Девушка по вызову
Шрифт:
«Нет, он мне не поверит… Потому что поверить в подобное не сможет никто… Он припишет это моей фантазии…»
– Я не знаю, как мне быть… Я видела сегодня Лору… за столом… Мне кажется, она ждет не дождется, когда я уеду.
– Но я не могу отпустить тебя вот так, ничего не узнав о тебе…
– Ты действительно хочешь, чтобы я осталась?
– Конечно, хочу. Ты даже представить себе не можешь, как я этого хочу… Эмма, я должен тебе что-то сказать…
Он остановился, не в силах продолжать… Эмма сидела на качелях, залитая солнцем, и казалась прозрачной, сияющей и нереальной… Легкий ветерок шелестел красным шелком юбки, которая то вздымалась, то опускалась, играя тенью и ослепительно белыми коленями Эммы.
– Я должен тебе сказать, что хотел бы принять участие в твоей жизни… Ты мне нужна… Я это чувствую… И если ты что-то должна этому человеку… а я уверен, что это по его вине ты плакала в электричке и, возможно даже, собиралась покончить с собой… не перебивай, я это понял еще вчера,
Он смотрел на нее и чувствовал, что она ускользает от него, растворяясь в воздухе… Да не придумал ли он ее вообще?
– …я останусь, – донеслось до него откуда-то сверху…
Они промаялись весь день, делая вид, что страшно заняты работой. Разморенные жарой, они выбирали косточки из вишни и сидели на веранде, по локоть в вишневом соке, с кроваво-вишневыми губами, и, стараясь не поднимать глаз, томились присутствием рядом прохладной в своей рассудочности Лоры и невозможностью прикоснуться друг к другу.
– Так вы ювелир? – спрашивала Эмма, открывая рот и играя скользкой, крупной и влажной вишней, то охватывая ее своими губами, то словно сдувая ее с губ.
– Ювелир, – Сергей слизывал вишневый сок с пальцев и смотрел на Эмму отрешенным взглядом, – сейчас вот закончим с вишней… и я покажу тебе одно колье…
– У вас своя мастерская или что-то в этом роде?
– Да, но в этой мастерской, кроме меня, есть еще два человека.
– Эмма, спасибо, ты нам уже и так помогла… Поди вымой руки и смажь их кремом, а то будет раздражение… Но прежде протри пальцы ваткой, смоченной в сильном растворе лимонной кислоты, и тогда пальцы снова станут белыми… – Лора говорила все это машинально, так, словно Эмма была ее ребенком или кем-то близким. Очевидно, варка варенья так захватила ее, что она была страшно рада появлению человека, который выполнил за нее всю тяжелую и черную (вернее, «красную») работу. Увидев, как молода и глупа Эмма (а у Лоры практически все люди делились на глупых и неглупых), она даже успокоилась, вдруг осознав, как нелепо было с ЕЕ стороны показать свою потенциальную ревность Сергею. Потенциальную, потому что чувство ревности дремало в ней постоянно, но только ни разу еще не просыпалось по-настоящему, и, как шутила Зоя, «ревность уже давно находится у тебя в летаргическом сне». Вот и сейчас ревность, свернувшись клубочком, снова провалилась в сладостное забытье, не подозревая о том, что приблизительно в такой же расслабленной позе, то есть свернувшись клубочком, спала этой ночью на лесной, голубой от лунного света поляне утомленная ласками ее Сергея рыжеволосая девушка Эмма…
А потом были вареники, и Эмма, сидя за обеденным столом в летней кухне, почувствовала, как глаза ее наполняются слезами: ОНИ, эти люди, приняли ее в свой дом. Она живет на ДАЧЕ. И именно живет, ходит по саду, ест вишню, смотрит на раскинувшееся над ее головой солнечное небо, просвечивающее сквозь листву яблонь… В последнее время на дачу ее возили с определенной целью, и генерал, который просил ее надеть его парадную форму, обычно громко икал после выпитого в большом количестве шампанского…
Неужели и у нее могут быть вот такие благостные и счастливые дни?.. И сколько их будет, сколько времени она сможет прожить в этом райском месте, пока Сергей, разочаровавшись в ней, не постарается как можно скорее избавиться от нее?.. Пока что это зависело только от нее самой: сколько минут, часов и дней она сможет молчать, столько времени она и пробудет здесь. Подумав об этом, Эмма даже стиснула зубы, словно для того, чтобы не проговориться…
Ночью, после утомительного дня, наполненного работой по саду, длительными купаниями на озере, сытной едой и изнуряющим тело и душу томлением, причина которого крылась во взглядах такого же измученного страстью Сергея, Эмма уснула, едва только ее голова коснулась подушки. И ей снова снился Холодный, она слышала его голос, видела его бледный, в испарине лоб, залитый кровью… Наверное, она закричала, потому что когда открыла глаза, то увидела, что рядом с ней стоит перепуганная Лора и держит ее за руку.
– Эмма, успокойся, тебе, должно быть, приснился ужасный сон… – Лора заботливо укрыла ее одеялом, погладила, как маленькую, по голове и, пожелав спокойной ночи, ушла. А Эмма так и осталась лежать с открытыми глазами, боясь снова уснуть, боясь повторения кошмара…
Когда спустя долгое время она снова услышала шаги на лестнице, сердце ее, казалось, перестало биться. Сергей в своем черном халате, присев к ней на постель, склонился над ней и поцеловал ее в висок.
