«Девианты»
Шрифт:
Анжелика была столь поражена признанием Черемшанова, что как соляной столб застыла на месте, редко моргая широко распахнутыми глазами.
— Да-да, вот ваш враг, Яна Яковлевна, — тем же обреченным тоном продолжил Череп. — Вот ваш таинственный недоброжелатель, маскирующийся под поборника нравственности, под адепта высококультурия. Каюсь, что покрывал грешки этого человека. Хотя прекрасно был о них осведомлен — вернее, догадывался. Вспомните, Олег Викторович, в тот роковой вечер Анжелика Серафимовна исчезла с работы неизвестно куда, а впоследствии отказалась предъявить алиби. Итак, возможность есть, мотив — тоже. Ни для кого не секрет, что она ненавидела Яночку Яковлевну самой лютой ненавистью, не имея на то ни малейшего основания…
— Нестыковочка, Петр Данилыч, — опять вклинился
— Зато я сейчас поюзаю его драную бороду! — Крикуненко вышла из ступора, подскочила к Черепу и — хрясь! хрясь! — отвесила ему две смачные пощечины. — Петр Данилыч, вы подлец! Коллеги, не верьте ему! Это он сам до спазмов в яйцах ненавидел Яблонскую и мечтал выжить ее из редакции! Он сам мне рассказывал!
— Гражданочка, успокойтесь, — вдруг раздался голос майора Журавлевой. Под шумок милиционерша с племянником пристроились к остаткам праздничного стола и методично уничтожали недоеденные яства. А Арсений не стеснялся лакировать это дело водочкой.
— Гражданин Черемшанов может изворачиваться, сколько хочет, — продолжила майорша. — Лично я считаю, что вина его доказана. Правда, не знаю, по какой статье его деяния можно будет квалифицировать. Подлог документов? Не совсем то. Нанесение ущерба деловой репутации? Возможно. Доведение до самоубийства? Гражданка Яблонская, не было ли у вас попытки суицида в связи с увольнением? Нет? Очень жаль! В таком случае, боюсь, дело ограничится злостным хулиганством. А вы, гражданочка, — Журавлева кивнула Крикуненко, — можете до кучи подать на него иск за клевету.
— Непременно сделаю это! — горячо заверила Крикуненко. — И такой моральный ущерб вкачу, мама не горюй! Пыль глотать замучаешься, Петр Данилыч!
— Фильтруйте уже базар, Анжелика Серафимовна, уши вянут вас слушать, — пошутила Корикова, а Кудряшов объявил:
— Коллеги! Целью моего расследования было исключительно восстановление справедливости. Яна пострадала незаслуженно, и я не мог оставить подлеца безнаказанным. Но если бы Петр Данилыч был чуть мудрее и написал заявление об уходе, никто из вас не узнал бы подноготной всей этой грязной истории. Он сам выбрал этот сценарий и…
— Я не поняла, — перебила Олега майор Журавлева. — Так вы будете подавать иск? Сеня бы тоже подал…
— Лично я никаких исков подавать не собираюсь, — отвечал Кудряшов. — Есть потерпевшая. Пусть она и решает.
— Ой, Олег, я в шоке от всего услышанного, пока ничего не соображаю, — отозвалась Яна.
— Подавайте, подавайте, не теряйтесь, — прошипел Череп. — Но учтите, что я тоже подам, и не факт, что суд окажется на вашей стороне. Как бы самим пыль глотать не пришлось! Такой моральный ущерб вам выставлю, что внуки ваши работать на меня будут! Пинкертоны недоделанные! Нагородил тут вам Олежек турусов на колесах — и дрель, и пирожки, и ванны с лестницами — а ведь с доказательной-то базой полный пшик! Да ни один следак эти измышлизмы и слушать не станет! Так что, не прикусили бы вы язык, господа? А засим разрешите откланяться, — и, направившись к двери, намеренным козлетоном запел «Хэпи нью иэ, хэпи нью иэ».
Никто его больше не удерживал. Все внимание обратилось к Яблонской.
— Так это правда, что вы возвращаетесь, Яна Яковлевна? — Корикова успела первой задать волнующий всех вопрос.
— Ой, мы так без вас скучали! — взвизгнула Крикуненко. После того, как ее прилюдно обвинили в ненависти к Яблонской, она сочла нужным подстраховаться.
— Велкам! — проснувшийся Ростунов быстро сориентировался в ситуации и отвесил Яблонской шутовской поклон.
Яна вопросительно глянула на Олега. Олег нежно глянул на Яну. Улыбнулся всем, опустился на стул:
— Ну, на посошок! За всех нас! Костик, Антон, у нас там три бутылки шампанского оставались. Тащите все!
