Дев'ять братів і десята сестриця Галя
Шрифт:
– Ходiмте, ходiмте, мої голуб'ята, - каже удова.
Та й пiшли усi в ярмарок.
Сонечко пломенисте гралося у небi, вiтрець жвавенько хитав деревами, що попадалися де-не-де по дорозi, i шумiв у мiських садочках; народ гучно валив удицями; вози якось веселенько рипiли один по другому - ледве можна було пробитися, протискатися помiж рябенькою купою людською; у головi аж крутилося. То мигоне проти тебе просто розшитий рукав тонкий, то ледве не зачепить тебе колесом, то одсахнешся вiд пари очей грiзних, то на шиї у себе чуєш морду волову; то рогами тебе зашторхне вiн, то знов ти зашторхнув та покотив качана капусти з чийогось
Нема ж бо дива, що у вдовиних дiтей очi розбiглися й серденятка швиденько колотилися вiд втiхи, й що не можна було розiбрати гаразд, чи то вiд переляку, чи то вiд радостi. Галя раз у раз гука та погукує. От вони вже дочапали до самого плацу на другiм кiнцi мiста, де ярмарок став.
Тут уже Галя затулити аж мусила вiчки на який час, та й брати теж не знали, де мусили дивитися наперед, i навiть старший брат був спершу повразивсь. Тут ворохи солодких пряникiв - медовикiв, в'язки бубликiв, гора й груда орiхiв, сухих грушок купи й кучi сластьон… От-от чоботи з червоним закотом, - такi самi чоботи, як-як треба! От i сопiлка, що давненько вже такої бажалося! От смушева шапка, - краще вже цiєї шапки й шукати нема чого! От сива шапка ще лучча вiд чорної.
– Мамо! мамо!
– жебонiла Галя, - купи менi, ох, купи менi хутенько того великого медовика. Ох, я хочу того медовика дуже! Ох, мамо, купи менi отаку хустку! Ох, от цю! Цю! Цю рябеньку, славненьку! Або цю червоненьку! Он те намисто менi! Ох, намисто менi!
I маленька пучечка Галина показувала тудою й сюдою, кудою очки оманенi оберталися, та усе бiльш та бiльш Галя охала й голоснiш прохала й не чула, як мати тихенько до неї промовляла:
– Нема за що, Галю, нема за що купувати, дитино! Менший син теж почав прохати: "Мамо! Купи менi шапку!" I другi брати теж просять: "Мамо, чоботи купи! Мамо, свитку купи!" Хто червоного пояса прохає, а хто крапового пояса хоче; той показує на сластьони, а той тягне туди, де цiла купа дiтей оступила перекупку, що спродує дуднi та сопiлки, де сама перекупка, поважна молодиця у зеленому очiпку шитому, грає на дудi поважно, а що вже хлопцi усi, то надули щоки якмога й якмога напилюють на усякий голос, - писк i скиг…
– Не можу! Не можу!
– каже удова усiм дiткам потихесеньку. - Нема за що, дiтки! Нема…
Сини змовкли i разом спинилися й подивилися на матiр i на старшого брата.
У неньки обличчя начеб покорчувалося й уста наче трусяться трохи, як вона вимовля: "Не можу, нема!" i погляда на їх на усiх жалiбненько. Старший брат стоїть i втопив очi в землю по своєму звичаю, - такий самий вiн тепер, як тодi, коли, вигнаний, повернувсь вiд хазяїна, - так само лице збiлiло, так само уста стиснулися. Сини бiльш уже нiчого не прохали й як стали, то так i стояли, мовчки дивлячись округи.
Галя ще, може, двiчi покрикнула та охнула, та, може, кiлька раз перепитала: "Чому?
Чому нема?", коли спинив її менший брат.– Галю! Годi прохати!
– каже пошептом. Галя свої очки розпаленi впила у меншого брата й поспитала:
– Чому?
– Не проси, Галю, - знов каже менший брат, - нема за що купувати - тiльки турбуєш.
Галя втихла i знов була стрепенулася i скинула на усiх очима й знов втихла.
– Не проси вже, Галочко!
– знов говорить менший брат.
– Я хочу, - шепоче Галя на одвiт, низенько схиливши голiвку.
– Галочко, нема! Нема де взяти!
Галя пiднесла голiвоньку - у, якi ж блискали в очицях двi сльози дужi! Подивилася на всiх своїх i округи усюди, вже ледве чутно шепотнула: "Ой, я хочу!" - i се в остатнiй раз. Пригорнувшися до меншого брата, вже смирнесенько стояла вона, прикусивши пучечку, а там i другу, а там i обидвi разом, i все те для того, щоб як не викотилися тi двi сльози дужi мимоволi з оченяток.
Усi вони довгенько стояли мiж купами i зграями, що двигали, гомонiли й рябiли, - стояли вони та дивилися. Дивилися брати пильненько й начеб уперше бачили людське убрання хороше й достаток i наче уперше почули на собi латанi сорочечки; наче уперше бачили вони людську жвавiсть, недбайливiсть i веселiсть i наче уперш пiзнали своє турбування та вбожество.
А мати дивилася на їх. Вона озивалася до їх, то знов без слова, без мови гладила по голiвцi; то знов посилала ближче пiти полюбуватися тим чи тим; то знов показувала їм те або друге.
– Мамо, - каже старший син, - ходiм додому! I всi дiти почали прохатися: "Мамо, ходiм-бо додому!"
Галя тiльки мiцнiш та мiцнiш прикушувала свої пучечки маленькiї.
– Додому? Додому?
– перепитала мати.
– Вже додому хочете? Чи не погуляли б ви ще по ярмарку, мої голуб'ятка? Чого ж се так хутко додому, мої коханi? Та ви ще усього ярмарку не бачили!..
– Дарма, мамо, ми додому хочемо вже, - кажуть в один голос сини.
– Додому? То ходiм додому, пташки мої!
– вимовила вдова i ледве що вимовила, - то додому ходiмте, мої дiточки!.. Галочко, подай менi ручечку. Може, понести тебе, дочечко?
Галя простягнула рученьки до мами, як уже на руках була у неньки, такеньки мiцненько обхопила її за шию й сховала личенько на плечi.
I пiшли вони усi додому.
Купи людей усе рiдшали; що далi вони йшли, - усе унятнiш вiдрiзнявсь голос вiд голосу, гук вiд погуку - усе було вiльнiш проходити по улицях. Ось i кiнець мiсту, - i вже з гори видко усю-всеньку луку зелену, i плескаючого Днiпра синього, й за Днiпром гори: близькiї - одна над одною зеленiш, далекiї - одна над одною синiш.
– Кажiть, дiточки, чому такi мов невеселiї ви?
– промовила удова.
– Пождiть, мої любенькi, от бог дасть… - i не доказала, що бог дасть - чи то разом вона надiю стратила, що дасть бог що-небудь колись, чи то вже дуже важко їй стало дожидати до того часу.
– Чим би я мала вас розважити хоч кришечку, мої дорогi?
– промовила знов удова згодом.
– Ох, боже мiй, боже ти мiй милосердний!
I знов усi мовчки вони йшли. Усе ширш розлягалась та роздавалась лука перед ними, усе чутнiш плескавсь та колисавсь Днiпро, а гори за горами все вище й далi знiмалися: високо-високо й далеко-далеко! I такеньки, вертаючись додому з ярмарку, з-поуз зграї живої, з порожнiми руками, брати дивились на тi високi та далекi гори i думали собi, що там за тими високими i далекими горами, - що там?