Девочка и пёс

Но Элен чувствовала, что ей будет тяжело это сделать. Не до конца понимая почему, она отчетливо осознавала, что сейчас ей очень трудно смотреть в глаза папы и разговаривать с ним. Как только она представляла это, на неё словно наваливалась каменная плита, закрывая свет и не давая дышать. Как же она только посмела назвать папу трусом, с ужасом думала Элен, и, не находя ответа, словно проваливалась в бездну. После ухода мисс Уйлер она немного успокоилась и не представляя как говорить с папой, решила просто отложить этот тяжелый момент на потом, тем более он куда-то ушел.

Валентин Акари и Кит вернулись только вечером. Элен, напряженная как струна, сидела в своей комнате. Папа, не заглянув к ней, прошел в свою спальню. Робот некоторое время ходил по гостиной, но затем всё же занял свое обычное спальное место в комнате Элен. Однако при этом он даже не посмотрел на свою хозяйку. Но с Китом было проще. Элен подсела к нему и погладила его по голове. Кит отвернулся. Элен продолжила. В конце концов она схватила его голову и тихо прошептала ему в ухо: "Я люблю тебя". Кит не посмел отстраниться, его металлический череп был всё же довольно увесистой конструкцией и при неловком движении вполне мог причинить прижавшейся хозяйке какую-нибудь неприятность. Пусть даже вероятность этого была наиничтожнейшей, но благополучие Элен являлось смыслом его существования и потому это не обсуждалось. Девочка тискала его голову и продолжала шептать что любит его и в конце концов металлический пес сухо проговорил: "Я тоже люблю тебя".

Теперь оставался только папа. И хорошенько поразмыслив, Элен решила что есть довольно простой способ, как помириться с папой без единого слова. Она вспомнила как вползала к нему на кровать во время его послеобеденного сна. Она не будет ничего ему говорить, а просто, когда он уснет, тихонько ляжет к нему под бок и утром, проснувшись, он увидит её рядом с собой и обязательно простит, всё произойдет само собой. Через пару часов она прокралась в его комнату, при этом Кит бесшумно проследовал за ней, неодобрительно наблюдая за её действиями. Но так ничего и не сказал. Убедившись по папиной ауре, что он крепко спит, Элен аккуратно забралась на постель и осторожно улеглась под его руку. Она была в папиных объятиях, в самом лучшем месте во Вселенной и все невзгоды, тревоги и угрызения совести тут же отступили от неё. И радостно чувствуя его теплое дыхание на своей шеи, она вскоре уснула, счастливая и спокойная.

А утром, как она и предполагала, уже всё было хорошо. Проснувшись, она увидела, что папа сидит рядом и с улыбкой смотрит на неё. И теперь, встретившись с ним взглядом, увидев его улыбку, ей было совсем не трудно броситься ему на шею и попросить прощения. И сказать ему что он самый лучший на свете, самый смелый, самый добрый, самый умный. "И даже умнее тебя?", спросил Валентин Акари, сдержанно усмехаясь. "Конечно, папа, конечно!", закричала Элен, обнимая его так, словно пыталась задушить. Она конечно не знала как Валентин Акари, проснувшись под утро, с удивлением обнаружил у себя под рукой маленькое хрупкое тело дочери и долго смотрел в предрассветных сумерках на её бледное лицо в обрамлении черных локонов. И невыразимая никакими словами нежность захлестывала его сердце и ему казалось что он просто задыхается от переполняющей его любви. Она была громадна как океан, теплая и наэлектризованная, преображающая и всеобъемлющая она устремлялась к этому маленькому беззащитному человеку так доверчиво уснувшему в его объятиях. Валентин смотрел на дочь и счастье, почти уже овеществленное обволакивало его, обдавало то жаром, то прохладой и он отчетливо понимал что вся его жизнь, весь её смысл, и даже вся Вселенная сейчас для него были заключены в этой маленькой девочке, которая являлась прямым олицетворением всего самого лучшего что было в его судьбе, самых светлых чувств, самой прекрасной женщины, самых чудесных дней. И проглядев так на неё до самого рассвета, он уже был не в состоянии проявлять к ней хоть какую-то строгость или суровость. Расчет Элен оказался безупречным.

