Девчата. Повесть и рассказы

Илья протянул Филе пачку папирос и захлопал себя по карманам в поисках спичек.

— Огонек имеется… — с достоинством сказал Филя и щелкнул зажигалкой.

Он прикурил и не сразу потушил зажигалку, с почтительным любопытством разглядывая Тосю, разлучившую его с Ильей. Филя никак не мог понять, чем же в конце-то концов эта невзрачная девчонка приворожила к себе такого бравого парня, как Илья. А Филю, при всей его беспечности, всегда почему-то задевало, когда он сталкивался с чем-нибудь в жизни, чего не понимал. В такие минуты он начинал вдруг чувствовать себя дураком, а в дураках Филя ходить не любил, считая себя не хуже тех, кто все понимает. Он скорее готов был прослыть подлецом и хулиганом, лишь бы не заделаться дураком.

Так и не докопавшись и на этот раз до коренной Тосиной тайны, Филя щелкнул зажигалкой, и темнота отобрала у него счастливую парочку.

— Ну-ну, так держать… — машинально пробормотал Филя, яснее, чем когда-либо раньше, — чувствуя, что есть в жизни что-то недоступное ему, и неохотно отошел от Камчатки.

Пока Филя проводил исследовательскую свою работу, ватага его совсем разбрелась. На улице остался лишь Филин «актив»: Длинномер и Мерзлявый. Они лепили снежки из последнего грязного снега и пытались сшибить фонарь.

— Лучшие люди женятся, а на вас и погибели нету! — осудил приятелей Филя.

По улице пробежала бездомная дворняга — из тех, что вечно шныряют возле помоек. Срывая на ней злость за все свои неудачи, Филя затопал ногами, заулюлюкал. Дворняга поджала хвост и умчалась во тьму. Филя смущенно кашлянул и покосился на свой «актив».

Длинномера уже нигде не было видно, а Мерзлявый — жалкий и в пыжиковой шапке — все еще кидал снежками в фонарь.

— Эх ты, мазила! — сказал Филя.

Он слепил из мокрого снега литой снежок, тщательно прицелился в фонарь, боясь опозориться перед последним и самым верным своим соратником, и с силой швырнул ледышку. Лампочка звякнула в вышине, вокруг сразу потемнело, будто ночь надвинулась на Филю, осколки стекла посыпались на землю.

— Вот так и держать! — горделиво распорядился Филя, радуясь первой сегодняшней удаче.

В свете соседнего фонаря мелькнула длинная фигура коменданта, спешащего к месту происшествия. Мерзлявый трусливо нырнул в темный переулок, даже не предупредив своего атамана об опасности.

— Кадры… — проворчал Филя.

Зоркий комендант приметил беглеца, ястребом налетел на него и сорвал с головы пыжиковую шапку.

— Не отдам, пока новый фонарь не повесишь! — крикнул он вдогонку простоволосому Мерзлявому, улепетывающему со всех ног.

А гордый Филя и не думал убегать. Он демонстративно стоял посреди осколков фонаря и терпеливо поджидал грозного коменданта. Ему хотелось ругаться, скандалить. И от драки Филя сейчас не отказался бы. Он согласен был даже пострадать — лишь бы заглушить того непонятного прожорливого червяка, который ворочался в нем и грыз его душу.

Поравнявшись с темным фонарем, комендант открыл было рот, но взглянул на воинственного Филю, готового постоять за себя, молча козырнул и прошел мимо. Филя никак не мог решить: то ли комендант не захотел наказывать двух людей за одно преступление, то ли просто побоялся связываться с ним.

— Начальство! — горько сказал Филя, поняв, что даже пострадать сегодня ему не удастся, и в сердцах плюнул себе под ноги.

…Обходя дозором поселок, комендант заглянул и на Камчатку, где все еще сидели Тося с Ильей.

— Зря сидите, — припугнул он легкомысленную парочку. — До осени отдельных комнат не предвидится!

— Проваливай, товарищ начальник! — прогнал его Илья и шепнул Тосе: — Завтра весь поселок узнает, что мы с тобой на Камчатке сидели.

— Ну и пусть! — расхрабрилась Тося.

— Ишь ты! — удивился Илья и попросил: — А теперь ты меня поцелуй, а то я тебя вон сколько, а ты ни разу… Ведь равноправие!

— Что ты, Илюшка, страшно! — заробела Тося. — Я лучше потом как-нибудь, ладно? А то сегодня мы все переделаем — и на завтра ничего не останется…

— Останется! — убежденно сказал Илья.

— Ты не обижайся, Илюшка, а я пойду: все коленки замерзли.

Они встали с завалинки и подошли к крыльцу общежития.

Тося тайком от Ильи приоткрыла за спиной дверь, обеспечивая себе беспрепятственное отступление, и вскинула голову.

В небе гулял молодой месяц — родной брат того месяца, в которого Тося когда-то осенью пуляла космической ракетой. «Есть все-таки справедливость на свете!..» — решила Тося, припомнив стародавние свои обиды.

— Глянь, спутник летит!

— Не должен бы сегодня… — засомневался Илья, задирая голову. — Сашка ничего не говорил… Да где ты видишь?

— Вот где!

Тося приподнялась на цыпочки, чмокнула Илью в щеку и захлопнула за собой дверь.

От полноты чувств Илья погладил шершавую доску, крикнул, будоража ночную тишину:

— Хэ-гэ-эй!.. — и, не разбирая дороги, напрямик зашагал по жидкому, хлюпающему под ногами снегу.

Эхо подхватило крик Ильи и понесло его над спящим поселком, над окрестными лесами и всем притихшим под тонким месяцем миром.

Рассказы

ПЕРВОЕ ДЕЛО

Я стоял у окна своей первой инженерской квартиры и курил перед сном, разглядывая от нечего делать поселок, куда приехал всего час назад.

Со стороны реки доносился невнятный гул сплоточных станков. Это на запани работала ночная смена. Я попытался на слух определить, как там идет сплотка, но из этой затеи ничего не вышло: до запани было далековато, да и шум в поселке мешал. Где-то горланило неусыпное радио, за соседним домом слышался девичий визг, в конторе бубнили по телефону, два парня посреди улицы все выясняли и никак не могли выяснить своих отношений: ругательства они выкрикивали громко и разборчиво, а все остальное мямлили, так что никак нельзя было понять, чего же они не поделили.

Что ждет меня здесь? Долго ли я тут проживу: год-два, а может, и добрый десяток лет? И скоро ли добьюсь успеха? В том, что рано или поздно, а успех мне обеспечен, я тогда просто не сомневался.

Пожалуй, я побаивался лишь одного: как бы мне на первых же порах не подвернулось на работе что-либо шибко заковыристое из гидравлики или электротехники, чего я не одолею в одиночку. Вдруг не отыщу в своих конспектах и справочниках нужную формулу или хитроумную схему и опозорюсь при всем честном народе. Да, одного лишь этого я тогда и опасался.