Девичьи игрушки

Откинув одеяло, Иван пошлепал бриться-умываться. Полюбовался своим отражением в зеркале. Хорош, нечего сказать. Морда опухшая, под глазами темные крути.

Гос-споди! А это еще что такое? Отчего левая нога черна? Где ж это он так в саже-то измазался? Никак, когда ложился, о печку бедром задел.

Вымылся, оделся, причесался и спустился вниз, прихватив с собой нетяжелый сундучок Брюнеты.

На первом этаже, в трактире, об эту пору совсем не было посетителей. Хозяин откровенно скучал за стойкой, а для развлечения гонял праздношатающихся слуг, загружая их мелкой и не особенно нужной работой.

– Живо протри пыль с Минервы, дурень! Да Нептуну пузо надрай! А ты прибери вон ту бумажку. Да не ту, остолоп, а эту! Горе мне с вами, совсем от рук отбились, дармоеды!

Заприметив постояльца, он заметно оживился.

– Не изволите ль чего, сударь? Рассолу, к примеру, или квашеной капустки?

Неужели так заметна его «хворь»? А ведь надо что-то делать. С такой-то рожей ни в одну святую обитель не пустят. За нечистого примут.

– Кофею, пожалуй… – нерешительно протянул Иван.

– И-и, сударь, – с характерным местным выговором примолвил хозяин. – Кофей – это пустяк, это после. А пока не побрезгуйте вот…

И поставил на стол перед поэтом кувшинчик, от которого характерно пахло кисло-соленым.

Господин копиист послушно оприходовал подношение. Передернулся и крякнул. Ох, и солоно же!

Но попустило. Почти сразу.

– Хорошо? – радушно осведомился кабатчик.

– Знатно!

– Вот теперь можно и кофею. Да с ватрушками, да с яичною лепешечкой…

Поэт уже успел заметить, что выпечка в здешних местах является чуть ли не предметом поклонения. Но есть не хотелось. Аппетита не нагулял пока.

– Ну хотя бы пряник! – умоляюще сложил длани хозяин.

Что ты с него возьмешь? Иван согласно кивнул, и тут же перед ним возник серебряный кофейник, чашка и блюдце с обливным пряником странной формы. Барков присмотрелся, и ему сделалось нехорошо. Сладость имела форму… крокодила.

– Это еще к чему? – сердито толкнул от себя угощение.

– А чегой? – не понял кабатчик. – Многим даже очень нравится. Вот хотя б господину приставу…

Припомнилось, что именно пристав и упомянул впервые о том, что есть слушок о якобы пойманной в реке рептилии. Надо же, сколь быстро реагирует торговля на жареное.

– Сам-то ты оного зверя видывал?

– Нам без надобностей, – безапелляционно молвил хозяин. – А пек мой сродственник. Вот он и зрел воочию сие диво…

– Да? – заинтересовался поэт. – И как зовут твоего родича?

– Кандыбин. Василь Иванович. Он на правом берегу пекарню держит. На Набережной, в аккурат напротив Святой Софии.

«Надо будет запомнить, а при случае и наведаться», – решил Иван, а пока спросил у кабатчика, как ему сподручнее добраться до Горней Покровской обители.

Marlbrough s'en va-t-en guerre,Mironton, mironton, mirontaine…

Чем зря ноги трудить, взял сани.

Оказалось, что нанять в В-де извозчика гораздо труднее, чем в столице. Там куда ни выйди, свистнешь – и с добрый десяток бородатых мужичков на лошаденках к твоим услугам.

Это конечно же образно выражаясь. На самом деле господин копиист в Петербурге нечасто пользовался услугами извоза. Дело-то молодое, а расстояния, которые приходилось преодолевать, не так велики, чтобы не преодолеть их пешочком.

Иное дело здесь. Тут он важная столичная птица. (Хоть и поменьше воробья будет, да не всем о том знать надобно.) Необходимо соответствовать статусу. А то через пару дней, глядишь, и перестанет кабатчик справляться о здоровье, а горничная забудет вовремя прибрать номер, а…

Так что добрых полчаса потратил, чтоб отыскать свободные сани.

«Наверное, здешний люд столь прижимист да экономен, – сделал вывод Иван, – что полагает трату денег на поездки излишеством и ненужной роскошью».

В то же время он не мог не отметить обилия частных экипажей и редкое радушие горожан. Не одни и не двое саней останавливались возле него, и ездок участливо спрашивал, не подвезти ль куда господина хорошего. Но всякий раз оказывалось, что им не по пути.

Как только поэт называл место, куда ему желательно добраться, следовала какая-то единодушная реакция. Седок с плохо скрываемым испугом отшатывался и быстро бормотал, что ему совсем в другую сторону.

Когда наконец Барков высмотрел извозчика, то некоторое время не мог нанять его. И все по той же причине. Мужик не желал ехать к Покровской обители. Уперся, как бык, и точка. Далече, мол. Сани неисправные, могут и не выдержать.

А сам этак косится, косится на Ивана с подозрением. И по глазам видно, что врет.

Странная, однако, репутация у святых сестер.

Насилу сторговались за пятиалтынный.

Возница разом подобрел. Видать, деньги по местным понятиям были предостаточные. А что, ведь и сам Иван на пятнадцать копеек при желании мог бы день прожить. Без излишеств, понятное дело. Но на щи, калач, куриную ногу хватило бы, да еще и осталось на чай с баранками.

По пути попытался разговорить мужичка. Но тот предпочитал отмалчиваться. За разговоры деньги не плочены. Чего лишний раз по морозу языком молоть?

Но Ивана пробирало любопытство. Что-то делалось в В-де непонятное, необъяснимое, заставлявшее народ волноваться и беспокоиться.

– А правда ль, что в Горней обители пошесть какая-то объявилась? – докучал он вознице.

– Про то нам, барин, неведомо, – нелюбезно отбрыкивался в-жанин. – О том пущай у докторов да игуменьи с владыкой Варсонофием головы болят.

– А владыка, каков он?

– Свят муж! – категорично заявил извозчик и даже вожжи натянул, будто угрожая тотчас же ссадить любопытного, коли он не поверит сказанному.

Господин копиист понял, что многого он так не добьется, и решил не пугать мужика расспросами о змеях с крокодилами. Благо что и ехать, как оказалось, было недалеко. Таки врал возница.

Вскоре поэт был высажен у мостка, ведущего к вратам, над которыми возвышалась небольшая церквушка из красного кирпича. В обе стороны убегали такие же краснокирпичные стены высотою в две – две с половиной сажени.

Иван зачем-то прикинул, что в нескольких местах стена чуть ниже и не совсем гладкая, с выступами, так что при необходимости ее можно без труда преодолеть. А зачем так подумалось, он и сам не мог ответить.