Очнувшись от своих воспоминаний, девочка прислушалась к тому что рассказывал судья.

– Акануран страшный город, – говорил он. – Равнодушный и безжалостный, как каждый из его жителей. По его каменным улицам бредут толпы серых людей с пустыми глазами и сердца их такие же каменные как и булыжник мостовой у них под ногами. Не обращая внимания, безразлично и угрюмо, они переступают через всякого кто упал, остался без сил, кому не повезло и даже готовы добить его, если он вдруг начнет цепляться за их ноги и умолять о помощи. Этот город не знает милосердия. Он не различает добра и зла. Он пожирает всё до чего сможет дотянуться, и, похоже, это единственные цель и смысл, которые он знает. Забирать и поглощать всё что попадает к нему и становиться больше и сильнее. Кирмианцы называют его драконий город. Искать в нем справедливости, человеколюбия, божественности, сострадания, любви к ближнему или даже просто надежды бесполезно. Акануран не слышит молитв и не верит слезам. Говорят в Акануране совершается столько же преступлений сколько и во всем остальном королевстве. И единственная добродетель, которая ему известна, это злом отвечать на зло. Здесь, в сутолоке и толпе, в непрестанной суете и погоне за наживой, люди учатся ненавидеть друг друга и нигде так искренне не радуются неудачам и горестям другого как в Акануране. А вдобавок в этом и так не слишком радостном городе есть такие жуткие места по сравнению с которыми пиратские притоны Кайхоры, ядовитые чащи "безумных лесов", сырые мрачные подземелья Нор или "чаша Аароха", страшная тёмная котловина, в которую никогда не проникает солнечный свет и прозванная Проклятым урочищем, просто благоуханные радостные сады при какой-нибудь церкви. В Акануране есть целые кварталы и районы, где смерть, страдание, нищета и отчаянье это абсолютно обыденные спутники каждодневного существования их жителей. Нож, кастет, дубинка, удавка здесь есть у каждого второго и люди убивают друг друга не только из-за денег и ревности, из-за кровной мести и дележа территории, но и ради куска мяса, миски похлебки, места для ночлега, добротных сапог и хорошего ремня, а то и вообще, одурманенные наркотиками и алкоголем, просто по злобе, из-за косого взгляда, обидного слова или даже ради извращенного удовольствия. Эти люди страшнее любых самых диких и кровожадных зверей. Они продают в рабство своих детей, грабят могилы, пытают друг друга, едят крыс и собак, а некоторые, совершенно опустившиеся и обезумившие, даже едят человечину и выделывают человеческую кожу. При всем при этом они жутко набожны, суеверны и непередаваемо невежественны. В их гнусных темных жилищах всегда пахнет какой-то кислятиной и затхлостью. На узких осклизлых улочках этих районов всегда воняет нечистотами и разложением, а в канавах хлюпает и пузырится противная жижа из гниющего мусора, червей, фекалий и мочи. Грязь, болезни, омерзительные насекомые разъедают тела людей, а люди, неимоверно озлобленные и уставшие, молятся сорока двум богам и богиням, клянутся и божатся святыми, сказочными персонажами, языческими чудовищами и демонами и ненавидят друг друга. Они постоянно делятся по родам, по кланам, по кварталам, по цвету кожи, по землячеству, по происхождению, по народам и нациям и ненавидят, презирают всех кто иной. И эта ненависть и злоба чудовищнее любой болезни и нищеты. Она замазывает глаза, сжирает остатки разума, наполняет души беспокойством, горечью и враждебностью. Как густой зловонный дым она мешает людям дышать и видеть и в конце концов начинаются резня и смертоубийства, когда толпа в пару-тройку сотен человек нападает на целый район и убивает всех без разбора, всех кто попадется. Туда направляются отряды судебной гвардии, но зачастую они слишком малочисленны и бессильны утихомирить кровавую бурю, тем более что их появление разъяряет нападавших еще больше и они, окончательно рассвирепев и не боясь уже ничего на свете, разрывают гвардейцев на части. И тогда в эти районы приходится вводить армейские подразделения, чтобы королевская конница и пехота копытами боевых коней, длинными пиками и широкими саблями наконец хоть как-то привели в чувство обезумевшую чернь. Вот такой он Акануран.

