Девушка конец света

Так Хэпи мне и не объяснила значение этого слова.

Едва мы выезжаем на трассу, как упираемся в хвост длинной вереницы машин, медленно ползущих в сторону города. Полчаса мы плетемся в этой пробке, но, кажется, не проезжаем и пары километров. Спросив разрешения у Хэпи, на обратном пути я села на переднее сиденье рядом с ней, но в этой пробке мы толком ни о чем и не разговариваем, скорее наоборот, между нами чувствуется некоторое напряжение. Изредка Хэпи принимается постукивать пальцами левой руки по губе. А я просто смотрю на дорогу. Мы замечаем впереди черный дым, поднимающийся над рядами машин и автобусов. Хэпи говорит, что там точно произошла какая-то авария. В любом случае мы не успеваем к шести часам обратно в отель. Я смотрю вперед на дым и бормочу под нос:

— Это похоже на мокрое тело Кей-Кея.

— Это похоже на мокрое тело Кей-Кея, — повторяет за мной слово в слово Хэпи. И начинает смеяться. Видимо, это и есть «нак». — Я тоже хотела вас кое о чем спросить. Вчера в интервью вы говорили про исследование полюсов Земли. И там было такое слово — «гипервитаминоз А». Что это значит? — Хэпи смотрит на меня.

Пока мы говорим, мимо нас по обочине с сиренами и мигалками проезжают эвакуатор, полиция и машина «скорой помощи».

— Ну… — протянула я. Я хотела дать Хэпи возможность самой догадаться о значении слова.

Она облизывает губы. Пока она думает, мы еще немного проезжаем вперед. Накануне я действительно давала интервью для одной из корейских газет и рассказала про арктическую экспедицию. Исследователи умирали от голода, поэтому им пришлось убить и съесть белого медведя, и в итоге они погибли от гипервитаминоза А. Хотя эскимосские охотники, так же как Хэпи, не знают, что такое гипервитаминоз, но из поколения в поколение они учат своих подрастающих детей, что мясо белого медведя — это табу, есть его нельзя.

— Похоже, сожаление еще долго будет в душе, — говорит Хэпи.

На этот раз я повторяю ее слова, и мы смеемся. Тогда я понимаю, что «нак» не передает мои чувства к мокрому телу Кей-Кея. Ну и что с того?! Я также поняла, что еще долго буду грустить из-за того, что у Хэпи умер сын, и даже подумала, что неплохо было бы умереть, как полярники в экспедиции. И Хэпи теперь поняла. Я смогла продолжать жить, потому что у меня было мокрое тело Кей-Кея.

Наконец машины начали набирать скорость. Хэпи вскрикнула:

— Ой, посмотрите! А вот и авария. Видите, грузовик горит.

Я смотрю вперед. Рядом с заездом на виадук горит грузовик. Я вглядываюсь в языки пламени. Весь грузовик пылает в огне, но еще больше поражает, сколько поднимается черного дыма. Черный дым быстро поднимается в небо, в бесконечный космос. Мы проезжаем еще немного вперед, и внутри машины сразу чувствуется жар от огня. Вдруг мне становится страшно. А чувствовал ли Кей-Кей такой же жар, когда смотрел из окна на горящий город?

— Ничего себе! Не похоже, чтобы он врезался во что-то, как он мог сам по себе так загореться? — говорю я. Мне передается жар огня. И я чувствую, как внутри меня что-то меняется.

— Интересно, что с водителем? — шепчет Хэпи себе под нос и быстро оглядывает обочину около грузовика. Она тычет пальцем: — Туда, туда посмотрите. Вон там, рядом с полицейской машиной. Мужчина в синей робе. Сейчас разговаривает с полицейскими. Похоже, водитель успел выскочить из машины, пока та еще не загорелась. К счастью, с ним все в порядке.

Уставившись на пожар, мы не спешим набирать скорость. Машины сзади начинают вовсю сигналить, пытаясь поторопить нас. Я говорю:

— Поехали, Хэпи. Теперь уже поехали. Огонь скоро погаснет.

Хэпи кивает в ответ, но наша машина по-прежнему продолжает еле ползти. Хэпи тоже это знает. Когда мы уедем, огонь, оставшийся позади, будет гореть дольше, чем мы можем предположить. Внутри. Внутри нас. Где-то в глубине. Возможно, до тех самых пор, пока мы не состаримся и не умрем. Дело в том, что эти девяносто процентов космоса, которые мы не видим, но которые уже так давно влияют на нас, заполнены огнем. Но, конечно, пока мы живы, мы не можем увидеть его. Хэпи приходит в себя и говорит:

— Думаю, такими темпами мы можем и на прощальный банкет опоздать.

И хотя Хэпи знает, что мы все равно уже не успеем вернуться к шести часам, после этих слов она нажимает на газ. Машина постепенно набирает скорость, оставляя пламя темного огня позади.

