Девочка из снов

— Эй! Что застыл… Гляди, какая красота!

Я и гляжу. Это действительно невероятно красиво. Мы будто парим над скалистыми вершинами, безбрежными изумрудными лесами, бурными реками и высокими водопадами. Но гораздо любопытнее мне почему-то наблюдать за Темекаем. Он по-настоящему влюблен в свой край. Это чувствуется. Благодаря непонятно откуда взявшемуся острому приступу эмпатии, я будто вижу эти земли его глазами. И чувствую этот мир так, как чувствует его он. Это удивительно странное сбивающее с толку ощущение. От которого перехватывает дыхание.

В какой-то момент Актай опускает ручку управления, и мы начинаем довольно быстро снижаться. Мое сердце опускается в пустой желудок, кажется, еще немного, и мы к чертям разобьемся о скалы, а когда я уже готов заорать в голос от страха, Темекай делает крутой вираж, и мы снова устремляемся у небу.

— Ты сумасшедший, — шепчу я, забыв о субординации. Сдергиваю наушники. Ошалело трясу головой. А он, вместо того, чтобы сделать мне замечание, откидывает голову и смеется.

Ч-черт. Если бы нам не нравилась одна и та же женщина, мне бы мог понравиться… он.

Сумасшедший тип. На всю голову двинутый. Глядя на такого, начинаешь верить, что возраст действительно в голове.

— Ну, что, сынок? Если хотим застать твое начальство, пора возвращаться.

Киваю. Его «сынок» теплым комом сворачивается в желудке. Меня так никто прежде не называл.

Глава 4

Сана

Это обычно случается осенью и весной. Если относиться к себе внимательней и не пропустить характерные симптомы, то ситуацию чаще всего можно довольно быстро купировать.

Сначала исчезают цвета. Не все сразу. По одному. Как огоньки на новогодней гирлянде, когда перегорает лампочка одного цвета, а следом за ней — по цепочке гаснут все остальные. Первым выключается красный, потом зеленый… Мир вокруг становится блеклым, будто выцветшим. А если не принять мер, в какой-то момент превращается в черно-белый. Такой, знаете, как кадры исторической кинохроники.

А потом приходит апатия.

— Нет, что ни говори, а здесь очень красиво. Когда Жорик купил путевку в эту дыру — я, как могла, отнекивалась. Представляешь, сюда, вместо Швейцарии! Я уж было решила, он спятил. Но тут совсем неплохо, Мариш. Вполне на уровне. Костоправ здесь хороший. А у Жорика — спина, ну, ты в курсе… Это еще из спорта. В общем, пока он на этих своих процедурах, я гуляю. Знаешь, какие тут альпийские луга? Да таких даже в Альпах нет. Клянусь. Бескрайние изумрудные просторы. И все цветет — цветет. Жаль, набрать букет не разрешают. А то я бы попрактиковалась. Что, я зря курсы флористики окончила? Как, ты что, не знаешь? Я училась у самого…

Разодетая в пух и прах девица отдаляется. Голос постепенно стихает и растворяется в череде других звуков. В шорохе ветра, заливистых трелях тетеревов и шуме горной реки, рев которой разлетается на несколько километров.

Изумрудные просторы, значит?

Устремляю взгляд вдаль. Так странно. Краски яркие, хотя еще вчера утром, собирая бадан, я с трудом отличала его почерневшие за зиму листья от только-только проклюнувшейся сочной травы.

Неужто надвигающаяся депрессия отступила? С чего вдруг? Никогда прежде со мной такого не случалось.

Кручу в руках телефон. Может, позвонить своему психиатру?

Смешно… У кого-то есть личный фитнес-тренер. У кого-то — косметолог. Или, там, мастер маникюра. А у меня — у меня свой психиатр, да. Непростой мужик, с кучей регалий. Акай очень трепетно заботится о моем здоровье. В том числе и душевном. Для меня все только самое лучшее. Растягиваю губы в невеселой улыбке.

— Сана, можно? Я стучал, но ты, похоже, не услышала.

— Конечно. Проходи… — взмахом руки я приглашаю в кабинет своего помощника. Радуюсь, что появился повод отсрочить принятие решения. Пусть даже потом я буду жалеть.

Юрий Самойлович отчитывается о заполняемости, назначенных программах реабилитации и наших успехах. Я оживаю, погрузившись в привычную рутину. Работа дает мне то ощущение важности собственной жизни, которого мне так недостает. Здесь меня ценят за мои знания в медицине и судят обо мне по делам. Здесь советуются со мной, ловят каждое мое слово… Здесь никому нет дела до моего прошлого. Здесь я и сама начинаю верить, что оно надо мной не властно. Здесь я чувствую себя более защищенной, чем где бы то ни было. Ощущение обманчивое. Но порой такое необходимое…

— Юр, а почему вы жене Георгия Степановича никаких процедур не назначили?

— Так она ни на что не жаловалась…

— Ну, а спа-программу мы зачем ввели в прайс? Как раз ведь на такой случай.

— Извини. Похоже, я недосмотрел.

— Ты не виноват, что мы никак не раскрутим это направление, — отмахиваюсь. — Я хотела дать распоряжение администраторам, чтобы предлагали дополнительные услуги сопровождающим прямо при заселении, да замоталась и напрочь забыла.

— Может, какую рекламу запустить?

— Обязательно. Напечатаем завлекательные рекламные листовки и разложим в номерах. Я поговорю с маркетологами. — Кошусь на часы, после двух у Юры очень плотный график, поэтому я тороплюсь поскорее свернуть нашу планерку. У меня тоже по горло дел. Переговоры с дистрибьютерами и эсэмэмщиками. А еще один очень важный звонок — в германскую клинику, где до недавнего времени лечился наш пациент.

Мой календарь расписан поминутно. Чтобы пройти курс реабилитации лично у меня, люди выстраиваются в очередь вперед на долгие годы. Я красива, успешна и богата. Для других я — эталон состоявшейся женщины. Мне бы жить да радоваться. Но вот ведь черт… Я не в силах забыть, как оказалась здесь. И чего мне это стоило. Глядя на себя в зеркало, я вижу убогую девочку, как призрак бродящую по этим горам вслед за полубезумным дедом.

Растираю виски. Мне не следовало теребить прошлое, но что уж теперь? Иду в небольшую, примыкающую к кабинету уборную. Набираю полные пригоршни студеной ледниковой воды. Перед глазами серыми смазанными сполохами…

— Сана! Ты слышала, что я сказала?

Нет. У меня дико болит живот. Болит так, что в глазах темнеет. Как начал еще с вечера, так и не отпускает.

— Твой дедушка погиб. В ущелье был камнепад, ты в курсе? К сожалению, его задавило. Сана… Да что же это такое? — представительница соцслужбы, приехавшая из поселка, обводит взглядом собравшихся местных. — Она как вообще, говорить умеет?

— Умеет. Девочка, конечно, с чудинкой, но не немая.

— Может, у нее шок?

Тетка сжимает пальцы на моем запястье. У нее длинные хищные, как у ястреба, когти с облупившимся на концах ярко-алым лаком. На большом пальце — нагноившаяся заусеница.

— Поскольку у тебя нет других родственников, мы вынуждены оформить тебя в детский дом. Всего на год, пока тебе не стукнет восемнадцать. Ты знаешь, что такое детский дом? Там о тебе позаботится государство.

Живот скручивает новой порцией боли. Я что-то бессвязно мычу.