Элен глядела на судью с удивлением. Его речь показалась ей необычно эмоциональной и даже несколько, если так можно выразиться, поэтичной.

– Если это такое плохое место, то почему вы так рветесь туда? – Сухо спросила она.

Судья усмехнулся.

– Да потому что это замечательный город, чудесный и удивительный, и не найти такого другого на всей Шатгалле. Вся сила человеческого разума, всё упорство человеческой воли, всё неизбывное стремление человека к прекрасному воплотились в этом городе. Взять, к примеру, памятник Старому мореходу – громадный компас, чья намагниченная многотонная стрела всегда указует на юг, или Солнечный маяк, чье гигантское зеркало загадочным образом сияет на многие десятки километров как солнце в любую непогоду и время суток, разве это не торжество человеческого разума? Огненные фонтаны на Птичьей площади, где вода и огонь танцуют как будто вместе. Дворцовая площадь, выложенная плитами "теплого камня", а сама Небесная колонна из кирмианского хрусталя, которая словно теряется в небе. Изумрудная площадь, выложенная зеленным галиоцинтом который гладкий как стекло, но твердый как гранит. Океанский собор с 48 монументальными колоннами, которые стоят, удерживаемые лишь своим весом, а внутри по стенам вечно течет вода. Но разве всё это ни удивительно? А Медовый храм с золотыми куполами и совершенной геометрией, которая как говорят увлекает сознание в небеса. А Портовый зиккурат – самый большой в мире торговый павильон и при этом еще совмещающий в себе функции верфей, где есть стапели, эллинги, доки и прочее. Здание самой Судебной Палаты покрытое плитами из аюнкаса – странного минерала, напоминающего хрусталь или лед, здание прозвали Холодным замком, потому что издали его стены действительно напоминают лёд. Ну а наконец Заль-Вер – огромный прекрасный дворцовый комплекс, стены которого выложены из полированного полупрозрачного мрамора. Мрамор имеет такую особенность, что при ярком дневном свете он выглядит белым, на заре розовым, а в лунные ночи – серебристым. Это выглядит необыкновенно красиво.

Элен был почему-то неприятен восторг и воодушевление судьи, казалось этот гадкий низменный человек не имеет никакого права на светлые эмоции.

