Девочка и мертвецы

— Так. Я просто не хочу. Просто не пришло время. Может же быть такое, что время не пришло? Конечно, может! — Сокольничий захохотал. Оборвал смех, пробормотал что-то несвязное и схватился за голову.

Из чердачного окна высунулась убранная пожелтевшей простыней голова женщины:

— Мертвый, не оставляй меня! Приведи меня к любимому, умоляю!

— Надо найти Ионыча, — решил Федя. Он заткнул уши, чтоб не слышать воплей Антоновой матери, и пошел вверх по улице. — Надо срочно найти Ионыча, он поможет разобраться, что тут творится. Ионыч мужик умный, многое пережил. Он поможет. Точно поможет.

— Мертвый!!!

Федя едва не споткнулся, схватился за столб, обнял. Плечи под шубой затряслись.

— Пронесшейся грозою полон воздух! — крикнул сокольничий в небо, опустил голову и забормотал: — Ах, черт, опять эта строчка… откуда она, что она, зачем? Ведь никакой же пользы от нее, как и от всей вашей поэзии; зачем же я ее произношу? К Ионычу, скорее к Ионычу! Он поможет!

Сокольничий шел, безошибочно определяя направление; шел на человечий запах.

Глава четвертая

До мэрии Ионыч и остальные добраться не сумели: какие-то незнакомые Ионычу люди, которых, однако, хорошо знал дядь Вася, позвали их с крыши двухэтажного детского садика. Спасаясь от серых, Ионыч, дядь Вася, Катенька и Светослов по пожарной лестнице забрались на крышу и скинули лестницу вниз, мертвякам на головы. На крыше им быстро объяснили, что в здании садика укрылись малые ребятишки и несколько воспитательниц и надо бы их защитить, отстреливая мертвяков с высотной позиции. Катенька через чердак спустилась в здание, Ионыч остался наверху. Согласно разработанному ранее плану начали расстреливать наступающих мертвецов. Расстреливали очень бойко, со свистом и гиканьем. Патроны от такой бойкости скоро кончились; пришлось швырять в серых кирпичи, что были свалены грудой возле забора — там что-то строить собирались: тир, что ли, или склад, а может, и рюмошную, но так и не построили, сославшись на отсутствие трудового резерва. Кирпичи были холодные и шершавые. Ионыч перестал чувствовать руки на десятом или одиннадцатом кирпиче. Заботливый дядь Вася вручил ему фляжку с настойкой из вишневых косточек:

— Градус хороший. Согреешься.

— Варежки бы лучше теплые дал, — зло бросил Ионыч.

— Звиняй, дружище, лишних варежек в наличии не имеем.

Ионыч, не думая о вредных последствиях для организма, выдул полфляжки, потер руки и с новыми силами схватился за кирпич. Какой-то особо наглый мертвяк добрался до западного окна и стал стучать по стеклу пухлыми ладонями. Ионыч хорошенько прицелился и кинул кирпич серому в затылок. Мертвяк охнул, выплюнул зубы под давлением кирпича и разлился серой лужицей, а лужа впиталась в снег.

— Я детей раньше не особо защищал, — признался Ионыч Светослову. — Не люблю я детей, если честно, нет в них какой-то взрослой жилки. Может, просто не понимаю их. Вижу в них рабочий инструмент для уборки дома — и только.

Светослов успел напиться в хлам и слова Ионыча воспринимал долго, да так до конца и не воспринял. Зато у него в ружье остался один патрон: он берег его для какого-то особенного серого.

— Стреляй, Светослов! — кричал дядь Вася с восточной стороны крыши. — Чего медлишь?

Его поддержали на юге крыши худой мужик с бидоном и толстая женщина с кочергой:

— Давай, Светослов! Удиви нас точным снайперским выстрелом!

— Нет! — Светослов приложился к бутылке и прицелился в бродивших вокруг садика мертвяков. — Я пулю для особенного мертвяка берегу, вам меня не уговорить!

— Да ты напился, Светослов! — закричали с севера крыши. — Какого, к дьявольской бабушке, особенного? Мы тут детей спасаем, не до твоих пьяных игр!

— А я что, по вашему мнению, делаю? — буркнул Светослов, пошатнулся и чуть не свалился с крыши: Ионыч успел удержать его за воротник.

— А ты, когда пьяный, и не картавишь вовсе, — удивленно заметил Ионыч.

— Твоя правда, Мамоныч, — буркнул Светослов. — Такое вот странное воздействие оказывает на мою речь алкоголь.

— Ионычем меня кличут! — злобно выкрикнул Ионыч. Он уже пожалел, что спас Светослова от неминуемой гибели.

Мертвяки долго не решались зайти за ограждение, что-то обдумывали малоумными своими головами. Двор обильно покрывали кирпичные осколки и голубые искры: зрелище показалось Ионычу завораживающим.

— Не взять вам детей! — закричал дядь Вася, крутя серым дулю. — Выкусите-ка!

— Долго ли мы тут продержимся? — в пространство спросил большеносый рыжий мужик в волчьем полушубке. — Померзнем, ночь скоро. — Рыжий увидел Ионыча и протянул ему руку:

— Велтист, рад знакомству.

— Ионыч, — сказал Ионыч и предложил: — Может, в здание спустимся? Там теплее.

— Там кроме детей воспитатели и еще куча беззащитного народу, — сказал Велтист. — Нам велено нести дозор наверху.

— Нельзя исполнять всё, что велено, — заметил Ионыч. — Иначе получается тоталитаризм.

Велтист постучал по груди:

— Сердцем велено. А это, брат, самое справедливое на свете веление.

Дядь Вася носился по крыше как угорелый: добрым словом да крепкой настойкой подбадривал отчаявшихся. Когда алкоголь во фляжке кончился, дядь Вася через чердак спустился в детский садик и спустя пять минут вернулся с авоськой, полной звонких бутылок размера ноль-пять.

— Живем, ребята! — закричал. — Теперь и ночь протянем запросто!

— Что за садик такой? — возмутился Велтист. — Они там детей спаивают, что ли? Несправедливо это!

— Воспитатели для праздника хранили, — тихо объяснил дядь Вася, вручая рыжему бутылку. — Ты не переживай, Велтистик, дружище, выкрутимся. Мы и с Есениным связались и с Лермонтовкой — помощь через пару часиков прибудет, если не раньше. Главное, крепость духа хранить!

— Да я-то что? — буркнул Велтист, крупными передними зубами откупоривая бутылку. — Я не против: главное, чтоб по справедливости было. Кто там внизу остался? Может, по очереди с ними дозор понесем?

Дядь Вася покачал головой:

— Да что ты такое говоришь, Велтистик? Там бабы одни да хлюпики — не выдюжат они. Мы, в сравнении с ними, древнерусские богатыри.

— Скажешь тоже, — хмыкнул польщенный Велтист.

— Дядь Вася! — позвали с востока крыши. — Тащи бухло, трубы залить надо в самом срочном порядке! Не зальем — смерть!

На юге крыши захохотали.

— Бегу-бегу! — отозвался дядь Вася, хватая авоську. Едва не поскользнулся, но расставил руки и устоял.