Дева Баттермира
Шрифт:
— Мисс д'Арси, — объявил он, нанося удар в самое чувствительное место, — отправилась на прогулку к озеру с моей женой. Я уверен, мы могли бы рассчитывать на более сердечный прием, в особенности с вашей стороны, сэр. Мисс д'Арси была весьма удивлена вашим необъявленным отъездом, и это после нескольких недель такого настойчивого внимания, ничего не скажешь — настоящий образчик поклонника.
Хоуп наблюдал за Мэри, но ее руки даже не дрогнули, да и выражение лица никак не выдало ее чувств. Тем не менее он понимал, что выдает ее само это безразличие. Но как она держится! Вместе их никто не сумел бы остановить — они могли бы изменить мир. Он бы забрал ее с собой в Америку, и там они бы покорили весь континент. Кто смог бы противостоять им? Кто бы стал задавать
Мэри вышла из комнаты, не замечая его неуместно радостного взгляда.
Молчание Хоупа Мур воспринял как осуждение собственной безапелляционной решительности. Эта его черта, которая на войне считалась настоящей добродетелью, создавала немалые сложности в обществе.
— Я встретил весьма порядочного человека по фамилии Ньютон, — заметил Мур.
Хоуп сразу же встревожился.
— Вы знакомы с ним?
— Ньютон?..
— Адвокат из Честера… того же круга, что и вы сами, член парламента, уехал оттуда из-за подлецов, с которыми ему приходилось иметь дело… никаких обид, мой дорогой друг… В разговоре всплыло ваше имя… уж и вспомнить не могу, каким образом… и… (простите мне все эти осложнения с завещанием мистера д'Арси, но я и в самом деле чувствую себя обязанным исполнять его волю, вы же знаете, я действительно обязан)… одним словом, в разговоре я спросил его, а не знает ли он такого полковника Хоупа? Он ответил, да, знает, хотя, возможно, полковник и не помнит его. А как бы вы описали его? Я воспользовался представившейся мне возможностью — уж соблаговолите простить меня — спросил его… о вашей внешности, о ваших манерах… такого рода вещах. И что же… хотя я нисколько не был удивлен, он свел все к тому, что вы и есть «тот самый»… самый что ни на есть подходящий: вы — именно тот, кого я сейчас вижу перед собой.
— Мне приятно это слышать.
— И мысли не имел вас обидеть… это завещание мой тяжкий крест, вы же знаете.
Хоуп кивнул и собрался было заказать бренди, но ему совсем не хотелось звать в комнату Мэри. Он вытащил трубку, намереваясь, в нарушение собственных правил, выкурить ее утром, а заодно потомить полковника. Подумать только — он принялся шпионить за Хоупом! Он положил трубку обратно в мешочек, явно демонстрируя свое неудовольствие.
Мур сдержался и больше уже не стал возвращаться к этой теме. Он все еще переживал их последний разговор в Кесвике. Даже эта не вызывающая сомнений и такая своевременная рекомендация от человека по фамилии Ньютон не вполне притушила его подозрительность. Два письма, отправленных этим утром, должны были прояснить дело: они в точности не следовали требованиям завещания, однако отвечали его духу.
И что важнее, они должны были утишить нетерпение Амариллис, которая совершенно ясно дала понять, что из-за каких-то там бумажек не намерена упустить великолепную партию.
— Я думаю, нам следовало бы присоединиться к дамам, — заметил Хоуп после короткого молчания, самим тоном давая понять, что Мур ни в коем случае не должен ими пренебрегать. И снова Мур почувствовал себя одураченным.
Хоуп оставил полковника дожидаться в гостиной, отправившись на кухню, где наткнулся на Мэри и ее мать, едва не до смерти напугав ее своим появлением, точно сам Юпитер спустился в ее скромное прибежище.
— Мэри, — позвал он. Она стояла к нему спиной. — Мэри, — повторил он терпеливо и мягко.
Она резко обернулась к нему, ее взгляд был полон осуждения.