– Но мало того что Заль-Вер великолепен снаружи, внутри он не менее чудесен и прекрасен. Там есть Зеркальная галерея, уводящая, как говорят, к звездам и в бесконечность; Галерея битв, где есть изображения всех войн прошлого и даже будущего; Галерея жизни, где будто бы в каменных изваяниях представлены все народы и животные Шатгаллы, Зал времени, где собраны сотни самых невообразимых часов, Сияющие сады, где высажены растения, которые всегда светятся, Мозаичная часовня, Зал ветров, где с помощью системы труб ветер будто бы может разговаривать, Лабиринт искусств или Малиферна. Это некое чуть ли не волшебное здание, состоящее всё из кубов-комнат, которые можно перемещать друг относительно друга меняя здание и его внутреннее убранство до неузнаваемости. Его построили по приказу Комета Белого, был такой король в истории Агрона. Как говорят, он был не вполне в своем уме и нашел точно такого же безумного архитектора, который и придумал Малиферну. Комет придавался в ней неким странным практикам и в конце концов однажды просто исчез где-то в глубине этого здания. Впрочем, ни Малиферны, ни Зеркальной галереи, ни Сияющих садов сам я конечно не видел, ибо мне просто не по рангу посещать подобные места. Но в конце концов все эти архитектурные изыски и строительные чудеса вовсе не главное что делает Акануран столь особенным городом. Главное это люди. Это тебе не какой-то замшелый Туил, большая деревня, где все разговоры о самогоне, охоте и рубке лесов. Здесь в Акануране собрались самые умные, дерзкие, смелые, решительные, алчные, коварные представители человеческого рода. Да, здесь можно встретить самых жутких негодяев и преступников, самых хитрых мошенников и самых жадных и беспринципных торгашей нашего королевства, но вместе с этим и самых даровитых художников и поэтов, самых гениальных ученых и изобретателей, самых проницательных лекарей и достойных рыцарей, самых талантливых ремесленников, самых богатых, могущественных и мудрых людей нашего времени и даже бесчисленных магов, прорицателей и колдуний всех видов и мастей. Акануран это по сути портовый город и при этом самый большой в Шатгалле, по крайней мере, так считают сами агронцы. А значит сюда съезжаются тысячи тысяч самых разных людей со всего света и все они везут сюда свою культуру и традиции, свои знания и умения и именно здесь рождается всё ради чего человечеству стоило появляться на свет. Именно здесь происходит настоящая, интересная жизнь, жалкие отголоски которой лишь едва ощущаются в скудоумной тихой провинции, увязшей в выращивании зерна, разведении кур и заготовке навоза. Акануран опасное, но и прекрасное место, он многое забирает, но и щедро одаривает. И потому я всегда хотел вернуться в этот город, ибо он стоит того чтобы провести в нем целую жизнь.

– Ясно, – сказала девочка. – Акануран – город контрастов.

– Что?

– Ничего. – Элен повернулась к выходу с площадки и замерла.

Судья повернулся за Элен и тоже застыл, моментально позабыв о великом городе за своей спиной. Над тропинкой, уводящей вниз с утеса, клубилось блестящее чернильное облако, представлявшее из себя с некоторым приближением сферу диаметром в полтора метра.

Элен не то чтобы испугалась, но ощутила легкую тревогу. Она тут же припомнила всё что судья рассказывал ей о шоти, а также то как это существо потоком молний свалило с ног гиганта-туру. Аура у шоти была, если так можно выразиться, крайне примитивная, малоинформативная и вообще не очень заметная: небольшой синеватый дрожащий контур с некоторыми переливами золотого и зеленого. И такая малоинформативность смущала Элен. Она уже давно привыкла к тому что в той или иной степени может понять настрой и характер почти любого живого существа, а потому, хотя и очень приблизительно, как бы заранее знает чего от него можно ожидать. Но шоти был абсолютно непредсказуем и это вселяло в душу девочки неуверенность. В отличии от неё судья прекрасно знал, что без какой-либо провокации со стороны других, шоти никогда не нападают, а потому почти не сомневался что им ничего не угрожает. И потому испытывал скорее неприязнь, чем страх.

Элен собравшись с духом сделала несколько шагов вперед и черное облако также переместилось навстречу к ней.

Судья ощутил беспокойство, но скорее из-за того что этот неугомонный ребёнок мог выкинуть какой-нибудь фокус, в результате которого сам же и пострадает.

– Элен, вернись назад, – попросил он. – Не обращай на него внимания и он улетит.

