Девушка, которая застряла в паутине
Шрифт:
– Ради твоего же блага, я надеюсь, что он сообщил тебе кое-какие детали.
– Если ты собираешься его выследить, должен тебя предостеречь…
– Советы мне не нужны, Арвид. Мне нужны факты.
– О’кей, он, конечно, осторожничал, – продолжил Вранге. – Тем не менее кое-что я узнал. Вероятно, ему не хватило выдержки. Вырос он в каком-то большом городе в России. Где именно, так и не сообщил. Но сказал, что все было против него. Все! Его мать была шлюхой и героинщицей, а отцом мог оказаться кто угодно, и уже малышом он попал в чудовищный детский дом. Там, по его словам, был какой-то псих, который имел обыкновение класть его на кухне на разделочный стол и лупить обломком трости. В одиннадцать лет Богги сбежал из детского дома и стал жить на улице. Он воровал, вламывался в подвалы и парадные,
– Что же?
– Открыл у себя талант. То, для чего другим требовались часы, Богги проделывал за несколько секунд. Он оказался мастером взлома, и это стало его первой гордостью, его отличительным признаком. Если раньше он был просто презренным беспризорником, на которого все плевали, то теперь стал парнем, способным проникнуть куда угодно, и довольно скоро это превратилось у него в навязчивую идею. Целыми днями он мечтал сделаться таким, как Гудини [59] , только наоборот. Ему хотелось не вырываться наружу, а вламываться внутрь, – и он тренировался, стремясь повысить свое мастерство, иногда по десять, двенадцать, четырнадцать часов в день. Наконец Богги стал легендой на улицах – по крайней мере, по его словам – и начал проворачивать более крупные операции, используя компьютеры, которые крал и пересобирал. Он вламывался повсюду и здорово зарабатывал. Но все уходило на наркотики и разную ерунду, и его часто грабили и просто использовали. Взломы Богги совершал с кристально ясной головой, но потом лежал в наркотическом тумане, и на него вечно кто-нибудь нападал. Он сказал, что был гением и полным идиотом одновременно. Но однажды все изменилось. Его спасли, вытащили из ада.
59
Гарри Гудини (1874–1926) – американский иллюзионист и гипнотизер, прославившийся, в частности, сложными трюками с побегами и освобождениями.
– Что же произошло?
– Он спал в каком-то предназначенном на снос доме и выглядел хуже, чем когда-либо. А когда открыл глаза и огляделся в желтоватом свете, перед ним стоял ангел.
– Ангел?
– Он так и сказал: ангел. Возможно, по контрасту со всем остальным – с использованными иглами, остатками еды, тараканами и черт знает с чем еще. Он сказал, что женщины красивей никогда не видел, даже едва мог на нее смотреть, и решил, что умирает. Он преисполнился великой, судьбоносной торжественности. Но женщина заявила, как нечто совершенно естественное, что сделает его богатым и счастливым, и если я правильно понял, сдержала свое обещание. Она снабдила его новыми зубами и поместила в санаторий. А еще помогла выучиться на инженера-компьютерщика.
– И с тех пор он взламывает компьютеры и ворует для этой женщины и ее окружения.
– Приблизительно так. Богги стал новым человеком… или, пожалуй, не совсем – во многих отношениях он остался тем же вором и оборванцем. Но говорит, что не принимает никаких наркотиков и посвящает свободное время знакомству с новой техникой. Он очень многое находит в Даркнете и, по его словам, безумно богат.
– А эта женщина? О ней он ничего не сказал?
– Нет, тут он проявлял невероятную осторожность. Выражался так туманно и почтительно, что я на какое-то время засомневался, не является ли она плодом фантазии или галлюцинацией. Но все-таки, думаю, она существует. Когда Богги говорил о ней, я чувствовал в воздухе прямо физический страх. Он сказал, что скорее умрет, чем предаст ее, и показал мне русский православный крест, который она ему подарила. Знаешь, такой крест, у основания которого имеется перекладина, наложенная наискосок и поэтому указывающая и вверх, и вниз. Он рассказал, что перекладина намекает на Евангелие от Луки и двух разбойников, распятых вместе с Иисусом. Один разбойник верит в него – и попадет на небо. А второй насмехается над ним – и рухнет в ад.
– И если ты ее предашь, то тебя ждет именно это.
– Да, примерно так.
– Значит, она считала себя Иисусом?
