Девочка на лето

– О да, – жалобно произношу я.

– Отлично, тогда мы нацеливаемся на восьмерку. Сходи завтра с Джой куда-нибудь, попытайся познакомиться с кем-то еще и отправь фотки, чтобы я могла убедиться, что он восьмерка.

– Посмотрим. Возможно, сначала мне понадобится некоторое время, чтобы смириться с отказом. – Я сворачиваю на Сикамор-уэй и сбавляю скорость. – Ладно, я подъехала к папиному дому. Напишу тебе позже.

– Хорошо. Люблю тебя, детка, – щебечет она, а после отключается.

Так странно возвращаться в дом детства, в котором у меня даже собственной спальни больше нет. Близняшки узурпировали ее, поскольку она больше, чем другой вариант, который папа и Ния сейчас используют как гостевую комнату. Именно там я сплю, когда приезжаю в гости, и мой старый дом больше не кажется мне по-настоящему родным. Кроме того, Ния сделала ремонт во всем доме вскоре после того, как переехала сюда. Там, где дизайнерский вкус моей мамы проявлялся в серых, кремовых и белых тонах и современной мебели, Ния предпочитала яркие цвета. Ее страсть – разномастная мебель, предметы, создающие скорее уютную атмосферу, чем музейную. Не могу отрицать, декор Нии мне нравится больше.

А еще не могу отрицать, что меня задевает факт, что новые папины дочери спят в моей комнате.

В холле меня встречают возбужденные крики. Ко мне приближаются два темноволосых торнадо, а затем две пары рук обвиваются вокруг моих ног, будто жадные щупальца.

– Кэсси!

Они обе выкрикивают мое имя, словно и не видели меня весной. Честно говоря, это здорово тешит мое самолюбие. Я с энтузиазмом заключаю их в медвежьи объятия, но Моник так активно прыгает вокруг, чересчур взволнованная моим появлением, что теряет равновесие и, в конце концов, вырывается из тройных объятий, плюхаясь на пол прямо на задницу. Ее сестра Роксана начинает улюлюкать от смеха.

Я поднимаю Мо на ноги.

– Привет, наглючки, – говорю я. – Как жизнь?

– Жизнь. Просто. Ужасна, – объявляет Рокси, главарь этих двоих. Обе мои сестры обладают милым, очаровательным темпераментом, но Роксана определенно более властная, всегда говорит более авторитетным тоном. Она старше на две минуты и относится к этой роли очень серьезно. Даже если бы у нее не было этого крошечного родимого пятна на левой скуле, которое позволяет мне различать их, я бы узнала Рокси только по тону ее голоса.

– И почему же она ужасна? – спрашиваю я, борясь с улыбкой.

– Ты скажи ей, – говорит Мо, как будто Рокси в любом случае не собиралась этого сделать.

– Мама не покупает нам черепашку.

Я пристально смотрю на них.

– Черепашку?

– Да! – Рокси громко фыркает. – Они обещали, что у нас будет черепашка, когда нам исполнится шесть, а теперь нам исполняется шесть, а черепахи нет.

– Никакой черепахи! – эхом отзывается Моник.

На лицах – одинаковые возмущенные взгляды, и, поскольку черты их лиц абсолютно идентичны, грозные выражения испускают пугающие флюиды жутких близняшек из «Сияния».

– Вроде ручной черепахи? – Я все еще в недоумении. – Подождите секунду. Девчонки, вы хотите домашнее животное и выбрали черепаху? Блин, я бы убила за собаку, когда росла.

– Мы не любим собак, – говорит Рокси, шмыгая носом. – За ними сто-о-олько следить надо.

– И нам пришлось бы убирать какашки, – добавляет Мо. – Это так отвратительно.

– Очень отвратительно. – Рокси смотрит на меня снизу вверх, ее карие глаза озорно поблескивают. – Ты знала, что по-французски какашки – merde?

Я сдерживаю смех. Почти уверена, что правильный перевод – дерьмо. В любом случае забавно слышать слово merde из уст шестилетнего ребенка.

Из кухни доносятся невероятно вкусные запахи, поэтому я направляюсь туда, а близняшки следуют за мной по пятам. Ни папы, ни Нии нигде не видно, но я замечаю, что в духовке что-то запекается, а на плите в нескольких кастрюлях и блюдах что-то томится.

