Девушка, которая играла с огнем

Раньше Лисбет не задумывалась над тем, что эти пятнадцать лет делали Миоос и Густафссон, но теперь отметила в уме: когда найдется время, нужно будет проверить, чем они занимаются сейчас.

В целом вся эта писанина привела к тому, что дурная репутация Лисбет Саландер стала известна всей Швеции. Вся ее жизнь была изучена, исследована до мелочей и детально описана в прессе, от ее выходок в начальной школе до пребывания в детской психиатрической клинике Святого Стефана в Уппсале, где она провела более двух лет.

Навострив уши, она прослушала телевизионное интервью главного врача Петера Телеборьяна. С тех пор как Лисбет видела его в последний раз на судебном заседании по поводу установления ее недееспособности, он постарел на восемь лет. На лбу у него появились глубокие морщины, и он с озабоченным видом почесывал жиденькую бороденку, объясняя телерепортеру, что обязан хранить врачебную тайну, а потому не может обсуждать с ним личность конкретного пациента. Сказать он может только то, что Лисбет очень сложная пациентка, которой требуется квалифицированное лечение, но гражданский суд вопреки его рекомендациям принял решение назначить ей опеку и оставить на воле, вместо того чтобы поместить в закрытое лечебное заведение. По мнению Телеборьяна, это было вопиющее безобразие. Он выразил сожаление о том, что три человека поплатились жизнью за такое ошибочное решение, и, воспользовавшись поводом, выступил против навязанных правительством в последние десятилетия сокращений бюджета на нужды психиатрии.

Лисбет отметила, что ни одна из газет не говорила о том, что наиболее популярной формой лечения в закрытой детской психиатрической клинике под началом доктора Телеборьяна было помещение «беспокойных и неуправляемых» пациентов в палату, «свободную от раздражителей». Обстановка этой палаты состояла из койки с ремнями для привязывания. Это оправдывали ученым рассуждением о том, что беспокойные дети должны ограждаться от «раздражителей», могущих вызвать очередной приступ.

Став взрослой, она узнала, что для обозначения этого явления существует и другой термин — «sensory deprivation» или «лишение ощущений». Лишение арестантов чувственных ощущений, согласно Женевской конвенции, классифицировалось как негуманное обращение, но диктаторские режимы охотно использовали этот метод в экспериментах по промыванию мозгов. Имелись документальные подтверждения того, что политические заключенные, признававшиеся в самых невероятных преступлениях в ходе московских процессов 1930-х годов, подвергались такому воздействию.

Глядя на лицо Петера Телеборьяна на телеэкране, Лисбет чувствовала, как ее сердце сжимается, превращаясь в ледяной комок. Интересно, он по-прежнему пользуется после бритья той же туалетной водой? Она очутилась в закрытом лечебном заведении после того, как он подвел под особенности ее поведения теоретическую базу. Она так и не смогла взять в толк, чего от нее ожидали еще, кроме того, чтобы она полечилась и осознала свои поступки. Очень скоро Лисбет поняла, что под «беспокойными и неуправляемыми» пациентами подразумевались те, которые отказывались безоговорочно признать правоту и профессиональное мастерство доктора Телеборьяна.

Поэтому Лисбет Саландер пришлось убедиться на собственном опыте, что в больнице Святого Стефана в области психиатрии на пороге двадцать первого века практиковались те же методы лечения, которые использовались в шестнадцатом веке.

Приблизительно половину своего пребывания в больнице Святого Стефана она провела привязанная к койке в «свободной от раздражителей» палате, поставив таким образом своеобразный рекорд.

Со стороны Телеборьяна она ни разу не испытала сексуальных домогательств. Он даже никогда не прикасался к ней иначе, как по самым невинным поводам. Однажды он успокаивающе дотронулся рукой до ее плеча, когда она лежала привязанная в изоляторе.

Интересно, сохранились ли у него до сих пор следы ее зубов возле мизинца?

Их отношения превратились во что-то вроде дуэли, причем у Телеборьяна были в руках все карты. Ее ответный ход состоял в том, чтобы абсолютно отгородиться от него, игнорируя его присутствие в палате.

