Девушка с черным хвостом

Повернувшись в профиль, Анюта остановилась.

Ее темные, коротко стриженные волосы шевелились под легким ветерком.

Чудовищная грудь, обтянутая футболкой, казалась тяжелей Солнечной системы.

– Отлично, – сказал Вадим, поднимаясь с колен. – Начинай раздеваться.

– С какого места? Сверху или снизу?

– С какого хочешь.

– Тогда снизу, для разнообразия.

Юбка скользнула по ногам; Анюта переступила через нее, сверкнула круглыми коленями.

– Футболку приподними!

Показались широкие белые трусы с кружевной вставкой.

– Стой, не шевелись…

Вадим сел, потом лег, нацелился на округлость живота.

–…Молодец, лобок не бреешь! Несовременно и потому эротично!

– Все к вашим услугам, маэстро! – Анюта усмехнулась. – Трусы снять?

– Нет, пока не надо.

Сфотографировав все, Вадим поднялся, отряхнулся.

– Теперь сверху!

– Слушаюсь.

Футболка полетела в сторону.

Огромный бюстгальтер из последних сил держал пудовую массу.

– Здорово! – сказал Игорь.

– Будет еще здоровей, – добавил Сергей.

– Повернись, – скомандовал Вадим. – Чтобы все видели, на сколько крючков застегнут твой лифчик!

Анюта послушно повернулась.

– Видел? – спросил Сергей.

– Шесть рядов! – подтвердил Игорь.

Все это они видели многократно.

Но я понимал, что каждый новый раз воспринимается как первый.

Женское тело – особенно такое, как Анютино! – никогда не могло прискучить.

– Расстегивай! – продолжил Вадим, снова присев.

– Повернуться? – уточнила Анюта.

– Нет, сначала сними, потом покажешь.

Бюстгальтер отправился вслед за футболкой.

На его месте остались красные следы.

Анюта повернулась.

Молочные железы свесились до пупка.

Прожив на свете почти пятьдесят лет, я не встречал другой столь обильной женщины.

– Ну и, наконец, последнее.

Коленки сверкнули еще раз.

– Ну как? – Анюта хитро прищурилась. – Нравлюсь?

– Угадай с одной попытки.

Анютины соски торчали, как крупнокалиберные пули.

– Гоша, сходи вон в ту лощинку, – попросил Вадим. – Набери лабазника.

– Это такого с синими цветами?

– С синими – цикорий. Лабазник желтоватый, как пена. И пахнет так, что не ошибешься.

– Понял, наберу. Но зачем?

– Вставлю между титек.

Анюта закинула руки за голову.

– И подмышки тоже не брей! – сказал Вадим. – Они у тебя классные.

* * *

Дождь, вяло собиравшийся с утра, все-таки разразился.

Завершив круг, мы едва успели перекусить.

Повторения не получилось.

При первых каплях пришлось кидать вещи в машину, одеваясь на ходу.

К региональной трассе от этих райских мест вела грунтовая дорога.

Там можно было или застрять или перевернуться, соскользнув в кювет.

Следовало спешить восвояси.

В салоне стоял плотный аромат всего, что произошло за день.

А небо брызгало струйками на лобовое стекло – словно переживало невероятно продолжительный оргазм.

II

За дверью ванной комнаты шумел душ.

Перекрывая шорох струй, оттуда – через коридор и стену гостиной – доносились милые звуки.

Жена пела; звонкий голос, полный нескрываемого счастья, наполнял квартиру, хотя ни единого слова нельзя было разобрать.

Я сидел за столом и просматривал фотографии, переданные Вадимом через облако.

Он жил на окраине, поэтому успел не только скинуть их на компьютер, но отбраковать, выбрать лучшие и разослать всем.

На мониторе разворачивалась фотосессия.

Я переживал заново все этапы нынешней встречи, слушал звуки и даже вдыхал запахи.

Анюта на поляне у березы – скромная, полностью одетая.

Анюта без юбки.

Крупный план ее трусиков – черные волоски, выбившиеся из-под резинок.

Анюта без футболки, в лопающемся бюстгальтере.

Анютина спина с застежкой, похожей на плотину Днепрогэса.

Та же со следами от бюстгальтера.

Анюта анфас – ее непомерная грудь, заслонившая весь белый свет.

Анюта полностью обнаженная.

Букет лабазника между сдвинутых молочных желез.

И все, что последовало дальше – жесткая порнография, которую друзья прятали от своих жен, но мне она доставляла радость.

Двадцать пять лет законного брака убивали эротические поползновения.

Я перебивался случайными связями на стороне; для мужчины это было приемлемо.

Анюта – как всякая нормальная женщина – хотела и постоянства и законности.

Перебрав варианты, мы остановились на нынешнем; он оказался идеальным.

Выезды на природу с кучкой друзей: начинающиеся фотосессией, завершающиеся сексом – удовлетворили обоих.

Сограждане, воспитанные в плесени целомудрия, нас бы не поняли.

Но на них нам было наплевать.

* * *

– …Я вымылась!

Жена – горячая, пахнущая гелем для душа – вошла неслышно и встала около раскрытого балкона, за которым висела сетка дождя.

– С легким паром! – ответил я.

Она прыснула, как девчонка.

– Ты что смеешься?

– Да ничего… – жена хихикнула еще раз. – Просто когда моюсь, всякий раз вспоминаю, как когда училась в консе…

– Что – в консе? – переспросил я, хотя сто раз слышал эту историю.

– После физкультуры в душе мылась… Завалились сокурсницы и говорят – у тебя оказывается, титьки натуральные, а мы думали, что-то в лифчик вставляешь… Хуесоски, одно слово.

Я, как всегда, засмеялся.

– Эти титьки всю жизнь мешали играть на виолончели, черт бы их взял. Пианисткам хорошо – хоть какое вымя прицепи, лишь бы клавиш не загораживало.