Но для девочки эти слова были как сигнал к действию и она смело пошла вперед. Облако словно застыло, перестав клубиться и дрожать, и приняв почти идеальную форму шара. Элен протянула к нему руку. На минуту её охватили сомнения, она припомнила "мироеда" и последующее столь непривычное и не осознаваемое до конца ледяное и оглушающее ощущение близости промелькнувшей рядом смерти. Она ожидала еще одного предостерегающего окрика судьи, но тот молчал и Элен сочла это уверенным знаком того что никакой угрозы нет. Она вытянула руку дальше и погрузила ладонь в чернильную бесплотную субстанцию. Исчезнувшая часть руки тут же почувствовала зуд, покалывание и отчетливую прохладу, а также легкую вибрацию словно она взялась за мощную дрель. Ей показалось что ладонь стала неметь. Элен решила что её рука определенно испытывает влияния сильного электрическое поля. В девочке снова проснулся исследователь и естествоиспытатель, каковым, как ей твердо представлялось, она несомненно станет, когда вырастет и будет работать в Службе внешней разведки, входя в состав Первой партии и обследуя новые миры. Но шоти не собирался ждать, когда она полностью насладится фантазиями о своём блестящем будущем великого ученого, и неожиданно стал уменьшатся. Чернильный наэлектризованный мрак освободил руку ребенка, облако сжалось, вытянулось и буквально за несколько секунд трансформировалось в идеальную копию дочери Валентина Акари, только вот всё того же вороного черного цвета. Элен обомлела. Черный ребенок совершенно естественно стоял на земле и черными безжизненными глазами на черном лице, чуть склонив голову набок, разглядывал свой оригинал. Элен стало не по себе. Её чернильный дубликат стоял в полутора метрах от неё и только она собралась перевести дух, как в мгновение ока дубликат переместился вперед, приблизившись к ней практически вплотную, чуть ли не нос к носу. Элен вздрогнула, но сумела заставить себя остаться на месте. Пристальный взгляд абсолютно черных глянцевых глаз, которые были практически сантиметрах в 15 от её собственных глаз, заставил её оцепенеть. Это был даже не страх, а некое парализующее изумление перед чем-то совершенно непостижимым. Шоти поднял руки и взял ладонями лицо Элен. И девочка совершенно явственно почувствовала как её щёк касается прохладная, едва уловимо вибрирующая, но тем не менее вне всяких сомнений абсолютно плотная субстанция, прикосновением напоминающая натянутый гладкий шёлк. Теперь Элен действительно оробела. Черное существо держало её голову и вглядывалось в её глаза, казалось обуреваемое каким-то диким пронзительным желанием понять что она есть такое. И Элен подумала что наверно еще никто никогда в жизни не уделял ей столь пристального и чудовищного внимания. Ей очень хотелось чтобы это прекратилось, но она не смела пошевелиться и хоть как-то помешать шоти. В следующий миг он отпустил её и оказался с правого бока. Его голова приблизилась вплотную к голове девочки и Элен почудилось что ей в ухо скользнула прохладная змея. Вибрация и даже гудение охватили её череп и ей почудилось что она услышала какие-то звуки. Через секунду ей уже казалось что это слова. Но потом все исчезло и сжавшаяся напряженная Элен поняла, что её черная копия стоит у неё за спиной и также сосредоточенно изучает её затылок как раньше лицо. Это продолжалось наверно с полминуты. Затем раздался чуть насмешливый голос судьи:

– Что, неприятно?

Элен оглянулась. Шоти бесследно исчез.

– Улетел, – махнув рукой в сторону обрыва, пояснил Мастон Лург, наблюдая за испуганным ребенком.

Элен поглядела на судью в некотором замешательстве.

– Будет тебе уроком. В следующий раз не лезь к тому чего не знаешь.

Но Элен быстро пришла в себя. В конце концов она была ребенком совершенно другой эпохи и иной цивилизации и за свои семь с лишним лет возможно успела увидеть больше чудесного и невероятного чем судья за свои полвека.

– Если бы люди не лезли к тому чего не знают, то мы так бы и жили бы в пещерах, голые, рычащие и воющие, поклоняющиеся огню, молнии и страшному медведю, – нравоучительно произнесла она.

– Может быть, – согласился судья. – Но всё-таки жили бы. А вот если бы дети никогда не слушались взрослых, как ты, то человечество давно бы вымерло. Поверь мне, шоти это не то к чему стоит проявлять твою неуемную любознательность. Мне вообще порой кажется, что шоти это главное проклятие этого мира. Разве можно себя чувствовать хоть в какой-то безопасности в окружении этих беспечных богов.