаешь по маме?

Мальчик кивает.

– А как зовут твою маму?

Мальчик бросает на него вопросительный взгляд.

– Он не знает ее имени, – говорит он. – При нем было письмо, когда он садился на судно, однако оно потерялось.

– Шнурок лопнул, – говорит мальчик.

– Письмо было в кошеле, – объясняет он, – который висел у него на шее на шнурке. Шнурок лопнул, и письмо потерялось. По всему кораблю искали. Но так и не нашли.

– Оно упало в море, – говорит мальчик. – Его рыбы съели.

Ана хмурится.

– Если ты не помнишь мамино имя, можешь сказать, как она выглядела? Можешь ее нарисовать?

Мальчик качает головой.

– Значит, твоя мама потерялась, и ты не знаешь, где ее искать. – Ана умолкает, осмысливает. – Как бы ты отнесся, если бы твой padrino стал подыскивать тебе другую маму, чтобы она тебя любила и заботилась о тебе?

– Что такое padrino? – спрашивает мальчик.

– Вы всё пытаетесь присвоить мне роли, – встревает он. – Я не отец Давиду и не padrino. Я просто помогаю ему встретиться с матерью.

Она не обращает внимания на его отповедь.

– Если вы найдете себе жену, – говорит она, – эта женщина могла бы стать ему матерью.

Он хохочет.

– Какая женщина захочет выйти замуж за такого мужчину, как я, – чужака, у которого нет за душой даже смены одежды? – Он ожидает, что девушка заспорит, но нет. – Кроме того, даже если бы я нашел себе жену, откуда знать, что она захочет, знаете, приемного ребенка? И примет ли ее наш юный друг?

– Никогда не знаешь. Дети приспосабливаются.

– Да что вы заладили! – В нем вспыхивает гнев. Что эта самоуверенная девушка знает о детях? И по какому праву она ему проповедует? И тут части картинки сходятся. Неказистая одежда, обескураживающая суровость, разговоры о заступниках… – Вы не монахиня часом, Ана? – спрашивает он.

Она улыбается.

– С чего вы взяли?

– Вы из тех, кто покинул монастырь и живут в миру? Выполняют работу, за которую больше никто не хочет браться, – в тюрьмах, приютах, лечебницах? В центрах приема беженцев?