Девушка, которой нет
Шрифт:
Бунтующих сдерживали деликатно, препятствовали только самым радикальным выходкам – власти понимали, что необходимо дать выход тому ужасу, который творился последние четыре недели. Подумаешь – тысячи разбитых витрин, сотни перевернутых машин, несколько пожаров… по сравнению со здоровьем нации.
Первым делом толпы народа двинулись к зданию «Федерации» громить то, что навсегда оскорбило – необъяснимое неравенство в спасении.
Когда в кабинет вошла Оля, Толян наблюдал, как потоки людей затопляют подходы и въезды к зданию.
«Интересно, что им сейчас
Он уже не боялся. Он ждал.
Оля села напротив. Выглядела она на удивление хорошо – все мучившие сомнения ее оставили.
– Зачем мне такая сила в двадцать лет? – тихо спросила воздух перед собой.
– Ты ничего не сможешь. Он умер. – Толик без особого вдохновения попытался урезонить Олю.
– Хочешь что-нибудь сказать напоследок, Иуда? – беззлобно спросила девушка.
– Я уже отправил свои жесткие диски Косте Эрнсту. Все, чем была наша жизнь…
Оля не слушала.
Она сложила щепоткой пальцы, попробовала схватить, ощутить подушечками, натянуть на себя громоздкий объем вещей вокруг. Легкая прозрачная пленка потянулась за рукой. Контуры предметов смазались, стали двухмерными.
«Неужели все, кто обладает силой, превосходящей всё и вся, в итоге понимают, что сила им не нужна?» – грустно подумала Оля.
Толик кивнул. Он смирился с тем, что девушка сама сделает последний рывок к неизвестности – она как всегда найдет решение. Вместо него.
– К черту! – закричала Оля и изо всех сил дернула на себя опостылевшую реальность.
В этом роковом последнем движении не было фальши.
Ворвавшийся народ увидел пустой кабинет и фотокарточку 10 х 15 на шикарном персидском ковре.
В смятом, рассыхающемся, похожем на старый жеваный полиэтилен фрагменте жизни остались она и ее неверный сутенер. Плюс интерьер, включающий ее недолгую, но яркую судьбу.
Вокруг был новый мир. Хуже? Лучше?
Без нее.
Танковые колонны на всех парах шли к Москве – охлаждать пыл заигравшихся, давить бунт, бессмысленный и беспощадный.
Кратер и не думал их останавливать – просто вышел на середину дороги и стал тоскливо вглядываться в облака приближающейся пыли.
Метров за сто в головной машине разобрались, кто замаячил на горизонте. Относительно руководства компании «Наше Небо» существовала четкая установка – «крайне опасны, в переговоры не вступать». Еще свежа была память о бесследно исчезнувших боевых группах, штурмовавших здание «Федерации».
В принципе, Кратер мог организовать на пути колонны Великую Китайскую стену шириной метров в пятьдесят. Но он не стал нагружать голову во второй последний миг своей жизни. Поднял тяжелый взгляд хронического забулдыги. Мысли постепенно остывали и теряли прежнюю горечь: «У меня в жизни ничего не было… Я легко смирюсь с мыслью, что уже ничего не будет. Нет-нет-нет!.. У меня случилось „Наше Небо“, Оля и Витек. Витек – вот наказание всем тем, кто останется после нас…»
Он просто отдал честь надвигающемуся танку – Кратер всегда уважал танкистов.
– Так
он не был Спасителем?Идеолог пожал плечами:
– Откуда я знаю? То, что произошло с нами… с ними (Президент понял – речь идет о душевнобольных на разбившемся дирижабле), – чудо. – Идеолог помолчал. – Я знаю только, что кто-то должен быть Им. Только так организуется круговорот человеческого существования. Общая на всех вина. Общая на всех жажда искупления. Вера. Восстановление пошатнувшейся духовной жизни. В этот раз все то же самое – сгоревший как спичка дирижабль, распоясавшиеся толпы людей, которые завтра вспомнят ошибки…
Президент чуть слышно проговорил:
– Люди больше не исчезают. Кто виноват? Кто герой?
Идеолог покачал головой:
– Некоторые демиурги достигли такой степени могущества, что сами могут назначать правых и виноватых. Спасителей и их палачей.
– А воскрешать?
Идеолог молча вышел из кабинета. В приемной ждали четверо бойцов, маскирующихся в штатское. На трех машинах они рванули в Останкино. Там ковалось Воскресение.
Все, что осталось сделать последним усилием воли и воображения, – сохранить в памяти людей факты чудотворных поступков. Образ чумазого паренька с невероятно усталыми глазами.
Нечеловеческое усилие – словно она зачерпнула пригоршней Северный Ледовитый океан вместе с давно растаявшим ледяным панцирем. Фея была уверена – в этот момент фигуру Витька увидели тысячи людей. Они вспомнят, что именно этот пацан помог десяткам тысяч (из года в год эти цифры будут расти) попасть на дирижабль и спастись. Одним он просто улыбнется, другим расскажет анекдот, с третьими будет спорить о каком-нибудь сериале. Споет под гитару, сочинит четверостишие.
Из таких мелочей на века куется Вера.
Он спасал. Он был милосерден. Он был весел и добр.
Но они убили его!
На этот последний рывок души у Феи ушли все силы.
Шаман надвинул на нос огромные солнцезащитные очки и включил портативный компьютер, чтобы записать первую фразу в биографии скончавшегося на его глазах ребенка.
«О настоящих родителях Виктора Иконникова ничего неизвестно…»
Над Москвой плыли гигантские дирижабли. Как облака. Как архипелаги облаков.
«В сущности, мы ничего о нем не знаем. Два-три высказывания, несколько выражений лица. Ни биографии, ни то, что он любил поесть. Впрочем, белые пятна никогда не были проблемой для духовной историографии – пять-шесть лет, и их замалюют пестрым. Подлинная реальность образуется памятью. Короля коронует его свита».
После погромов восстановили только семь дирижаблей. Розовый остался в вечной памяти.
За гигантскую плату – четыре тысячи рублей двухчасовая экскурсия – дирижабли катали многочисленных желающих. После былой финансовой вакханалии у Шамана почти не осталось денег, но он все равно купил билет. Теперь это мог сделать каждый.