– Ты не должен был приходить… Нас может застать Лора, у вас будет скандал, вы будете кричать друг на друга, а потом, когда ты все
равно уйдешь от меня, тебе некуда… не к кому будет идти… – Она говорила это, чувствуя, как стучат в нервном ознобе зубы, как дрожит все ее тело.– Я смогу снять для тебя квартиру в городе и приезжать к тебе туда каждый день… Я заплачу твои долги, и ты сможешь спокойно ходить по улицам, ничего и никого не боясь… Может, ты мне все-таки что-нибудь расскажешь?
Она чуть привстала, чтобы поближе рассмотреть его лицо, провела рукой по его голове, ощущая мягкость и шелковистость блестевших при лунном свете, льющемся из окна, серебристых волос, и сама поцеловала Сергея в губы.
– Полежи со мной, согрей меня… – Она притянула его к себе и, когда он лег, прижалась к нему всем телом. – Сережа… я очень боюсь этого, но я должна тебе все рассказать…
– Это началось шесть лет тому назад… Мне тогда было четырнадцать… Мы с мамой приехали в Сухое… Есть такое село на Волге… Кажется, была чья-то свадьба, но я помню ее очень смутно. Помню, что была осень, деревня тонула в дожде и грязи, зато за ней были такие леса, такие красные и желтые деревья… А воздух был синий-синий, и пахло как-то по-особенному, по-осеннему мокрыми листьями, чем-то пряным и сладким… да, еще пахло дымом… Изредка в середине дня являлось солнце. Там все так и говорили: являлось. На свадьбу приехала целая куча родственников, они пили самогон прямо из огромной молочной фляги, ходили все пьяные, веселые, орали песни и даже не помнили, наверно, как зовут невесту и из какого она села… И я тоже ничего не помнила, не знала, вернее, не хотела знать… Мне было там смертельно скучно, как, впрочем, и моей маме. Кроме того, мне приходилось постоянно мыть посуду… Стоял огромный чан с жирной теплой водой, куда я все время окунала какие-то бесконечные тарелки, а мама потом протирала их мокрым и холодным полотенцем… Я вообще не понимала, как мы могли с ней оказаться в этом богом забытом месте. Но родственников не выбирают. Я развлекалась там тем, что, перемыв гору посуды, шла к курятнику или в хлев, чтобы поближе рассмотреть птиц и животных… Я раньше никогда их не видела, и мне было интересно посмотреть, как выглядит вблизи петух, индюк… Среди гостей был мамин брат, он приехал из Сибири и тоже откровенно скучал. Он в отличие от других гостей вообще ничего не пил. Да и внешне сильно ото всех отличался… Он был какой-то чистый, в дорогом костюме, который так не вязался с разнузданными и растрепанными, одетыми во что попало краснолицыми деревенскими пьяницами… И пахло от него хорошо, не то лимоном, не то жасмином… Он сидел напротив меня за столом, сколько бы раз мы за этот стол ни усаживались, и подолгу смотрел на меня. У меня было такое чувство, словно он со мной о чем-то мысленно разговаривает… Когда к нему кто-нибудь обращался, он как-то рассеянно улыбался, словно не понимая, что от него хотят. Его звали Юрий Александрович, он был моим дядей по маминой линии… А папа умер как раз за год до этого… Быть может, я бы никогда больше и не вспомнила эту поездку, эту свадьбу, если бы не одно обстоятельство…
Сухое. Октябрь 1992 г.
Все гости сели в маленький голубой автобус и укатили в соседнее село. Последнее, что запомнила Эмма, это были размалеванные рожи ряженых, одетых невестой и женихом, которые мелькали за стеклами автобусных окон… И сразу стало тихо. Эмма осталась в доме одна. Какая-то женщина, имени которой она тоже не знала, перед тем, как взгромоздиться в автобус, сказала ей, чтобы она перемыла в доме полы. «Ведро и тряпки найдешь в чулане…»
И она принялась мыть полы. Подоткнув свое черное, в розовый цветочек, шелковое платьице, надела найденные здесь же, в чулане, резиновые большие боты, налила в ведро горячей воды, сыпанула туда стирального порошка и принялась за работу. Она мыла полы с каким-то отчаянием, думая о том, что никогда больше и ни за что не приедет в эту деревню и что вообще постарается жить так, чтобы не встречаться с этими людьми… В комнатах стоял тошнотворный селедочный запах, еще пахло луком и чем-то прокисшим… Отжав тряпку, Эмма вытерла руки о грязное полотенце, найденное за узкой металлической кроватью в темной комнате, подошла к окну и распахнула его, чтобы проветрить дом, но, увидев горящий на солнце оранжевый лес, замерла, испытывая неизъяснимое блаженство… Ее разгоряченное лицо освежал прохладный ветерок, где-то скрипела калитка… Эта сияющая красота осеннего леса и ярко-синего неба ослепила ее… И как же все это великолепие не вязалось с людьми, которые жили в окружении этой красоты… Этот большой и бестолковый дом со старой мебелью, пыльными зеркалами, неровным полом и облупленными подоконниками…
И вдруг она увидела ЕГО. Он стоял прямо напротив нее, за забором, и снова, как тогда за столом, смотрел на нее… Она смутилась и отошла от окна. Значит, он не поехал с остальными гостями. Эмма домыла полы, вышла, звеня ведром, на крыльцо и, накинув на плечи широкий шарф («чтоб не простыть»), стала мыть залепленные грязью ступеньки крыльца… Вода была черная и чуть ли не жирная от грязи, воду приходилось часто менять. Спина ныла, в ушах стоял звон… Последнее, что она помнила, это старый умывальник с куском земляничного мыла и ее собственные руки, густо намыленные, но все еще грязные от половой тряпки…