— Я все могу объяснить, и это не имеет никакого отношения к тому, что я говорил вам прошлой ночью. Вы согласитесь со мной, когда я позже расскажу вам, впрочем, именно так я и намеревался сделать. Я знаю полковника Мура уже некоторое время… с той поры, как служил в армии, и стоило мне лишь приехать в этот благословенный край и столкнуться с ним, как он принялся докучать мне своей опекой. Было бы крайне невежливо с моей стороны
не уделить бедной девушке свободный день, но это и все: добрый день, миссис Робинсон.Последняя присела в реверансе, смущенная прямым и в то же время весьма мудреным, с ее точки зрения, обращением Хоупа к ее дочери, которая по-прежнему продолжала хранить молчание. Он кивнул и вышел из дома в серое, сухое утро; озеро лежало перед его взором столь же свинцово-серое, как и тучи.
— Мисс д'Арси… какая радость!
— Полковник Хоуп.
— И миссис Мур! Прекрасное утро, не правда ли?
И опять этот ирландский выговор, подумал Мур: сплошное кривлянье!
Обе женщины, подметил мысленно Хоуп, подгребли к нему, точно маленькие резвые плоскодонки на пруду.
Мисс д'Арси вскоре сумела уединиться с ним, и снова полковник Мур отметил, как ловко его обвели вокруг пальца, однако ему удалось выместить свою злость на жене, сделав ей замечание по поводу ее платья:
— Невероятно неподходящий выбор для такого провинциального места, как это!
Хоуп решил препроводить Амариллис прямо к тому месту, где прошлой ночью между ним и Мэри состоялся такой важный разговор. Девушка шла рядом, опершись на его руку и доверительно склонившись к плечу, хотя никакой доверительности между ними до сих пор так и не возникло. Отчасти выбор Хоупа был обоснован желанием снова посетить этот уединенный уголок, где, как на перевале Хауз-Пойнт, возрождался его дух; отчасти жестоким, хотя и неосознанным пренебрежением к состоятельной молодой сироте.
Он с придирчивостью сурового судьи отметил ее банальные замечания по поводу самого озера, леса, «милого сельского очарования», которым были «преисполнены» сырые, грязные, маленькие перенаселенные домишки. Хоуп был уже столь прочно привязан к этому краю, что воспринимал его как дар свыше: эта долина принадлежала и будет принадлежать ему, и неумеренные излияния чувств лишь раздражали его. Для его привязанности слов не требовалось. Здесь царили мир, рыбалка, друзья, Мэри и безопасность.
— Ку-ку! — воскликнула Амариллис, затем замолчала, вслушиваясь в эхо, и звук ее голоса все-таки родил один отклик. Хоуп ощущал, как мрачность завладевает его душой.
— Я понимаю ваш гнев, — сказала она, — нет… я думала об этом… я думала об этом с тех пор, как мы расстались. Я весьма сожалею… в самом деле… что вас попросили подвергнуться такому унижению. Я не в полной мере понимала… до тех пор, пока сама не стала размышлять об этом, насколько нестерпимым было ваше положение. Насколько невыносимым! Я… конечно же, — она отвела в сторону взгляд и покраснела, — ни разу не заглядывала в это завещание до сего момента. У меня не было ни малейшей возможности предвидеть такой поворот. Но я должна была бы понять. Я виновата уже тем, что мне недостает воображения, чтобы понять ваши чувства. И поверьте мне, сэр, я очень винила себя в последние несколько часов.
Ее слова и в самом деле заставили Хоупа поверить. Она никогда раньше не говорила столь убедительно. Более того, ему раньше никогда не доводилось наблюдать в ней подобную страстность. Этот порыв придал ей особую миловидность, особую привлекательность ее красоте. Пока она говорила, все ее тело напряглось, и Хоуп забавлялся, наблюдая за тем, как довольно большая грудь поднималась мягко и соблазнительно, по мере того, как она с чувством высказывала свои аргументы. Он привлек ее к себе и сжал ее руку в нежном прощении. Она остановилась, сделала полшага назад и посмотрела прямо на него. За ее спиной озеро, лес, холмы; ее лицо сияло в утренних лучах солнца.
— Я стану вам хорошей женой… если ваше предложение остается в силе.
Ее прямота не оставила ему возможности отступления. Кроме того, искреннее безрассудство всегда захватывало его, словно порыв свежего ветра. Сейчас она ему нравилась гораздо больше, чем когда-либо прежде. Но ему следовало контролировать свои чувства и особенно слова, которые должны были приблизить момент, способный подарить ему целый мир.
— Ничего не изменилось, — сказал он.
— Даже несмотря на эту проблему с письмами?