Большая, просторная кухня была первой комнатой, в которой Ния сделала ремонт, когда переехала сюда, заменив кафельный пол на деревянный, а белые шкафы покрасив в ярко-голубой цвет. Она заменила мраморную столешницу на кедровую, заявив, что ей не понравилось ощущение мрамора под ладонями. Сказала папе, что столешницы холодные и бездушные, мол, ей стало грустно. Я не знала, что столешницы могут оказывать такое сильное влияние на человека, но, полагаю, ошибки в этом не было. Мама действительно тяготела к холоду и бездушности.

За кухней находится солнечная столовая, окна во всю стену выходят на просторный задний двор. Я заглядываю в нее, но тут пусто.

– А где же остальные? – спрашиваю я, как раз когда позади нас раздаются глухие шаги.

– А вот и моя девочка! – В дверях кухни появляется папа, одетый в брюки цвета хаки и фланелевую рубашку. – Все мои девочки! – добавляет он, замечая близняшек, которые все еще прыгают вокруг меня. – Иди сюда, Кэсс. Обними своего старика.

Я подхожу и позволяю ему обнять меня. Папа невысокий, но коренастый и немного массивный, поэтому в его объятиях всегда чувствуешь себя в безопасности и тепле. Его глаза сияют за очками в металлической оправе. Он отпускает меня.

– Извини, что мне не удалось увидеться с тобой на этой неделе. Просто был очень занят.

– Не беспокойся. Ты же знаешь, я люблю проводить время с бабушкой.

– Что ж, я рад, что ты сегодня здесь. И я знаю, тебе не терпится провести лето с Лидией, но мы надеялись, что ты приедешь погостить и к нам.

– Да! – радостно восклицает Рокси, снова обвивая руками мои ноги. – Тогда ты сможешь рассказывать нам сказки на ночь каждый вечер.

– Каждый! – восторженно кивает Мо.

– Я хочу уже сейчас, – умоляет Рокси. – Хочу знать, что случилось с Китом!

– Я тоже!

Эта просьба вызывает у меня улыбку. Я читаю девочкам сказку на ночь всякий раз, когда бываю здесь, и это стало своего рода традицией, однако последние пару лет я развлекаю их оригинальной сказкой. Однажды, когда мы не смогли выбрать книгу, с которой они обе бы согласились, я выдумала историю из ниоткуда. И не успела опомниться, как создала для близняшек целый воображаемый мир, в котором маленькая девочка по имени Маккенна находит драконье яйцо у себя на заднем дворе и растит ручного дракона, которого называет Кит, а никто из ее семьи этого не замечает.

– Что скажешь? – спрашивает папа. – Можешь подольше погостить этим летом? Остаться на неделю? Или, может, по выходным там и тут? – он замолкает, немного неуверенный.

– Обязательно, – заверяю я его. – Ния не против?

– Вовсе нет. Ей нравится, когда ты здесь.

Сомнительно. Но я никогда не высказываю своих подозрений по поводу уровня энтузиазма Нии по отношению ко мне, особенно папе. Мать Пейтон, психиатр, назвала бы это механизмом преодоления [13] , и, полагаю, так оно и есть. Не важно, с кем я разговариваю – с отцом или с матерью, – я всегда устраиваю яркое, солнечное шоу. Не только потому, что ненавижу конфликты: в прошлом я слишком много раз обжигалась, папа закрывался. Самый тяжелый раз произошел сразу после их развода. Всякий раз, когда я пыталась поговорить с ним о своих чувствах, он отстранялся. Ради всего святого, он даже не боролся за совместную опеку надо мной. Добровольно передал меня маме. Я так и не получила ответов, только неловкое молчание и натянутые улыбки. Он вечно менял тему.

13

Действия, предпринимаемые человеком, чтобы справиться со стрессом. Совокупность когнитивных, эмоциональных и поведенческих стратегий.

Когда воспоминания всплывают на поверхность, я, не успев остановить их, проглатываю комок, застрявший в горле, а после делаю вдох, решительно загоняя обиду туда, куда уходят все мои мрачные мысли.

Мой отец – хороший парень, это правда. Я знаю, он любит меня. Но иногда мне кажется, что после развода он хотел умыть руки. Желал, чтобы ничто не напоминало о моей матери, и, к сожалению, я была самым большим напоминанием из всех. Следовательно, я стала сопутствующим ущербом.

А для Нии я – напоминание о стервозной бывшей жене ее мужа, вот почему ее улыбка кажется вымученной, а в объятиях не хватает теплоты, когда она приветствует меня несколько минут спустя.