Часть вторая
На часах не было еще девяти, а в редакцию «Девиантных» уже начали подползать первые работники. Точнее, работницы — все, как одна, в джинсах, немарких батничках и с белесыми ресницами. На фарфоровом, почти бескровном лице Алины Кориковой читалась решимость свернуть сегодня хотя бы одну из гор, смазливая мордашка
другой корреспондентки Юли Колчиной несла во внешний мир лишь один посыл: «Осторожно! Я на грани!» Это была та самая рыженькая Юляха, которую четыре года назад привели на новогодний корпоратив Ростунов с Кузьминым. Насмотревшись на новых знакомых, девчушка решила тоже податься в журналистику. И вот, через два года внештатной работы, Яблонская наконец-то взяла ее в «Девиантные».— Как достали эти пробки! — бросила в воздух Юля. На глаза у нее тут же навернулись слезы. — Я сейчас с тремя пересадками ехала. Набрали этих чурок, возят как картошку. Меня так затошнило, что пришлось выйти…
— Рвало? — деловито уточнила возникшая на пороге зам главного редактора Светлана Серова, внешне ничем не примечательная, но вполне приятная особа лет тридцати. Вернувшись после изгнания Черемшанова в «Девиантные», Яблонская произвела Кудряшова в ответсеки, в замы же позвала мало кому известную, но с хорошим журналистским портфолио Серову. Корикова была уязвлена — она почему-то считала, что правой рукой Яблонской должна стать она. Вместо этого Яна повысила Корикову на каких-то полступеньки — до старшего корреспондента.
— Так рвало, Юль, или нет? — повторила Серова.
Колчина замялась. Ей очень хотелось сказать, что да, рвало, долго и мучительно. Но в силу врожденной честности она подавила в себе это искушение:
— Нет, перетерпела, Свет. Но я скоро сдохну на этой работе…
— Да ладно, Юль, не нагнетай, — подала голос Корикова, которая уже вовсю просматривала электронную почту. — Сейчас все так работают. Кому легко-то?
— Я каждое утро просыпаюсь и плачу, — Колчина всхлипнула. — В понедельник еще нормально, во вторник похуже, а в среду я уже никакая. Каждый день этот конвейер, поток, все строчишь, строчишь, как пулеметчик… А потом едешь домой через эти пробки страшенные. К девяти кое-как доберешься, сполоснешься и сразу спать валишься. А жить-то когда?
Переобуваясь в туфли (мягкой кожи мокасины на низком каблуке), Серова внимательно прислушивалась к монологу Колчиной. М-да, сдает Юлечка, стареет на глазах. Каких-то два года в штате «Девиантных» — и куда, скажите, делись эти плутовские глазки, эта уверенная улыбка востребованной девушки? Сейчас Юле слово ни скажи — тут же в слезы, под глазами не сходят тени, а верхняя губа нависла над нижней, отчего у Колчиной всегда какой-то недовольный, нахохленный вид. А выражение лица? Казалось, за два года службы в «Девиантных» спектр эмоций, которое оно стало способно выражать, чрезвычайно упростился. Выражения стали такие: терпеливо-тупое, оскорбленно-растерянное, жертвенно-безысходное… Многие удивлялись, почему Колчина при ее внешности до сих пор не вышла замуж. Света холодно отмечала про себя: и не выйдет. Мало огня, мало легкости, беззаботности.
— Свет, тебе ипотеку к скольки надо сдать? — деловито осведомилась у Серовой Алина.
— Ну, не позднее одиннадцати, — ответила Света, отлично понимая, что раньше вечера до текста Кориковой она все равно не доберется. Но ничего, пусть Алина все равно поторопится — главное, побольше «закурковать» в редакционный портфель.
— А объем? — задала Корикова еще один дежурный вопрос.
— Как тему раскроешь.
Это была фраза, которую редакторы повторяли изо дня в день.
Алина вздохнула. Она вчера до восьми дописывала круглый стол по депозитам — как всегда, срочно, с колес, в номер. Дома была только в полдесятого. Дочь встретила ее в пижаме и напомнила, что ей к воскресенью надо обязательно расшить пайетками юбку для цирковой студии. Всем девочкам мамы уже расшили, только она одна ходит в старом. «А что такое мамы твоих девочек? — зло подумала про себя Алина. — Если бы я целыми днями смотрела сериалы, как Верка или просто забила бы на нормальный уровень жизни как Наташка, я бы уже три юбки расшила». Но — увы! — даже мысленно обругав Верку с Наташкой, Алина никакого превосходства над ними не почувствовала. Да, Верку не печатают в лучшей городской газете, но у Верки гемоглобин прекрасный, и каждый вечер она под ручку прогуливается по проспекту с мужем. А Наташка хоть и питается колбасой по 87 рублей и ходит три года в одних и тех же джинсах, но тоже, кажется, всем довольна.