Дева и цыган

Гонг позвал к ужину. Девушки уже были готовы, но тем не менее подождали, пока не услышали голоса мужчин. И лишь тогда величественно проследовали вниз. Иветта была довольна собой: как всегда, простодушна и мила, как всегда, чуть рассеянна. Люсиль же чувствовала себя крайне неловко — вот-вот расплачется.

— Господи Боже мой! — всплеснула руками тетя. Сама она к ужину не переоделась, на ней было все то же вязаное темно-коричневое платье для прогулок. — Это еще что за явление! Далеко ли вы собрались?

— На ужин в семейном кругу, — ответила Иветта простодушно, — и по такому случаю выбрали платья получше.

Настоятель от души рассмеялся, а дядя Фред поклонился:

— Для всей семьи это высокая честь.

Что ж, старшие держатся подобающе, именно галантности и хотела добиться от них Иветта.

— Подойдите-ка, дайте я пощупаю ваши платья, — попросила бабушка. — Это выходные? Как досадно, что я не вижу!

— Сегодня нам, Матушка, выпало проводить девушек к столу, и честь эту предстоит оправдать, — сказал дядя Фред. — Не возражаете, если сегодня вас поведет голубушка Цецилия?

— Отнюдь нет, — кивнула старуха, — дорогу молодости и красоте!

— Сегодня такой случай, Матушка, — радостно подхватил настоятель и взял под руку Люсиль, дядя Фред — младшую из сестер.

Но ужин прошел как обычно: тягостно и уныло. Люсиль старалась развлечь всех беседой, да и Иветта была не духе, хотя не покидало ее прежнее ощущение: в мглистом тумане гладит лицо ласковый дождь. Из глубины сознания всплыла мысль: почему мы все такие неживые, деревянные, как шкафы? Почему нам все безразлично?

Этим вопросом она задавалась постоянно: почему нам все безразлично? В церкви, или на вечеринке, или на танцах в городе все тот же маленький воздушный пузырек упрямо рвался на поверхность. Почему нам все безразлично?

Многие молодые люди могли бы не только влюбиться в нее, но и преданно полюбить. Но она гнала их, как докучливых мух. Почему они ей так безразличны и даже более того — неприятны?

О цыгане она ни разу не задумалась. Стоит ли вспоминать мимолетную встречу? Однако близилась пятница, и Иветта стала ждать ее, как важное событие.

— А что мы делаем в пятницу? — спросила она Люсиль, и, когда та ответила, что ничего особенного, душа у Иветты растревожилась.

Но вот и пятница. Как ни боролась с собой Иветта, весь день она думала о придорожном каменном карьере близ мыса Бонсалл. Ей непременно нужно туда! Между тем ехать туда она даже и не помышляла. К тому же опять зарядил дождь. Она дошивала голубое платье к завтрашнему балу, а душою была с цыганами меж фургонов в заброшенном карьере. Словно кто похитил и увез за собой ее душу, а дома осталась лишь ее плоть, даже не плоть, а пустая оболочка. А плоть истинная тоже была в цыганском таборе.

Назавтра на балу Иветта ничего не видела, не слышала кругом. Не замечала, что кокетничает с Лео. Не ведала, что отбивает его у терзаемой ревностью Эллы Фрамли. Очнулась она лишь за мороженым с фисташками, когда до нее долетели слова Лео:

— А почему бы нам с тобой, Иветта, не обручиться? По-моему, лучше для нас обоих и не придумаешь.

Конечно, Лео зауряден, зато добр и богат. Он даже нравился Иветте. Но чтоб с ним обручиться?! Глупее ничего не придумаешь! Ей хотелось швырнуть ему в лицо свое шелковое белье — на, обручайся!

— А я думала, ты выбрал Эллу.

— Не будь тебя, может, и выбрал бы. Но ведь ты сама все затеяла: цыгане, гадалка. Как она тебе судьбу открыла, я сразу понял, что я создан для тебя, а ты — для меня!

— Да что ты говоришь? — От изумления Иветта растерялась.

— Ты, наверное, и сама это чувствуешь?

— Да что ты говоришь? — Иветта задыхалась, точно рыба на песке.

— Хоть чуточку чувствуешь?

— Что чувствую? К кому?

— Ко мне. То же, что я чувствую к тебе.

— К тебе?! Это ты все об обручении? Со мной?! Ни за что! С чего ты взял! Мне и в голову такое не приходило. И во сне такая нелепица не приснится!

Теперь она говорила, как всегда, прямо и искренне, но нимало не щадя чувств собеседника.

— А что тебе мешает? — спросил слегка уязвленный Лео. — Я думал, наши чувства взаимны.

— Ты снова об этом? — изумленно пролепетала она с беззлобной, по-девически беспечной искренностью. Одних искренность эта чаровала, других — отвращала.

Столь велико было изумление Иветты, что ее раздосадованному собеседнику оставалось лишь стоять рядом да помалкивать.

Заиграла музыка, Лео взглянул на Иветту.

— Больше танцевать я не хочу. — Она поднялась, надменно оглядела зал — Лео будто и не было рядом. Во взгляде ее еще сквозило недоумение и некая оторопь. Нежная неяркая краса ее и впрямь была под стать белоснежному цветку, столь трепетно взлелеянному отцовской памятью.

— А ты иди, танцуй, — по-детски снисходительно разрешила она. — Пригласи кого-нибудь на этот танец.

Он поднялся и, негодуя, пошел прочь.

А впечатлительная Иветта еще долго изумлялась предложению Лео. Невероятно! Помолвиться с ним! Да она скорее помолвится со своим черным лохматым Пиратом! Да и мыслимо ли вообще с кем-нибудь обручаться? Смехотворнее ничего не придумать.

И лишь сейчас, где-то стороной, промелькнула мысль: но ведь есть же цыган! И тут же Иветта возмущенно отогнала ее. Еще чего не хватало! С ним — ни за что на свете!

Но почему же? — задалась она вопросом, и вновь подкралось замешательство. Почему же? Ни о какой помолвке и речи быть не может. Но почему?

Загадка не из простых. Она оглядела танцующих юношей: оттопыренные локти, толстые ляжки, затянутые талии. Нет, среди них разгадки она не найдет. Конечно, ей претили толстые ляжки и женственно подобранные талии — за ладно сшитыми смокингами и фраками она не видела мужчин.

Что-то во мне есть такое, досадуя на самое себя, ре­шила она, чего мужчины не понимают и вовек не пой­мут. Однако на душе полегчало — и хорошо, что не пой­мут! Так куда проще жить.

Иветта была из тех людей, для кого важнее всего зри­мый образ, вот и сейчас увиделась ей темно-зеленая фу­файка навыпуск, стройные, проворные ноги, не ведаю­щие, как и глаза, покоя, красивые бедра. Не сравнить с толстыми, точно плотно набитые колбасы, ляжками се­годняшних танцоров. Под стать им и Лео. А ведь вооб­ражает, что прекрасно танцует! Гордится своей фигурой!