Девочка и пёс

Кит естественно не мог нападать на Мясника и ничего подобного Ронберг не кричал. Голос бриода был сымитирован роботом, дабы внести еще большую сумятицу в происходящее. И сумятица удалась на славу. Разбойники, сначала ошеломленные яркой вспышкой света, затем криком Ронберга, теперь, задевая друг друга, ударяя тех кто стояли сзади, бранясь и падая с ног, отскакивали прочь от ограждения, стремясь оказаться как можно дальше от дикого неистовства слепого Мясника, чья секира сминала толстые доски щитов словно они из бумаги. Ронберг, стоявший как раз за левым плечом Жоры, едва спасся от страшного удара. С необычайной для своего возраста живостью он отпрыгнул в сторону, при этом налетев на Баногодо и сбив его с ног. Мысли Ронберга пребывали в полном сумбуре, до этого момента ему никогда не доводилось слышать собственный голос со стороны и он его конечно не узнал. Он удивленно оглядывался по сторонам, пытаясь понять кто пугает Мясника несуществующим нападением.

"Пёс справа, бей, Жора, бей! Сейчас цапнет!", продолжал неистово орать голос Ронберга, доводя все еще не прозревшего Жору до исступления.

Разбойники, ничего не понимая, разбегались в стороны. Жора разнес в щепки чуть ли не половину ограждения и теперь уже вышел на оперативный простор площади. Никому и в голову не приходило попытаться остановить этого обезумевшего великана.

Кто-то схватил Ронберга за шиворот. Это был могучий горец Эрим.

– Да ты спятил, Старый, или что?!! – Сердито проревел он, встряхнув Ронберга как котенка. – Заткнись ты уже!

Пожилой бриод растеряно, словно оглушенный, глядел в искаженное злостью лицо горца. Но через миг на лице Эрима злость сменилась изумлением и даже страхом. Он снова услышал как голос Ронберга призывает Жору сражаться, но при этом сам Ронберг был прямо перед ним и несомненно не произносил ни слова. Эрим отпустил его и обернулся.

– Это пёс, это чертов пес кричит голосом Ронберга! – Заорал он.

Разбойники удивленно оглядывались. Вэлуоннец Вархо, схватив длинный кусок доски от разломанного щита, отважно устремился к размахивающему секирой Мяснику. Бриод сунул её в ноги Жоры и тот с грохотом и стоном, тяжко, словно обрушивалась целая башня, рухнул на камни площади.

– Навались, братва! – Взревел Вархо, падая всем телом на руку Жоры, державшую секиру.

Опомнившиеся разбойники пришли ему на помощь и вскоре Жора, придавленный к земле множеством рук, затих. С него сорвали шлем, зрение вернулось к нему и он лежал и с облегчением глядел с далекое розово-голубое небо.

Кит как ни в чем не бывало лежал все в том же положении и с любопытством наблюдал за людьми.

Все понемногу приходили в себя. Мужчины с тревогой оглядывались на металлического пса, на разломанное ограждение, смотрели друг на друга и негромко, но возбужденно переговаривались. Слишком много чудес навалилось на них всего лишь за несколько минут. Вспышка света из пылающих глаз, человеческая речь из неподвижной пасти чудовища и абсолютная имитация голоса одного из них. Им требовалось всё это уразуметь, свыкнуться и принять. Они были напуганы, встревожены, растеряны, но вместе с тем восхищены и до некоторой степени обрадованы, что стали свидетелями и участниками событий, о которых потом будут рассказывать годами, создавая настоящие легенды.

Ронберг, узнав что голос, породивший всю эту суматоху, был его собственным, несколько смутился. Но впрочем пожилой бриод скоро пришел в себя и сердито уставился на Эрима. Теперь уже Эрим смутился и, приложив руку к груди, проговорил:

– Извини, Старый, бес проклятый попутал. Я же только голос твой слышал, решил что ты последнего ума лишился.

Подошел Вархо и с усмешкой, сказал:

– Да нет, у Старого ума на две жизни хватит. Но ты зла на Эрима не держи, эта железяка и вправду сам дьявол. Мы все были уверены, что это ты орешь.

Ронберг успокоился и повелел восстановить ограду. Разбойники неохотно подчинились, не очень-то им было по душе приближаться к магическому чудовищу, стреляющему из глаз столпами света и разговаривающему голосом любого человека. Пусть оно и неподвижное, но кто знает на что еще оно способно.