Ей было двенадцать лет, когда ее под конвоем двух женщин-полицейских доставили в больницу Святого Стефана. Это было через несколько недель после того, как приключился Весь Этот Кошмар. Она запомнила это во всех подробностях. Сперва она думала, что все как-то уладится, пыталась изложить свою версию полицейским, социальным работникам, больничному персоналу, сиделкам, врачам, психологам и даже священнику, который хотел, чтобы она с ним вместе помолилась. На заднем сиденье полицейской машины, проезжая Веннер-Грен-Центр по дороге, ведущей на север, к Уппсале, она все еще не знала, куда ее везут. Ей никто ничего не объяснял. Но тут она уже начала догадываться, что ничего не уладится.

Она пыталась объяснить все Петеру Телеборьяну.

В результате всех этих усилий она в свой тринадцатый день рождения провела ночь, привязанная к койке.

Петер Телеборьян, несомненно, мог считаться самым мерзким и отвратительным садистом из всех, кого ей приходилось встречать в жизни. Бьюрмана он обогнал на несколько корпусов. Бьюрман был грубым мерзавцем, с которым она могла управиться. Но Петер Телеборьян забаррикадировался папками, экспертными заключениями, учеными званиями и психиатрическими вывертами. Ни одно его действие нельзя было обжаловать или опротестовать.

Связывая непослушных девочек ремнями, он действовал от имени и по поручению государства.

И каждый раз, когда он подтягивал ремни, которыми была связана распластанная на спине Лисбет, она, встречая его взгляд, видела в нем возбуждение. Она это знала. И он знал, что она знает. Послание достигло цели.

В ночь своего тринадцатилетия она решила, что никогда больше не обменяется ни единым словом ни с Петером Телеборьяном, ни с кем-то другим из психиатров и прочих мозгоправов. Такой она сделала себе подарок на день рождения. Она сдержала данное себе слово. И она знала, что Петера Телеборьяна ее молчание выводит из себя и, возможно, служит главной причиной того, что ее каждую ночь привязывают к койке ремнями. Но она готова была заплатить эту цену.

Она научилась владеть собой, больше не впадала в ярость и не швырялась вещами в те дни, когда ее выпускали из изолятора.

Но с докторами она не разговаривала.

Зато она охотно вела вежливые беседы с сиделками, персоналом столовой и уборщицами. Это не осталось незамеченным. Одна доброжелательная сиделка, которую звали Каролина и к которой Лисбет даже немного привязалась, спросила ее однажды, почему она так себя ведет. Лисбет посмотрела на нее вопросительно.

— Почему ты не разговариваешь с докторами?

— Потому что они не слушают, что я им говорю.

Такой ответ не вырвался у нее случайно — это было ее сообщение для врачей. Зная, что все ее высказывания записываются в медицинскую карточку, она таким образом документально засвидетельствовала свое обдуманное решение.

В последний год ее пребывания в больнице Святого Стефана Лисбет все реже стали отправлять в изолятор и главным образом в тех случаях, когда ей так или иначе удавалось вывести из себя Петера Телеборьяна. Он вновь и вновь пытался пробить брешь в ее упорном молчании, заставив ее обратить на него внимание, а она каждый раз нарочно старалась довести его до белого каления.

Одно время Телеборьян пытался заставить Лисбет принимать психотропное средство, от которого ей становилось трудно дышать и думать и возникали приступы страха. С этого момента она стала отказываться принимать лекарства и ей принудительно давали ежедневно по три таблетки.

Она так энергично сопротивлялась, что персоналу приходилось удерживать ее силой, насильно открывать ей рот и буквально впихивать таблетки в горло. В первый же раз Лисбет сразу засунула себе пальцы в рот и выплюнула весь обед на санитарку, которая была ближе. После этого кормить ее таблетками стали в то время, когда она лежала связанная. В ответ Лисбет научилась вызывать у себя рвоту без помощи пальцев. Она сопротивлялась так упорно, а борьба с ней отнимала у персонала так много сил, что в конце концов ее оставили в покое.