Девица с выкрутасами

Публика не спеша спускалась по неудобной лестнице. Перед Патрицией шли Стася с Мельницкой. Подруга выговаривала потерпевшей:

— …надо было сначала со мной! Что ж ты сразу к этой скандалистке помчалась, зачем тебе такая огласка!

— Откуда мне было знать, что она такой шум поднимет, а она его знала лучше всех… Ну, и уговорила меня… И вовсе я не хотела, чтобы так вышло…

— Ты хотела полюбовно?

— Ясное дело!

— Теперь уже, наверное, поздно…

За собой Патриция слышала Гонорату и Павловскую. Судя по разговору, горе-заговорщицы тоже были недовольны:

— Отец разозлится, если Лёлика снова посадят, — огорчалась Гонората. — Сколько ещё отделки, а Лёлик хорошо работал, быстро шло. Теперь придётся рабочих нанимать.

— Ерунду городят, а не знают, что она сама хотела, — сердито критиковала ход слушаний Павловская. — Всё Лёлик да Лёлик, только о нём и болтала.

— Пьяная была.

— Что у трезвого на уме…

— Одно утешение, может, Элька не выдержит. Если отец её выгонит…

Патриция пропустила подруг вперёд, а за спиной теперь слышала обмен мнениями старшего поколения. Одни бабы, она попыталась распознать голоса, но получалось плохо, удалось определить только мамашу.

— …завсегда никому ни словечка, а теперича стыда не оберёшься…

— Да какой там стыд, ты что, Ганя, на весь город дивчина прославилась!

— Это всё Ядька растрепала, не иначе из ревности, ведь Стася сама из себя… Да ни в жизнь…

— А как она так не знала, что в нутре у неё не того… И только дохтур растолковал?

— Да кому ж было знать-то? А честная девушка за здорово живёшь по докторам не шастает. И вообще, оно такое бывает…

— Ой! Чуть не забыла! Мудракова сказывала, что завтра оковалок должны выбросить и ещё печёнку, да только немного. Надо, выходит, пораньше…

Спускаться медленнее Патриция уже не могла, и так останавливалась, почитай, на каждой ступеньке, прикидываясь хромой. Её обогнали ещё три человека.

— …свинья он паршивая, что тут скажешь! Мало ему было обычных потаскух, что сами набиваются, так ещё и ссильничал…

— …молодец деваха, своего не упустит…

И напоследок кто-то злобно прошипел сверху:

— Проваливай, шалава!

Лестница кончилась. Мимо Патриции прошмыгнула в слезах разъярённая Карчевская. Внизу, уже стоя в холле, журналистка оглянулась и с изумлением увидела последнюю пару, спускавшуюся по лестнице. «Греческий профиль» с Зажицкой.

Ни минуты не раздумывая, она направилась к той самой двери, за которой «греческий профиль» подслушивал Кайтуся и Стасю. Постояла, подождав, пока эта исключительно неподходящая друг другу пара вышла на улицу, а затем последовала за ними. Эти двое свернули налево и шли как-то очень странно: не понять было, вместе они или порознь?

Любопытство взяло верх. Патриция, стараясь не цокать каблуками, пошла следом и собственными глазами видела, как «греческий профиль» садится в итальянский «фиат», открывает пассажирскую дверцу и вежливо поджидает столь часто меняющую свои настроения любовницу обвиняемого.

Как написали бы в старинном романе, пелена спала с её глаз, и журналистка, немало времени посвятившая судебному репортажу, стала понимать, какие заоблачные сферы затрагивает этот провинциальный процесс.

* * *

Домработница пани Ванды запекла мясо с черносливом. Божественный запах привлёк даже хозяина дома, но главной задачей этого фантастического блюда было успокоить разбушевавшиеся страсти. С чем оно в основном и справилось. Во всяком случае, господин адвокат, подобрев после еды, предпочёл со стороны наблюдать, как Патриция с Кайтусем выклёвывают друг другу глаза. Пани Ванда с удовольствием подливала масла в огонь:

— Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь. Пани Патриция, что вы на это ответите?

— Пытался однажды один субъект позабавиться со мной в лесу… — начала Патриция весьма раздражённо.

— Только однажды? — недоверчиво переспросил Кайтусь.

— Этот только один раз. Другие предпринимали попытки неоднократно и при разных обстоятельствах. Этот, что в лесу, подходит по параметрам, не дохляк, но и не Кинг-Конг. Нормального телосложения. Я на его чувства не ответила, и достаточно было чуть-чуть поднапрячься и самую малость его толкнуть, ну чтобы уж совсем точно удалиться в заданном направлении.

— Каком? — поинтересовался адвокат.

— К шоссе. Там его машина стояла. Несостоявшийся насильник последовал за мной, правда, не так быстро, но протеста не выразил.

— Боялся, что ты ему машину поцарапаешь, — выразил предположение Кайтусь.

Патриция бросила на него презрительный взгляд.

— Уходим от темы, не так ли? Во-первых, она и так была поцарапана, а во-вторых, Стася — девчонка крепкая, а Климчак — отнюдь не гигант. Может, он жилистый и руки имеет крепкие, но врежь она ему хорошенько пару раз, могла бы преспокойно удалиться в целости и сохранности.

— А вдруг она растерялась и не знала, куда идти? Здесь собака, там капуста, а ещё дальше — запертая калитка…

— Собаку, по её словам, не видела, а калитку даже не проверяла. Не дай бог, оказалась бы та открытой, и что тогда?

— Вот именно, что? — деликатно подначила пани Ванда.

— Фигня тогда, а не изнасилование!

— А без собаки и капусты всё-таки изнасилование?

Патриция принялась закипать:

— Ты опять меня сбиваешь? Старательно уклоняешься от обсуждения сути проблемы, а именно: физических данных нападавшего и жертвы. Ведь Стася очень постаралась, чтобы, упаси господи, не задеть Лёлика. Разве не так?

— Задетый мог бы и осечку дать, — тонко намекнул Кайтусь.

— Что и требовалось доказать! — победно заключила Патриция. — А как она пережидала возню с брюками да с простынёй…

Адвокат вдруг кашлянул:

— Должен вам, господа, признаться, — смущённо начал он, — я позволил себе провести эксперимент со своей женой…

Это признание вызвало жгучий интерес всех присутствующих.

— Ну же, ну? — жадно торопила гостя пани Ванда.