Мясника решили отпустить домой. Его освободили от всей его нелепой амуниции и чуть ли не под руки увели прочь. Жора шел и слабо улыбался. Его очень трогала та забота, с которой провожающие относились к нему.

112.

Когда ограждение восстановили и металлический пес скрылся с глаз всем стало легче.

Бриоды, уже практически в полном составе, не было только Харзе, дежурившего со стражей на городских стенах, горячо обсуждали план дальнейших действий по очищению Гроанбурга от бесовского порождения. Присутствовал и Кушаф, он всегда любил поспать и потому вся утренняя заваруха прошла без него, но теперь он наверстывал упущенное, принимая самое активное участие в дискуссии. Начал он с того, что высмеял Ронберга и остальных за то что, неожиданно обретший дар речи, пёс привел их всех в такое замешательство, а также за то что они связались с "дурагоном" Жорой, "у которого мозгов как у курицы".

Однако товарищи быстро осадили его.

– Ты у нас зато Орёл Голубые яйца, – хмуро произнес Ронберг, – великий кумека на посылках.

– Ага, – поддержал Вархо, – языком чешет как старая шлюха, а чуть до дела, вперед братцы, а я за вашими спинами грудью встану.

– Да пока ты там слюни во сне пускал, Жора тут кровь мешками проливал, – грозно пробасил Банагодо. – Вот он в себя придет, мы ему обязательно скажем как ты, шалабол бубнявый, его дурагоном и курицей называл. Посмотрим хватит ли у него мозгов, чтоб твою голову тебе же в жопу засунуть.

Кушаф несколько сник, обычно приятели бриоды не воспринимали так серьезно его, как он полагал, остроумные, ироничные выпады, но сейчас бриоды явно были не в духе. А уж угроза про Жору ему совсем не понравилась.

– Да ладно вам, мужики, – примирительно проговорил он, – я ж к тому что тут надо всё обдумать хорошенько, с наскоку такого дьявола не возьмешь. Я это еще вчера понял. Когда этот пес окаянный со мной человеческим голосом заговорил, попросил отойти от двери и пропустить его, у меня, честно сказать, душа в пятки ушла. Но ничего, сдюжил, отошел.

Банагодо ухмыльнулся:

– Ну храбрости тебе не занимать, это-то мы знаем.

– А еще ума, – дерзко ответил Кушаф. – Вот вы никак не догадались в сторонку отойти, чтобы эта проклятая псина вас хотя бы не слышала и не узнала раньше времени что вы замышляете?

Бриоды смущенно переглянулись. Такое действительно не приходило им в голову, они все еще не воспринимали металлическую собаку как равное им по интеллекту и сознанию существо.

– Пожалуй, Ведро, дело говорит, – проворчал Вархо, – отойдем от греха подальше.

Кушафа, в память о вершине его блистательной актерской карьеры – триумфальном исполнении роли говорящего мусорного ведра в постановке одной из сказок, за глаза часто так и именовали – "Ведро". Сам он относился к этому крайне болезненно и готов был вызывать на поединок почти каждого кто осмеливался называть его подобным образом. В Гроанбурге у многих были прозвища и клички и все воспринимали это достаточно спокойно, но молодому бриоду категорически не нравилось быть "ведром". Зная это, разбойники старались лишний раз не нарываться и использовали полюбившуюся эпиклесу только в отсутствии самого Кушафа. Однако кое у кого оно иногда проскальзывало и в его присутствии, то ли по забывчивости, то ли как издевка и тогда в воздухе повисало напряжение. Но не сейчас. Во-первых, было не до того, во-вторых Вархо входил в узкий круг лиц, коим Кушаф снисходительно прощал эту вольность. К числу избранных также относились Хишен, Ронберг и Манкруд. Кроме того Кушаф отлично знал, что недалекий Вархо, использовал это отвратительное прозвище не с целью подразнить или унизить, а лишь по привычке, лишь потому что это было одним из обозначений того о чем он говорил и в своем врожденном равнодушии и бессердечии пожилой вэлуоннец действительно просто забывал, что молодому человеку это неприятно. Во всяком случае Кушаф убеждал себя что всё так и есть. Но сейчас и правда всем было не до этого и на ведро никто не обратил внимания.