Девичье горе. Новеллы о любви и не только
Шрифт:
– Вы совершенно правы, моя жена умерла от туберкулёза почти сорок лет назад, после её смерти долгое время я даже не искал другую женщину, да и работа отнимала все силы, если честно. Я был шахтёром в Рубе. Тяжёлая, утомительная работа и постоянные ссоры с поляками, тоже там работавшими. Они нас не любили. Там я заболел и прозябал в нищете – денег не хватало даже на лечение, не говоря обо всём остальном. Хорошо, помог друг, тот самый, что сейчас в больнице, если бы не он, я бы, скорее всего, умер.
– Неужели, у Вас совсем нет родственников, близких людей? – спросила Кристиан.
– Увы, у меня нет даже племянников. Мой брат погиб в Крыму, в двадцатом году.
Кристиан знала только одноимённую улицу в Париже, и кое-что слышала про Крымскую войну, теперь она связала эти два названия.
– Это в России?
– Да, оттуда, до войны четырнадцатого-восемнадцатого годов я был обеспеченным человеком, отец мой служил важным сановником, а я – офицером в гвардейском полку. У нас было всё – небольшое
– Извините, мсье, – рассказ незнакомца начинал захватывать Кристиан, и она даже стала забывать о своих невзгодах, – ваш отец в чём-то провинился перед новыми властями? – Она немного читала о революции в России.
– Только в том, что он оказался заложником. Летом восемнадцатого года в Петербурге убили одного важного большевика, за что были взяты заложники, из тех, кого власти считали своими потенциальными врагами. Мой отец попал в этот список, его казнили вместе с несколькими сотнями других несчастных. Мне повезло только потому, что я к тому времени покинул Петроград и присоединился к противникам режима. Да, ещё у меня была сестра, но она пропала, после смерти матери она оставила Петроград, то есть Петербург. С тех пор я о ней не знаю ничего. Даже о том, что умерла мать, я услышал позже от чужих людей. А мой друг, тот, что сейчас в больнице, тогда потерял жену и ребёнка. Они умерли от тифа, как сотни тысяч других людей в России. Я Вам всё это говорю, чтобы Вы лучше осознали: рождение нового человека – это не беда. Беда – когда человек умирает, особенно преждевременно, ещё хуже, когда умирает молодым. Жутко терять близких людей, а Вы имеете счастье обрести ребёнка. Вы пока не представляете, какое это счастье. Конечно, Вам будет трудно, но я уже говорил, я верю, что Вы справитесь. Однако я заболтался, извините меня, я повторюсь, иногда хочется излить кому-нибудь душу. Ведь я Вам так завидую!
Кристиан улыбнулась, действительно, насколько на свете всё относительно, и все её беды на самом деле показались ей не такими уж страшными. «Справлюсь сама!» – на этот раз уверенно сказала она себе, повторяя слова незнакомца. «Я смогу, спасибо тебе, русский таксист! Я ни за что не буду делать аборт! Слышишь, Клод! Ты увидишь, я смогу!»
Водитель бесшумно тронул, машина поехала по ночным улицам. Дождь еле слышно стучал по крыше машины, «дворники» монотонно смывали капли с ветрового стекла. На тёмном асфальте вода стекала в боковые канавки, а оттуда в люки ливневой канализации. Всё было как всегда. Обычный пейзаж, обычный мелкий зимний дождь. Ничего особенного. Так часто бывает зимними вечерами, ночами и днями, с той лишь разницей, что днём сквозь сплошные облака всё же пробивается немного солнечного света, и поэтому тогда даже в плохую погоду город кажется чуть веселее.
«Вот и приехали», – поглощённая созерцанием ночи Кристиан не успела шевельнуться, как шофёр услужливо распахнул дверцу.
– До свидания, мадмуазель, всё будет у вас хорошо!
– Подождите, а деньги, – почти крикнула Кристиан вслед садившемуся в машину водителю.
– Оставьте их себе, – опять повернувшись к ней, сказал русский, – вас ведь уже двое, мне хватает, теперь даже за лечение друга платить не надо, а разбогатеть снова всё равно не удастся.
И, сняв кепку, он молча взял её кисть в свою ладонь, поднёс к губам, поцеловал руку и исчез в темноте неосвещённой машины. Кристиан была ошеломлена, до этого она только в кино видела такое. «Я даже не спросила его имени!» Не обращая внимания на дождь, совсем промокшая девушка провожала глазами удаляющееся такси. Потом ещё долго в её сознании стояла картина склонившего непокрытую голову посреди ночной парижской улицы седого человека с бакенбардами.
P.S. Пьер пришёл жить к Кристиан, лишь когда их общему ребёнку исполнилось семнадцать лет, официально он до самой смерти оставался женатым на Хильде.
Подруга Клод так и не смогла создать семью, её последний мужчина, прожив с ней лет десять, бросил её, когда Клод было под пятьдесят, сказав, что она сильно располнела.
ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ
Они были молоды и бесконечно девственны. Второй курс, наивная любовь, трепетные ожидания свиданий, переполнявшее душу счастье даже от случайных встреч в коридоре общежития. Оба жаждали любви, искали её, их молодые сердца рвались к ней, чувства выплёскивались наружу из бренного панциря тел. Но, когда они стали встречаться, робость неопытных новичков сковывала их порывы. Он думал, что она только слегка кокетничает с ним и не желал открываться раньше времени, она боялась сказать первой то, что хотела кричать на весь мир. Он ловил её между лекциями, поджидал в студенческой столовой, приходил в гости в её комнату, как будто ко всем девчонкам, а не к ней одной. Она тоже иногда вроде бы совершенно случайно встречала его на кухне, услышав от соседок, что ребята из пятьдесят шестой комнаты
готовят себе ужин, или намеренно выходила в коридор и неподалеку от двери с цифрами 56 заговаривала с проходящими мимо, чтобы он услышал и вышел. Несколько раз он её приглашал в кафе-мороженое, где заказывал больно бившее по студенческому бюджету шампанское по рубль пятьдесят за бокал, там даже два стакана апельсинового сока тянули на рубль. Но говорили о чём угодно, только не о том, что хотели сказать друг другу.И во время совместного празднования Нового Года в общежитии, когда в самой вместительной комнате их однокурсников, собралось человек пятнадцать, они сидели рядом и лишь изредка перебрасывались ничего не значащими фразами. Вокруг все веселились, шутили, хохотали, поднимали новогодние тосты, а они лишь изредка улыбались. Не потому, что не хотели смеяться, не потому, что не ощущали атмосферы прекрасного зимнего праздника, а из-за неумения каждого из них подвести разговор к тому, что волновало больше всего. Из-за его неспособности встать, взять её за руку и вывести в уединённое место где-нибудь на чёрной лестнице. А там прижать к себе, сказать: «Я тебя люблю!» и поцеловать в первый раз. А потом вернуться, прилюдно держась за руки, не стесняясь ничьих взглядов, сесть на свои места и, приобнявшись, наслаждаться тихим счастьем от ощущения тепла любимого человека.
Вместо этого он начал налегать на бутылку «Спотыкача», как будто специально купленную для такой цели, она – больше разговаривать с соседями по столу, которых только что ещё почти не замечала. Наконец, почувствовав сильное опьянение и страшное ожесточение против самого себя, он, сухо попрощавшись, ушёл спать. Она лишь разочарованно проводила его… взглядом. Сосед по комнате, вьетнамец лет тридцати, прошедший войну в Кампучии, глядя на него, улыбнулся и произнёс: «Не грусти, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!» Старшие и более опытные ребята изредка позволяли себе подшутить над его беспомощностью в разрешении женского вопроса.
Утром проснулся рано – раскалывалась голова. «А не надо было ложиться спать под шофе!», – учил его более продвинутый в вопросе товарищ. Но хуже головной боли было понимание того, что всё могло пойти совсем не так, что он упустил верный шанс выложить ей всё, глядя прямо в глаза.
Не одного его сжигали горькая досада и злость на самого себя. Новый Год не всегда и не всем приносит радость и счастье. Некоторым потом приходится горько жалеть о происшедшем в предназначенную для веселья ночь. На совершенно пустой в десять утра парадной лестнице общежития, которое когда-то было доходным или публичным (никто толком не знал) домом, на подоконнике большого окна сидел, схватив себя за голову, дежурный преподаватель, определённый деканатом для поддержания порядка в новогоднюю ночь. Начав со скромной рюмочки у своего ученика-старшекурсника «Ну, одну всего, Михаил Фёдорович!», он продолжил в других комнатах и закончил пьяной дракой из-за девушки со студентом с другого факультета. Изрядно поднабравшийся дежурный попробовал решить за молодую особу с кем та должна танцевать. Пришлось студентам спасать своего «главного по порядку» от кулаков здорового химика, кое-кому даже слегка досталось. Рядом с незадачливым дежурным сидел сменщик и, судя по всему, пытался успокоить коллегу, но история, наверняка получит огласку – мир, как известно, не без добрых людей.
Но какое дело нашим героям до чужих бед, когда теперь придётся ждать новой возможности, а она представится явно нескоро. Впереди экзамены и каникулы, все разъедутся по домам. Для влюблённых ведь и месяц ожидания – огромный срок. А для юных жертв Купидона – почти приговор.
Она тоже ушла с празднования раньше других, расстроенная тем, как всё обернулось. Подруги не пытались её удерживать, все понимали причину. На следующий день она искала встречи, но зайти к нему в комнату не решилась. Да там его и не было, с утра боролся с головной болью – дышал свежим воздухом, гуляя по набережной, потом не выдержал и поехал в дежурную аптеку на Невском за спасительным парацетамолом, ему полегчало, и он пошёл в общежитский читальный зал – готовиться к первому экзамену.
Только на экскурсии в Выборге, почти два месяца спустя, они, наконец, быстро, почти украдкой поцеловались под серыми стенами замка, с другой стороны которого бродили трое приехавших с ними сокурсников. Но тут же, как будто испугавшись собственной смелости, отпрянули друг от друга. Он посмотрел в такие близкие и в то же время уже далёкие глаза любимого человека, она посмотрела в его глаза, такие близкие и тоже уже такие далёкие, снова обнялись в порыве страсти и крепко прижались друг к другу, настолько крепко, насколько позволяла толстая зимняя одежда. Её не пробивали руки, так жаждавшие почувствовать тепло молодого тела. Даже тогда они ничего не сказали друг другу, а только стояли на морозе, обнявшись все подаренные им минут пятнадцать, пока не услышали голоса. Они с трудом разжали объятия, вымученно завели разговор о местных достопримечательностях и двинулись навстречу. Однокурсники медленно появились у ворот, специально давая им время сделать вид, что ничего не произошло. Хотя их тайна не являлась таковой ни для кого из друзей, но ещё в Новый Год многие заметили молчаливую размолвку, и их оставили вдвоём почти намеренно. Все понимали, что они воспользуются возможностью побыть наедине.