НЕ СТОИТ ЗАБЫВАТЬ ТО, ЧТО ПРОШЛО

Лето. Приехав на море, она начала взрослеть, и это уже было не изменить. Она решила: все из-за того, что она давно не нежилась на солнце. В самом деле, что такое особенное происходит в восемнадцать? Но она, например, перестала мечтать. Интересно, как чувствуют себя ее сверстницы? Наверняка кто-то еще перестал мечтать в восемнадцать. Ее кожа казалась темной, как капельки дождя, стекавшие по окну отеля. Опускалась густая южная ночь, под ее натиском шторм, заглушавший собой все звуки, наконец-то стих. Заперев за собой дверь номера, она скинула всю одежду, оставшись в одной розовой бейсболке, и прошла в ванну. В зеркале отражалась молодая стройная девушка. Счастье быть худенькой в этом возрасте. По крайней мере, так говорила ее мать. Девчушка сделала прохладней воду, набиравшуюся в ванну, и вернулась в комнату. Голая, она стояла и смотрела в окно, за которым лежал таинственный мир тишины. Она зашла обратно в ванную. На запотевшем зеркале виднелись следы стекавших капель. Стоило ей начать протирать зеркало, как кто-то постучал в дверь номера. Этого она никак не ожидала и замерла в нерешительности. Едва девушка осмелилась снова пошевелить пальцами, как человек за дверью кратко и быстро позвал ее по имени. Так произносят только то, что хотят сохранить в тайне. Это был Хён. Она улыбнулась. Может статься, он будет стучать в дверь ее номера каждую ночь этих каникул. Она развернула кепку козырьком назад и посмотрела в глазок. Хён огляделся по сторонам и левой рукой нажал на звонок. Девушка вернулась в ванную комнату, где вода уже лилась через край. Не перекрывая кран, она забралась в ванну. Звонок раздался еще несколько раз. Девушка полностью погрузилась в воду. На ее улыбке замерли пузырьки воздуха, а бейсболка моментально промокла насквозь и стала почти красной. Ночью жара спала.

Когда она открыла глаза следующим утром, перед ней, заставляя забыть о ночной тишине, простирался новый — зеленый, синий, желтый — разноцветный мир. Изумрудное море, успокоившееся после шторма. Яркий солнечный свет. Прозрачный воздух, настолько чистый, что видно далеко вокруг. Выстроившиеся в ряд пальмы с листьями, блестящими высоко вверху. Накануне родители взяли машину напрокат и по горной дороге доехали до этого самого места. Дождь лил как из ведра, и щетки на лобовом стекле не справлялись с потоком воды. Это был долгожданный отпуск, но тогда, в машине, все сидели с постными лицами. Она же постоянно ловила себя на мысли, что ехать в катафалке на похороны было бы и то лучшим путешествием. Однако наутро все наслаждались прекрасной погодой, напрочь позабыв о вчерашнем ненастье. Еще не было и десяти, но солнце уже вовсю припекало. Море. Она стояла и, щурясь, смотрела на синее море, когда к ней подошла мать и, будто бы сжалившись, сказала:

— Теперь ты можешь забыть о том, что тебе надо поступать в университет. Но только на то время, пока мы здесь.

Девушка прекрасно знала, что с самого начала все это путешествие задумывалось лишь для того, чтобы не позволить ей слишком расслабиться и следить, чтобы она училась перед экзаменами. Она подумала, что предпочла бы этому солнечному дню какое-нибудь ненастье, чтобы можно было запереться в комнате и спать.

Завтракали в ресторане на втором этаже отеля. Две женщины — ее мать и мать Хёна — без умолку болтали. Они были хорошими подругами и даже спланировали этот совместный отдых будто бы для того, чтобы их дети, готовившиеся к поступлению, могли немного отдохнуть. Однако те двое, которых это касалось непосредственно, сидели с отсутствующим видом и ковырялись в тарелках, полных неаппетитной еды из буфета. Не только их матери радовались разгулявшейся погоде. Отцы, давно не выбиравшиеся на семейный отдых, с первыми лучами солнца ушли играть в гольф и до сих пор оставались на поле, забыв про завтрак.

— Где ты была ночью? — взглянув в ее темные глаза, завел свою песню Хён.

— В комнате.

— Я стучал.

— Я не слышала. Наверное, уже спала, — равнодушно ответила девушка, пока Хён насаживал на вилку бекон и еще какую-то ерунду.

— Я даже звонил несколько раз.

— Мало того, что приходишь к девушке посреди ночи, так еще и трезвонишь во всю дурь.

Она отложила вилку и, запрокинув руки за голову, потянулась всем телом. Хён скользнул взглядом по ее фигуре. На ней было черное платье без рукавов с широкими проймами, так что, пока она тянулась, были видны ее подмышки. Мать, до тех пор сплетничавшая про свою невестку и ее жадность, начала бранить дочку за непристойное поведение за столом. Все бы ничего, но тут девушка заметила, что и мать Хёна смотрит на нее, и быстро опустила руки.