Детство Понтия Пилата. Трудный вторник
Шрифт:
Рыбак замолчал, допил пиво из миски и сказал:
«Ну а дальше зачем перепросматривать? Дальше и так всё ясно».
Я не удержался и сердито воскликнул:
«Дальше как раз ничего не ясно! Дальше – самое интересное! Я думал, ты мне объяснишь!»
Рыбак как-то кисло глянул в мою сторону. Потом стал смотреть на озеро.
«Ничего интересного. Но могу объяснить, – устало произнес он. – Теперь, когда мы очистили тебя от твоего детства и освободили от тени отца, можно было, наконец, вылечить тебя от заикания. Нужно было снять давление на горло. Что тут неясного?»
«Неясно, кто или что
Рыбак снова кисло глянул на меня и ответил:
«Какая разница, кто давил. Важно, что сильно давили и мешали тебе правильно разговаривать».
«А ты говорил, что мне надо встретиться с каким-то страшным и опасным противником. Ты называл ее Морриган или «оранжевым врагом». Так кто это был на самом деле?»
«Мне надо было тебя напугать», – объяснил Рыбак, не отвечая на мой вопрос.
«Зачем?»
«Мне надо было очень сильно тебя напугать. Для этого я развесил черепа. И пить тебе дал из черепа». (см. 13.X.1)
«А что ты мне дал пить в этот раз?»
«Так, еще один мананнан, который мы называем Всеисцеляющим, а у вас, у римлян, для этого существа нет не только названия, но вы и представить его себе не можете… Оно живет на дубе. В шестой день луны после долгих обрядов гатуатер срезает его золотым серпом…»
«А ты зачем пил вместе со мной?».
«Мне тоже надо было участвовать в видении. Я должен был следить за тобой и помогать тебе».
«Ну и… Ну и…» – Во мне так много роилось вопросов, что я не знал, с какого из них начать.
Рыбак вдруг весело рассмеялся и, продолжая глядеть на озеро, заговорил ласково и шутливо:
«Не о том спрашиваешь, Луций. Ты вел себя, как заправский охотник (см. 13.X.2). Ты прыгнул на стол, потому что именно там для тебя возникло место силы. Ты сам его отыскал. Без моей помощи. И принял позу воина, которой никто тебя не учил. Представляю, как растерялась и напугалась Морриган, когда увидела твое неожиданное могущество!.. Я сам испугался, что ты на куски разнесешь мою хижину!.. Ты был яростен и безумен, как древний герой на галльской монете… Вот о чем надо спрашивать».
«А о чем спрашивать не надо?» – спросил я, пристально глядя на моего наставника.
Он продолжал смотреть на озеро. Он так же ласково и как бы шутливо ответил:
«Не надо рыться в прошлом. Листья высохли и уплыли. Ты больше не заикаешься. Твоя мать ни в чем не виновата. Но женщина она не простая. Очень сильная. И силой своей иногда не владеет».
«Ты мысли мои читаешь?» – спросил я.
Тут Рыбак повернулся ко мне и долгим зеленым взглядом ответил на мой пристальный взгляд.
«Зачем мне читать твои мысли? У меня достаточно своих собственных. – Так он сказал и спросил: – Знаешь, о чем я теперь думаю?»
«Конечно, не знаю».
«Я думаю: он уже стал охотником за силой, хотя считал, что я лечу его от заикания», – сказал Рыбак.
IX. На этом собственно перепросмотр закончился. Но мы не ушли из застолья на берегу озера. Потому что, вроде бы ни с того ни с сего, мой вожатый-нервий принялся рассказывать о себе. И весьма долго повествовал.
Я узнал, что он происходит из очень древнего и очень знатного нервийского, а точнее менапийского
рода, в котором когда-то были цари.Я узнал, что возрасте пятнадцати лет родители отдали его в лесную школу, или в школу друидов. Школа эта находилась на границе менапийских и тунгрийских земель, на берегу Моза, далеко от хуторов и деревень. В школе ему присвоили имя Гвидген, что означает «сын леса», и заставили забыть то имя, которое было ему дано при рождении.
На берегу Моза Гвидген учился целых десять лет, а чему учился, мой собеседник не пожелал разъяснить.
Когда же ему исполнилось двадцать пять лет, Гвидгена из Галлии отправили учиться в Британию и там присвоили имя Гвернген, что означает «сын ольхи».
В Британии еще десять лет постигал он науку друидов: сначала осваивал знание ольхи, потом – знание ореха, а последние три года – знание дуба, под руководством скифского наставника. На мой вопрос о том, каким образом в далекой Британии мог оказаться скиф, Рыбак мне ответил, что, во-первых, всё друс вид, или «знание дуба», когда-то пришло в Галлию из Скифии, а во-вторых, его учитель-курой в одной из прошлых своих жизней был скифским царем, но, «явившись в Британии», принял облик бриганта и поселился в районе Эбурака.
Я узнал, что, завершив свое двадцатилетнее обучение, Гвернген снова вернулся в Галлию. И там на Карнутском священном соборе получил звание странствующего гатуатера. Странствующий гатуатер – это особый друид, который, обладая знанием дуба, не учит ему в лесных школах, а «по знаку Орла и по распоряжению верховного друида» странствует по белу свету под видом ремесленника, или врача, или толкователя законов. И вот, мой учитель сначала плотничал в стране нервиев; затем поселился в Дурокорторе и стал там кузнецом; потом перебрался в Августодун и был назначен главным толкователем законов среди эдуев; потом в качестве врача был отослан к раурикам. А два года назад – направлен рыбаком на Леманское озеро, к гельветам.
Когда же я полюбопытствовал: по возрасту или за какую-нибудь оплошность произошли понижения в его карьере: из судей – во врачи, а из врача – в деревенского рыболова, – мой собеседник усмехнулся и ответил:
«Не понижение, а повышение. Рыбак – это высшая ступень среди гатуатеров. Ведь рыбу ловит лебедь, которого прислал Орел. Я же, когда бываю на озере, черпаю от воды знание. Знание я превращаю в силу и раздаю людям, если они обращаются ко мне за помощью… Иногда я ловлю людей. Вот тебя, например, я, кажется, тоже поймал…»
Тут Рыбак стал перечислять мои способности и предложил мне стать его учеником.
«Я многое тебе смогу дать, – увлеченно говорил он. – Я научу тебя останавливать время. Ты сможешь вступать в гатуат без всяких мананнанов. Ты станешь неуязвимым для краннона, и больше никто не сможет тебя обидеть или унизить. Со временем ты сам сможешь стать воином знания и, может быть, даже гатуатером. Я подарю тебе целый мир. А отберу только одно-единственное».
Я молчал.
«Почему ты не спрашиваешь, что именно я отберу у тебя?» – спросил Рыбак.