– Крест в этой ситуации, пожалуй, не имел никакого отношения
к христианству. Парень просто хотел донести до меня главную идею.– Верность – или муки ада…
– Что-то в этом духе.
– И тем не менее, Арвид, ты сидишь тут и все мне выбалтываешь.
– У меня не было выбора.
– Надеюсь, тебе хорошо заплатили.
– Да, ну… прилично.
– И потом технологию Бальдера перепродали «Солифону» и «TrueGames».
– Да, но я не понимаю… как ни пытаюсь…
– Чего ты не понимаешь?
– Откуда ты могла узнать?
– Ты сглупил, Арвид, когда послал мейл Экервальду из «Солифона», помнишь?
– Но я ведь не написал ничего, указывавшего на то, что технологию продал я. Я очень тщательно подбирал формулировки.
– Того, что ты сказал, мне достаточно, – заявила Лисбет, вставая, и тут он весь поник.
– Послушай, а как же будет со мной? Ты не выдашь мое имя?
– Можешь надеяться, – ответила она и быстрым, целеустремленным шагом направилась в сторону площади Оденплан.
Когда они спускались по лестнице на Торсгатан, у Бублански зазвонил телефон. Это оказался профессор Чарльз Эдельман. Полицейский пытался связаться с ним, когда понял, что мальчик является савантом. По Интернету Бублански установил, что в Швеции существует два авторитета в этом вопросе, которых постоянно цитируют: профессор Лена Эк в Лундском университете и Чарльз Эдельман в Каролинском институте. Однако дозвониться ни до кого из них ему не удалось, поэтому он, бросив эту затею, отправился к Ханне Бальдер. Теперь Чарльз Эдельман ему перезвонил – и казался откровенно потрясенным. Он сказал, что находится в Будапеште, на конференции, посвященной повышенным возможностям памяти. Ученый только что прибыл и как раз увидел новость об убийстве по Си-эн-эн.
– Иначе я, конечно, сразу позвонил бы вам, – заявил он.
– Что вы хотите этим сказать?
– Франс Бальдер звонил мне вчера вечером.
Бублански вздрогнул, будучи запрограммированным на то, чтобы реагировать на все случайные связи.
– Зачем он звонил?
– Хотел поговорить о своем сыне и его таланте.
– Вы были знакомы?
– Отнюдь нет. Он позвонил, потому что беспокоился за мальчика, и меня это поразило.
– Почему?
– Потому что позвонил именно Франс Бальдер. Для нас, неврологов, он ведь своего рода понятие. Мы обычно говорим, что он, как и мы, хочет понять мозг. Разница заключается в том, что он хотел также создать новый мозг и заняться его улучшением.
– Я что-то об этом слышал…
– Но главное, мне известно, что он очень закрытый и трудный человек. Иногда шутили, что он сам немного напоминает машину: воплощенная логика. Однако со мной он был невероятно эмоционален, и, честно говоря, меня это просто потрясло. Как будто… не знаю, как если бы вы, например, услышали плач самого крутого полицейского. И я, помню, подумал, что наверняка произошло что-то еще, помимо того, о чем мы говорили.
– Звучит, как точное наблюдение… Он понял, что ему грозит серьезная опасность, – сказал Бублански.
– Правда, у него имелись причины для волнения. Его сын явно превосходно рисует, что действительно необычно для такого возраста, даже для савантов, особенно в комбинации с математическим талантом.
– С математическим?
– Да, по словам Бальдера, его сын обладает также математическими способностями, и об этом я мог бы говорить долго.
– Что вы имеете в виду?
– Дело в том, что меня это, с одной стороны, удивило невероятно, а с другой, пожалуй, не очень. Ведь нам сегодня известно, что у савантов тоже присутствует наследственный фактор, а тут у нас имеется отец, ставший легендой благодаря своим чрезвычайно сложным алгоритмам. Но в то же время…
– Да?
– У таких детей художественный и арифметический таланты никогда не сочетаются.
– Разве жизнь не прекрасна как раз тем, что периодически подбрасывает нам поводы для изумления?
– Вы правы, комиссар… Чем я могу вам помочь?
Бублански вспомнил все произошедшее в Сальтшёбадене, и его осенило, что осторожность не помешает.
– Пожалуй, ограничимся тем, что нам довольно срочно требуются ваша помощь и знания.
– Ведь мальчик стал свидетелем убийства?
– Да.