Девочка бандита

Искандер перестал моргать, и улыбка, что была на его лице, погасла.

– Ты ведь не знаешь меня, – тихо прошептал он.

– Разве это важно? – я с нежностью коснулась его колючей щеки. – То, что я видела – достаточно.

– Ах, милая, – Искандер стиснул меня покрепче, словно желая сберечь.

– Ты ничего не скажешь мне в ответ? – обнимая его в ответ, прошептала я.

– А что сказать? – Искандер тяжело вздохнул. – Не скрою, что мне льстит, что такая прекрасная девушка, как ты, призналась мне в любви. Значит, я не такой уж и плохой. Но я беспокоюсь, чтобы ты не разочаровалась во мне. Это будет больно. Тебе. И, предполагаю, что и мне.

Что он такое сказал? Я часто-часто заморгала, пытаясь уловить смысл услышанного.

Больно и ему? Значит, и у Искандера имелись ко мне чувства. И пусть он не сказал мне о них прямо сейчас, все его действия говорили о том, что и Искандер был неравнодушен ко мне.

– Я не хочу, чтобы тебе было больно, – я улыбнулась, – и я не думаю, что меня постигнет разочарование, Искандер.

И, желая успокоить – и его, и себя, я поцеловала Искандера, вкладывая в этот поцелуй всю свою нежность, которую я испытывала к нему сейчас.

Он ответил на мой поцелуй, но не сразу. Позволив мне самой поласкать его, Искандер, вскоре, мягко перенял инициативу. Его горячий язык ворвался в мой рот, и широкая ладонь легла на кусочек моей обнаженной спины.

На несколько секунд я представила, что буду лежать вот так, рядом с Искандером, и так же его горячая рука будет на моей спине…

– Ваш ужин! Ахмед желает вам приятного аппетита, – голос официантки заставил нас обоих прервать поцелуй.

Краснея, я смущенно посмотрела на сотрудницу ресторана. Но судя по всему, на своей работе она видела куда больше, чем наш поцелуй, и потому на её лице не было удивления или осуждения.

– О, да это же шах-плов! – Искандер, поднявшись, сам взял с тележки огромный поднос и водрузил его на стол.

Я с интересом посмотрела на блюдо. На первый взгляд, мне показалось, что это – большой пирог. Но когда Искандер разрезал ножом золотистую корочку, то я увидела, что под ней прятался рис и большие, прожаренные куски мяса.

– Ахмеду – спасибо, – улыбнулся Искандер и, подцепив кусочек теста, поднес его к моим губам.

– Попробуй газмах, корочку.

Я открыла рот. Хрустящее, слоеное тесто оказалось у меня на языке… Пропитанное ароматом плова, оно показалось мне настоящим изыском!

– Вкусно! – я улыбнулась.

– Ты еще мясо не пробовала! – с видом знатока, ответил Искандер. – В ресторане Ахмеда готовят отменную баранину.

Наблюдая за тем, как смуглые пальцы отрывают для меня кусочек мяса, я чувствовала себя настоящей принцессой.

Счастливой и любимой.

Я, собралось, было, сказать что-то по этому поводу, но не успела. В соседнем зале раздался шум и женские крики, на фоне которых я расслышала: «ОМОН».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

– Не бойся, – приказал Искандер, а затем – уверенным шагом направился в сторону дверей – так, если бы собирался лично встретить долгожданных гостей, грохот сапог которых уже наполнял воздух.

Правда, через секунды его перехватили двое крепких ребят. Словно отъявленного головореза, они прижали Искандера к стене и начали его обыскивать. Руки его были наверху, над головой, а ноги широко расставлены.

Затаив дыхание, я наблюдала за грубыми, чужими движениями, и сердце мое наполнялось протестом.

– А это кто? – на пороге в зал показался еще один сотрудник ОМОНа и кивнул в мою сторону.

– Гостья, – ответил Искандер.

Голос его был удивительно спокойным. Видимо, такая ситуация была для него уже обычным делом.

А вот я была на грани паники.

Она усилилась, когда тот мужчина, что обратил внимания на меня, двинулся в мою сторону.

Я заметила, как Искандер бросил мне предостерегающий взгляд.

– Ваши документы? – остановившись напротив, пробасил незваный и совсем нежеланный гость.

Пальцы мои задрожали, и я, нервно дернув замок сумочки, достала из неё паспорт и протянула омоновцу.

Тот, открыв паспорт, пробежался по нему взглядом. Пару раз глянул на меня и произнес:

– А что в Москве-то забыла? Или как эти, – он кивнул в сторону зал, – приехала подработать?

– Нет, – краснея, отвечала я, – просто. Это личное.

– Личное? Эти тоже сюда за личном приехали в Москву. А потом вон, теперь ноги за деньги раздвигают.

Я сглотнула. Щеки мои так сильно горели, что на них, наверное, можно было жарить блины. Не в силах сказать что-то вразумительное, я смотрела сквозь темную фигуру омоновца и молилась, прося Господа, чтобы это представление скорее закончилось.

– Держи, – он положил паспорт на стол и, круто повернувшись на пятках, перевел свое внимание на Искандера.

Секундное облегчение тотчас сменилось беспокойством за него.

– Сюда приведи, – скомандовал омоновец.

Через пару секунд в зал завели несколько мужчин, среди которых я узнала и Ахмеда. Всех выстроили в ряд, и начался допрос.

На фоне всего происходящего звук музыки теперь казался мне чуть ли не кощунством. Уж слишком весело она звучала!

– Фамилия, имя, дата и место рождения, – потребовал сотрудник милиции, останавливаясь перед толстоватым мужчиной, голову которого украшала солидная проплешина.

– Погоди, камеру сейчас включим, – в зал быстрым шагом прошел еще один незваный гость с камерой на плече.

– Записываю, – добавил он.

– Давай, говори, – рыкнул милиционер.

Мне стало не по себе от этого тона. В нем не было и намека на уважение.

Не к бандитам, нет! Просто – к людям.

Создавалось ощущение, что незваный гость хотел показать, кто здесь хозяин.

Толстоватый мужчина ответил, затем пришел черед следующего. Всех снимали на камеру.

Для чего? Зачем? Я понять не могла.

– Теперь ты, в камеру говори, – милиционер раздраженно мотнул головой в сторону соседнего зала, откуда по-прежнему раздавалась музыка, – музыку выключи, у нас тут важные люди!

Кровь отхлынула от моего лица, когда я разглядела, что он обращался к Искандеру. Внутри меня снова зашевелился протест, и мне хотелось броситься вперед, чтобы защитить его.

Но всё, что я могла теперь – просто сидеть и наблюдать.

– Фамилия, имя, отчество, число, месяц и год рождения, где родился и так далее! – сотрудник милиции взял его за левое плечо, и тогда Искандер посмотрел на него взглядом «а ну-ка убрал руки», и, Бог мой, именно это и сделал милиционер.