Детям (сборник)

Что за бумага? Я поднялся и подошел посмотреть. За покрытым пылью стеклом нельзя было прочесть ничего, кроме заглавного слова: «Свидетельство».

– За что же выдали вам эту бумагу? – спросил я.

– Люди тонул, пять люди тонул… Ловил.

Я посмотрел на Димитраки. Он сказал так просто, даже скучно. Точно он рассказывал о рыбной ловле.

– Они тонули, а вы их… – начал Жоржик.

– Эге… Я их таскал. Кузма, син таскал… тонул… – сказал старик грустно и махнул рукой. – Пропал. Кушай, Зорзик… Так? Зорзик?

Я молчал. Молчал и Жоржик. И он понял, сердцем почуял, что спрашивать не нужно.

Должно быть, лицо старого Димитраки, его безнадежный жест, его сгорбленная фигура сказали, что спрашивать не надо.

Мы сидели и прихлебывали горячий кофе. Тихо потрескивали угольки.

– Она опять пришла! – крикнул Жоржик.

Да, черепаха явилась снова. Как собака, она стояла в дверях, точно ждала, не перепадет ли еще.

– Совсем умный. Зима пришел, совсем ко мне идет, туда… – показал Димитраки на угол. – Спит-храпит. Совсем как человек.

Я вспомнил черепах капитана.

– Святой черепах… – сказал Димитраки. – Не был черепах, ничего не был. Все пропал.

– Что-о? – спросили мы вместе. – Почему?

Димитраки прищурил глаз и тряхнул головой.

– Вот какой! Наш греческий черепах, родной. Никто не мог, один черепах мог.

Нам надо было идти: капитан поджидал к обеду. Но и меня, и Жоржика заинтересовали слова Димитраки.

– Верно, – сказал старик. – У нас, в Греций, один старый старик говорил. Такой старый, такой… как снег. Такой книга есть, бульшой такой книга, как камень… Сто человек не поднял, тысяча не поднял. Такой книга. Там все написал Бог. Все святый писал. Бог сказал – святый писал. Хорошо! Читал книгу – не умирал. Там написал: будь все хорош, все брат. Там написал: жалей! Там написал: не бери, не бей, не обмануй!

Димитраки даже встал, даже его сгорбленность как будто пропала, и в его всегда ровном голосе слышалась торжественность. Даже поднял палец.

Жоржик сидел на обрубке, поджав сложенные кулачки к подбородку и устремив глаза на Димитраки. Смотрел и я.

– Там написали: терпи! Хорошо написали… Знай все – хорошо! Хе! Забуль книга, украль книга…

Димитраки вдумчиво посмотрел на нас.

– Какая книга? – спросил Жоржик.

– На горе лежал… Агиос-гора, Эльяс… Снег лежит. Книга лежал каменный, все видал… Такой высоки… Пришел, украл…

– Как? Кто украл? – с живостью спросил Жоржик.

– Шайтан [99] украл. Захотел зло делал – украл.

– Шайтан? Это кто же?

– Черный, шайтан. Понес книгу, спрятал в землю. Тогда забуль правду, нэт книга большой… Плохой человек пошел…

Жоржик смотрел на меня, точно спрашивал – правда? Да, он верил, что это было действительно так, как рассказывал Димитраки. Это было видно по его разгоревшимся глазам.

– А куда он ее спрятал? В землю?

99

Шайтан – злой дух, сатана в мусульманстве.

– Далеко. Никто не знает. Копать, копать надо, долго копать. Искать, искать…

– Но где же надо искать?

– Куда занес – никто не видал. Один черепах видал. Черепах!..

Жоржик совсем впился в Димитраки.

– Черепах? Почему?

– Черепах все знал. Ходил по горам, по норам, все знал. Ходил шайтан, крутился за книгой. Всех гонял. Человек гонял, волка гонял, орел гонял, голубей, всех… Одни камни остались. Увидал – нет никто, потащила… А тут… черепах лежал в камне, все видал. Такой совсем каменный черепах. Шайтан не видал, потащила… А черепах увидал, пошел.

