Девушка с пробегом

Я за это время видела адвоката Верейского, трех полицейских, каждому из которых рассказывала одно и то же, несколько гостей с вечеринки Огудаловой и её саму, разумеется, Борю Иванова, который вдруг из виновника происшествия превратился в ужасно важного свидетеля.

Кроме Бори в дело уже втянули его жену, консьержа нашего дома и пару наших соседей, — вообще есть ощущение, что я своим заявлением в полицию весь дом на уши подняла. Впрочем, на лицах моих соседей особых претензий нет. Разве что те, кто свидетелями не являются, немного обижаются.

Такая интересная заварушка — и мимо них…

Наверное, сейчас мне стоит поднять пятую точку и ехать уже домой, не отнимать время у Максима, тем более, что дела мы уже обсудили.

Вот только я точно знаю, что я доеду до дома, и Давида там не будет. И от этого зябнут пальцы.

— Ты нормально, Надь? — Пальцы Максима накрывают мою ладонь, и мне приходится глянуть на него недовольно и качнуть головой раздраженно, чтобы он отдернул руку. Видимо, слишком много потерянности отразилось на моем лице. Нет, надо брать себя в руки.

— Вполне, — я пожимаю плечами и улыбаюсь. Вру, конечно. Но не рыдать же в жилетку первому встречному. Тем более что уж больно дорогая у Максима жилетка. жалко в неё сопли пускать.

Я вымерзаю. С каждым днем мерзлота проникает в меня все глубже. Кажется, что меня все сильнее заметает зима, все плотнее накрывая меня снегом. Говорят, под снегом не умирают. Только спят. Вот и я сейчас — будто в спящем режиме, жду возвращения солнца, надеюсь, что не вымерзну совсем.

Но я жду. Жду. А что мне еще остается?

А еще мне ужасно странно заходить в квартиру Дэйва и без него. Даже при том, что пошел уже десятый день с его отъезда.

Десять дней. Стоит подумать об этом — и сердце в груди шевелит обмороженными крыльями. Я только жмурюсь крепче, не выпуская слезы из-под ресниц. Как вообще я раньше жила без него? Не знаю даже.

Я даже перестала возвращаться, пока Лиса в школе. И в те дни, когда мама не может меня отпустить на работу к Левицкому — я не возвращаюсь в его-наш дом, но плетусь в наш торговый центр, приземляюсь за тот столик, за которым божественные руки моего Аполлона расписывали меня под тигрицу, вытаскиваю из рюкзака ноутбук и туплю в него. Это проще.

Проще, чем заходить на широкую и пустую кухню и снова, раз за разом переживать тот душераздирающий момент, когда мне пришлось отрываться от него. С мясом, с кровью, брызжущей во все стороны, и только после ворчливо-ласкового: “Богиня, я опоздаю на самолет”.

На самолет…

Куда он улетел? И почему не пообещал вернуться? Нет, я помню, я ему доверяю, я дала слово, но почему, почему он не пообещал?

— Когда этот хрен вернется с горы — я набью ему морду, и тебя у него украду, только ковер найду покрасивее, чтобы тебя в него завернуть, — мечтательно заявляет Максим, и я смеюсь. Господи, кажется, я лет в восемнадцать лелеяла тайное желание, чтобы меня украли как Лиду из Кавказской пленницы, в спальнике или в ковре… И вот на тебе — дожила. В седой, почти мумифицированной древности.

Нет, Максим это все не всерьез. Это очевидно. Для него флирт — это вроде спорта, он крепко и довольно давно дружит с Давидом, и они явно плотно общались перед отъездом моего исчезнувшего божества. И он не пересекает обозначенной границы, когда чесать языком можно, а все остальное нельзя. Было бы иначе — я бы не позволяла себе пить кофе в его компании.

— Подбросить тебя до метро? — уже расплатившись спрашивает Максим.

— А это включено в твои услуги? — я чуть поднимаю брови. — Ты и так счет оплатил.

— Бери все, что есть в моем прайсе, раз уж Огудалов за все платит. Разоряй его в пыль, — вредным шепотом рекомендует этот вроде как хороший друг моего Аполлона, а потом просто машет в сторону двери, — поехали, говорю.

Ну, поехали, так поехали…

На самом деле, когда Давид укладывал в свой чемодан третью рубашку, в моей душе было настолько холодно, что даже уже и разбираться с Сашенькой мне не хотелось. Не было сил. Этот внезапный отъезд из меня их вычерпал, заставил вообще забыть об этой проблеме.

Но Дэйв напомнил. Он так упорно требовал от меня, чтобы я связалась с Вознесенским, чтобы точно пошла и подала заявление, что я даже сдалась. И я, пожалуй, хорошо запомню эти его жесткие глаза, когда мы обсуждали план действий с Верейским. Дэйв оказался даже мстительней меня. Настолько, что сам предварительно созвонился с Вознесенским и внес ему задаток. Давид явно не желал, чтобы эта подстава сошла Верейскому с рук.

А мне тогда хотелось принести в жертву что угодно, только чтобы он не уезжал. Не вот так, сразу после ссоры, с все той же загруженной физиономией.

Я не маленькая. Я понимаю, что если надо — значит, надо. Капризы тут бессмысленны. И неважно, для чего оно надо — для решения каких-то рабочих вопросов или для того, чтобы прочистить мозги и понять, надо ему со мной связываться или не надо.

Поэтому я таскала ему зарядник для щетки, зарядник для бритвы, зарядник для телефона, для планшета… Кажется, одно отделение его чемодана было забито одними только зарядками. Наверное, зарядник от моего сердца он тоже с собой утащил. Иначе почему я такая разряженная?

Дурной был тогда день. Тяжелый, суетный. Мы ездили к нотариусу и оформляли на меня доверенность. Я пискнула было, что могу переехать к Ирке, пока его нет, и Огудалов глянул на меня так убийственно, что я запихнула себе свое “могу” в задний карман джинс. И постаралась вообще забыть об этой идее.

А потом, уже перед самым своим выходом, Давид достал из рабочей сумку распечатку и положил передо мной.

Там было все. Контакты адвоката М.В.Вознесенского, контакты мастеров, которым можно было звонить в любое время дня и ночи, если вдруг где-нибудь чего-нибудь прорвало, коротнуло и просто сломалось, а еще — телефон секретаря Давида, у которой мне надо будет забрать ключи от моей квартиры через две недели.

— Через две недели? — выдохнула я тогда.

— Раньше мои рабочие не закончат, — Давид развел руками. Он понял совершенно не так. Я же думала о том, что мне придется забирать ключи от своей квартиры самой. А значит, две недели его точно не будет

А паранойя шепнула мне вкрадчиво: “А доверенность вообще на год оформляли, так что…”

Рот паранойе мне пришлось затыкать кляпом. Потому что даже после этого я едва заставила себя разжать руки и оторвать себя от Дэйва. Но как глубоко и жарко он целовал меня на прощанье… Это было самое жестокое из всего того, что со мной в жизни делали…