ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ
Шрифт:
— Только в старых книгах можно найти подлинно здравый смысл и самые испытанные рецепты, — наставлял меня отец.
Он разложил на столе эти достойные уважения реликвии и сразу же погрузился в работу.
В следующую субботу ровно в пять мы стояли у первой калитки. Отец, не колеблясь, отпер ее; совесть его была спокойна: он переступал запретный порог не потому, что хотел сократить нам дорогу, а дабы сохранить от разрушения драгоценный канал и спасти город Марсель от засухи, за которой несомненно последовала бы эпидемия чумы и холеры.
При всем при том отец боялся сторожей. Вот почему он
Я шел первым вдоль изгороди, пользуясь листвой как маскировкой. Напрягая слух и зрение, я пробегал шагов двадцать, останавливался и вслушивался в тишину… Затем подавал знак маме и брату, которые ждали за самым большим кустом. Они делали перебежку и прятались за мной. Наконец показывался отец с записной книжкой в руке. Нам вечно приходилось его ждать, потому что он чрезвычайно серьезно делал какие-то пометки.
За все время путешествия мы никого не встретили. Произошло лишь одно волнующее происшествие — по вине Поля.
Мать заметила, что он держит правую руку за отворотом непромокаемого плаща — точь-в-точь Наполеон.
— Руку поранил? — тихо спросила она.
Не разжимая губ и не глядя на мать, Поль помотал головой.
— Покажи руку, — приказала мама.
Он повиновался, и мы увидели стиснутый в его пальчиках острый нож, выкраденный из кухонного стола.
— Это я припас для сторожа, — сурово сказал Поль. — Если он станет душить папу, я подойду сзади и убью его, ткну ножиком ему прямо в зад.
Мама похвалила Поля за храбрость и добавила:
— Но ты еще очень маленький, пусть лучше нож будет у меня
Поль охотно доверил матери свое оружие и дал ей дельный совет
— Бей его в глаз, ведь ты высокая!
Сторож этот, охранявший последний замок на нашем пути, внушал нам ужас, и мы с трепетом проходили по его земле. К счастью, он не показывался, и через два часа, сидя за круглым столом, мы благословляли Бузига.
Теперь мы могли бывать на холмогорье каждую субботу, не слишком уставая, и наша жизнь совсем переменилась.
На мамином лице опять играл румянец; Поль как-то сразу вырос, словно это чертик выскочил из коробочки; я стал шире в груди, хоть ребра мои еще выступали, и частенько мерил клеенчатым сантиметром свои бицепсы, восхищая Поля их невероятной величиной.
А отец, бреясь по утрам бритвой, похожей на саблю, перед разбитым зеркальцем, которое он повесил на оконный шпингалет, напевал тенорком:
Если б мог я змейкой стать,
С чем сравнится то блаженство…
Но его веселое настроение улетучивалось к концу недели, в субботу на рассвете нашему Жозефу нужно было собирать все свое мужество, чтобы снова идти против закона.
За это время произошли два очень важных события.
В одну прекрасную субботу в мае, когда дни становятся длиннее, а миндальные деревья словно запорошил снег, мы тихонько пробирались по «дворянской» земле. Мы прошли уже добрую половину пути, и страхи наши рассеивались по мере того, как густела защищавшая нас живая изгородь. Я шел впереди легким шагом, хотя и нес немалый груз: склянку с жавелевой водой, узел с грязным бельем и перевязанный веревочкой сломанный стул.
Солнечные
блики играли на глади канала. Следом за мной семенил, напевая, Поль…И вдруг я застыл, сердце у меня забилось.
В двадцати метрах от меня из-за кустов показалась высокая фигура и широко шагнув, загородила тропинку.
Незнакомец следил за нашим приближением. Это был статный седобородый старик в широкополой фетровой шляпе и серой бархатной куртке; он ждал, опираясь на трость.
Я услышал осипший голос отца: «Не бойся! Вперед!» И я храбро двинулся вперед.
Приблизившись к опасному незнакомцу, я разглядел его лицо. Широкий розовый шрам тянулся из-под шляпы до самого подбородка, захватывая край правого глаза с закрытым ввалившимся веком. Эта маска так меня испугала, что я остолбенел. Тогда отец заслонил меня собою.
В одной руке он держал шляпу, в другой — свою записную книжку «эксперта».
— Добрый день, сударь, — учтиво поздоровался он.
— Добрый день. Я вас ждал, — низким и звучным голосом ответил старик.
Вдруг мама глухо вскрикнула. Я глянул в ее сторону, и меня охватило еще большее смятение: за живой изгородью притаился сторож в куртке с золочеными пуговицами.
Он был намного выше своего хозяина, и его огромное лицо украшали две пары рыжих усов: одна-под носом, другая — над голубыми глазами с огненно-красными ресницами.
Он стоял в трех шагах от старика со шрамом и смотрел на нас с жестокой усмешкой.
— Полагаю, сударь, — сказал отец, — что имею честь говорить с владельцем замка?
— Так точно. Вот уже несколько недель я каждую субботу наблюдаю издали за вашим хитрым маневром, как вы ни стараетесь пройти незаметно.
— Дело в том, — начал отец, — что один из моих друзей, смотритель канала…
— Знаю,-прервал его «аристократ».-Я не мог раньше изменить этот необычный способ передвижения, потому что подагра на три месяца приковала меня к креслу. Но я приказал привязывать собак в субботу вечером и в понедельник утром.
Я понял не сразу. Отец попытался что-то сказать, мама сделала шаг вперед.
— Как раз сегодня утром я пригласил к себе смотрителя канала… как, бишь, его… Бутик, кажется.
— Бузиг, — поправил отец. — Это мой бывший ученик, я народный учитель, и…
— Знаю, — буркнул старик. — Этот самый Бутик мне все и рассказал: хижина на холме, трамвайная линия коротка, а дорога длинная, потом дети, поклажа… Кстати, — сказал он, шагнув к маме, — я вижу прелестную даму, у которой, как мне кажется, слишком тяжелая ноша. — Он склонился перед нею в поклоне, словно кавалер, приглашающий даму на танец. — Вы позволите?
И он с привычной властностью завладел обоими мамиными узелками. Потом приказал сторожу:
— Владимир, возьми-ка вещи у детей.
В один миг великан ухватил своими огромными ручищами рюкзаки, сумки и связку щепок, которые некогда были стулом. Потом повернулся к нам спиной и стал вдруг на колени.
— Залезай! — крикнул он Полю.
С неожиданной храбростью Поль разбежался, прыгнул и уселся верхом на шее этого ласкового чудовища, которое сорвалось с места и, неистово заржав, понеслось галопом.