– Черепаха видела! Ну? А ведь она тихо ходит, а шайтан-то небось скоро побежал…

– Эге! Шел шайтан, другой черепах видела, каменный… Еще черепах. Шайтан идет, думает – камни всё, камни… Так Бог велел. Черепах найдет. На Хиос [100] старый грек говорила, все знает. Какой черепах! Все помирал, черепах не помирал. Не видал мертвый черепах. Всегда живой.

Я не сказал Димитраки, что черепахи хотя и живут больше ста лет, но все же не вечны. Зачем говорить? Пусть верит. Ведь так хорошо верить.

100

Хиос – греческий остров в Эгейском море, близ полуострова Малая Азия.

– Так вы были на Хиосе?

– Знаешь? – радостно спросил Димитраки. – Хиос, Хиос!..

– Какой Хиос? – спросил Жоржик.

Я сказал про этот когда-то цветущий остров. Я сказал, что когда-то там было так хорошо жить – это было давно-давно, – что жители называли свой остров раем.

– Да, да… – покачивал головой Димитраки. – Пришел турки, бил, резал. Дедушка резал… – ткнул он себя в грудь. – Мой дедушек. Теперь ничего… На горе Эльяс книга был. Украл шайтан, турки привел…

– Зачем же вы уехали с Хиоса?

– Жена помер. Син помер… Гора задавил.

Я посмотрел на Димитраки. Нет, он не мог говорить неправду. В его глазах печаль. И мы невольно вскрыли старую рану. Боже мой, сколько горя! За что? Да, он с полным правом может говорить и верить всем сердцем, что шайтан украл большую книгу. Так тяжко сложилась его жизнь. И он верит, что книгу найдут.

– Пятнасать лет прошло… Земля тряслась, дома падал, все падал, давил… – говорил Димитраки. – Син Алкивиадис давил, – показал грек на голову. – Жена Марфинь плакал, всё плакал, совсем самашедший стал, крутился, всё крутился… Ночь, день плакал. Потом помирал. Ни лепты [101] не был, совсем бедни стали. Сказал Кузма, син старший: «Пойдем, патэра [102] , на холодный вода, в Россию». Пошли. Тогда много пошли на параход. Зачем параход, пошел на фелюк. Кузма рыбак, море не боился. Пошли на парус. Шторма шумел, восемь шторма шумел, доплыл. Никола довел.

101

Лепта – мелкая монета Греции.

102

Патэра – отец.

Димитраки показал в угол, на почерневший от времени образ. Жоржик вздохнул.

– А потом?

– Рыбу ловил, камень на фелюк возил, муку возил. Потом Кузма тонул.

Димитраки сидел перед нами поникший. Молчали. Бурлил кофе в железном ковшичке. Доносились с воли звонкие, задорные выкрики соек и трескотня цикад.

– Хорошо на Хиос… – грустно сказал Димитраки. – Там море синий, голубой… Как глаз голубой. Тепло. Лучше жить. Думала, здесь лучше, ни… Сон пришел, Хиос видал, плакал… А-а… Здесь помирал, там помирал, ни… Бог везде.

Надо было идти. Мы выбрали себе по палке с затейливыми корневищами и самую большую фелюгу. Димитраки взял что-то очень недорого.

Вышли к плантации.

– Виноград приходи кушать. Осень поспеет. Вон там. Этот плёхой, черепах любит, – показал он на неогражденные лозы, очень напоминавшие мне низкорослые лозы капитана. – Там хороший.

– Это лозы не японские? – спросил я в шутку. – Это какие же?

– Понски? Это? «Воловоко», – сказал Димитраки, оправляя лозу. – Там – «шашла», хороши. «Воловоко» нехороши. Давно росла, меня не был – росла…