Девушка, которая взрывала воздушные замки (Luftslottet som sprangdes)

Ваденшё – парус, которому необходим попутный ветер. В момент кризиса он проявил слабость и полную неспособность принимать решения. Пугливый и бесхребетный, на роль капитана во время шторма он явно не годился – допусти они его до штурвала, он оказался бы совершенно недееспособен и обрек бы «Секцию» на погибель.

Все так просто.

Одним это по плечу. Другие же в момент истины всегда дают слабину.

– Вы хотели со мной поговорить? – спросил Ваденшё.

– Садись, – сказал Клинтон.

Ваденшё сел.

– Я пребываю в таком возрасте, когда у меня больше нет времени ходить вокруг да около. Я вынужден говорить без обиняков. Когда это закончится, я хочу, чтобы ты ушел с поста руководителя «Секции».

– Вот как?

– Ты хороший человек, Ваденшё, – уже мягче продолжал Клинтон. – Но заменить Гульберга ты, к сожалению, не способен. На тебя не следовало взваливать такую ответственность. Это наша с Роттингером ошибка – когда я заболел, нам стоило обстоятельнее рассмотреть вопрос о престолонаследовании.

– Вы меня всегда не любили.

– В этом ты ошибаешься. Ты был прекрасным администратором, когда «Секцией» руководили мы с Роттингером. Без тебя мы бы не справились, и я совершенно уверен в твоем патриотизме. Но я сомневаюсь в твоей способности принимать решения.

Ваденшё вдруг горько усмехнулся.

– После этого я не уверен, что хочу оставаться в «Секции».

– Теперь, когда Гульберга и Роттингера нет в живых, мне приходится принимать главные решения в одиночку. Ты же все последние месяцы последовательно саботируешь каждое мое решение.

– И я опять повторю – решения, которые вы принимаете, безумны. Это кончится катастрофой.

– Возможно. Но твоя нерешительность гарантировала бы нам крах. А сейчас у нас, по крайней мере, есть шанс, и, похоже, все получается. «Миллениум» скован по рукам и ногам. Они, возможно, подозревают о нашем существовании, но им не хватает документации, и они лишены возможности разыскать как ее, так и нас. Мы держим все их действия под жестким контролем.

Ваденшё посмотрел в окно, откуда виднелись коньки крыш нескольких соседних домов.

– Нам осталось только разобраться с дочерью Залаченко. Если кто-нибудь начнет копаться в ее истории и прислушиваться к ее словам, может произойти все, что угодно. Но через несколько дней начнется суд, и потом все будет кончено. На этот раз мы должны закопать ее настолько глубоко, чтобы она уже никогда больше не могла представлять для нас опасности.

Ваденшё помотал головой.

– Я не понимаю твоего отношения к делу, – сказал Клинтон.

– Да. Разумеется, вам его не понять. Вам только что исполнилось шестьдесят восемь. Вы умираете. Ваши решения нерациональны, но вам тем не менее удалось околдовать Георга Нюстрёма и Юнаса Сандберга. Они слушаются вас так, будто вы – Бог Отец.

– Я действительно Бог Отец во всем, что касается «Секции». Наша решимость дала «Секции» шанс. И я со всей уверенностью заявляю, что «Секция» никогда больше не попадет в такое бедственное положение. Когда все закончится, мы должны провести комплексную проверку ее деятельности.

– Ясно.

– Новым руководителем станет Георг Нюстрём. Он, конечно, слишком стар, но других кандидатов у нас нет, а он пообещал остаться еще минимум на шесть лет. Сандберг слишком молод и, вследствие твоего руководства, неопытен. К настоящему моменту ему следовало бы уже быть полностью обученным.

– Клинтон, неужели вы не понимаете, что натворили. Вы убили человека. Бьёрк проработал на «Секцию» тридцать пять лет, а вы приказали его убить. Разве вы не понимаете…

– Ты прекрасно знаешь, что это было необходимо. Он нас предал, да и не смог бы выдержать давления, начни полиция его прижимать.

Ваденшё встал.

– Я еще не закончил.

– Тогда нам придется продолжить разговор попозже. Вы тут лежите и воображаете себя Всемогущим, а меня ждет работа.

Ваденшё направился к двери.

– Если это противоречит твоим моральным принципам, почему бы тебе не пойти к Бублански и не сознаться в своих преступлениях?

Ваденшё повернулся к больному.

– Эта мысль мне в голову приходила. Но что бы вы там ни думали, я изо всех сил защищаю интересы «Секции».

Открыв дверь, он столкнулся с Георгом Нюстрёмом и Юнасом Сандбергом.

– Привет, Клинтон, – сказал Нюстрём. – Нам необходимо кое-что обсудить.

– Заходите. Ваденшё как раз собирался уходить.

Нюстрём подождал, пока дверь закроется.

– Фредрик, я очень беспокоюсь, – сказал Нюстрём.

– Почему же?

– Мы тут с Сандбергом размышляли. Происходят какие-то непонятные вещи. Сегодня утром адвокат Саландер передала прокурору ее автобиографию.

– Что?

*

Пока прокурор Рихард Экстрём наливал из термоса кофе, инспектор уголовной полиции Ханс Фасте разглядывал Аннику Джаннини. Экстрём был обескуражен документом, который получил, приехав на работу. Они с Фасте вместе прочли сорок страниц, содержавшие объяснительную записку Лисбет Саландер, и потом долго обсуждали этот странный документ. Под конец он почувствовал необходимость пригласить Аннику Джаннини для неформальной беседы.

Они уселись за небольшим столом для совещаний в кабинете Экстрёма.

– Спасибо, что согласились заглянуть, – начал Экстрём. – Я прочитал эту… хм, объяснительную записку, которую вы представили сегодня утром, и чувствую потребность снять кое-какие вопросительные знаки…

– Да? – попыталась помочь ему Анника Джаннини.

– Даже не знаю, с какого конца начать. Вероятно, прежде всего мне следует объяснить, что мы с инспектором Фасте оба глубоко озадачены.

– Вот как?

– Я пытаюсь понять ваши намерения.

– Что вы имеете в виду?

– Эта автобиография, или как ее следует называть, какие она преследует цели?

– Это вроде бы совершенно очевидно. Моя клиентка хочет изложить свою версию развития событий.

Экстрём добродушно засмеялся и провел рукой по бородке уже хорошо знакомым жестом, который почему-то начал Аннику раздражать.

– Да, но для объяснений у вашей клиентки было несколько месяцев. Она не сказала ни слова на всех допросах, которые пытался проводить с ней Фасте.