Девушка с серебряной кровью

– А тебе и подфартило, племянничек! – Евдокия вперила в него тяжелый взгляд. – Если бы не Айви, никто с тобой не стал бы возиться, спихнули бы обратно в озеро – и концы в воду.

– Спасибо, что не спихнули. – Он столкнул недовольно мяукнувшего кота на пол, выбежал из дому.

День выдался пасмурный и хмурый, под стать настроению. Кипящая в Федоре злость требовала незамедлительного выхода. Это было чистой воды ребячество, когда он завязывал узлом лежавший на верстаке ржавый железный прут, но поделать с собой он ничего не мог. Не управлял он собою в этот момент, даже вышедшую следом Евдокию не сразу заметил.

– Полегчало? – спросила Евдокия, косясь на закрученный кренделем прут.

А Федору ведь и в самом деле полегчало, злость схлынула, оставляя после себя растерянное недоумение и дрожь в руках.

– Простите, – только и сумел он сказать.

– Ничего, – усмехнулась Евдокия. – Зато теперь ты понимаешь, что я пыталась тебе сказать. Все твои нынешние странности, вот эту силушку твою, – она кивнула на прут, – нужно людям как-то объяснить, чтобы лишних вопросов задавать не стали. Да ты не переживай так, племянничек. Как научишься со всем этим управляться, так про контузию твою быстро забудут. Народ у нас незлобивый.

– Простите. – Федор сел на чурбан, сжал виски руками.

Евдокия ничего не ответила, положила прут обратно на верстак.

– Я исправлю. – Он потянулся было за прутом, но она хлопнула его по руке.

– Потом, – сказала резко, но тут же добавила уже спокойнее: – Я на остров, а ты здесь пока сиди, за ворота не суйся. В контору после обеда пойдем. После обеда Гришка Епифанцев сердцем добрее.

Кто такой этот Гришка Епифанцев, Евдокия уточнять не стала. Федор и сам понял, что это человек, от которого зависит, возьмут ли его, контуженного и бесноватого Федьку Леднева, в ремонтную мастерскую.

* * *

Евдокия, как и обещала, вернулась к обеду, накрыла на стол, но сама есть не стала, вышла. К ее немногословности и неприветливости Федор привык, поэтому смущаться не стал, принялся за еду. Но хозяйка неожиданно быстро вернулась.

– Это тебе. – Она положила на лавку рядом с Федором стопку чистой одежды. – Переоденься после обеда.

Он не стал спрашивать, чья это одежда, догадался, что Степушки, просто молча кивнул.

Пока Евдокия прибиралась в кухне, он успел побриться и переодеться. Рубаха немного жала в плечах, то ли была меньшего размера, то ли за время, проведенное на острове, Федор изрядно возмужал. А вот сапоги, наоборот, оказались великоваты и грозились натереть мозоли. Картину завершал картуз. Федору казалось, что именно картуз делал его по-настоящему похожим на заводского рабочего.

Евдокия окинула племянничка внимательным взглядом, удовлетворенно кивнула.

– Много не болтай, – сказала строго. – Говори по делу, только если спросят. Аким Петрович считает тебя рукастым и головастым. Не знаю, с чего он это взял, но надеюсь, так оно и есть. У Гришки самого язык без костей, но болтунов он не жалует. – Просто расскажи ему, что ты можешь.

– Я многое могу, – сказал Федор не без гордости, а сам подумал, что может и умеет куда как больше какого-то там Гришки.

– Вот как раз много сразу не надо, – осадила его Евдокия. – Я сказала, что ты учился в техническом училище. Не в академии, племянничек, а в училище. Запомни это. Человек ты отныне грамотный, но не шибко. К шибко грамотным всегда имеются вопросы, а тебе лишние вопросы ни к чему. Поработаешь в мастерской, пооботрешься, а уже потом можешь потихонечку свои умения показывать. Брат мой, царствие ему небесное, толковый был мужик и руки имел золотые. Пусть думают, что ты такой разумный в него пошел. Его на заводе еще помнят, да и мое слово какой-никакой вес имеет. Ты понял меня, Федор?

– Понял, тетушка.

– Вот и хорошо, что понял. И помни, чем ты нам обязан. Вот как надумаешь мебель крушить или еще какую пакость сделать, так наперед и подумай, чем я рискую, помогая беглому каторжнику. Чем Айви рискует, – добавила веско.

Федор кивнул. Что тут скажешь? Все они, и Айви, и Аким Петрович, и Евдокия, рисковали из-за него. Очень сильно рисковали.

– Ну, раз уяснил, тогда пойдем! – бросила хозяйка и первой вышла из дома.

Небо по-прежнему хмурилось, но зарядивший было с утра дождик прекратился. После многодневной изнуряющей жары дышалось легко, полной грудью. Выйдя за ворота, Евдокия посмотрела на небо, покачала головой, заметила, не глядя на Федора:

– Плохо. Погорело уже все, а хорошего дождя как не было, так и нет.

– Не думал, что лето в этих краях такое жаркое, – Федор попытался поддержать беседу.

– Не такое, – буркнула Евдокия. – В других местах всегда прохладнее, а на Стражевом Камне и в десяти верстах вокруг всегда заметно теплее.

– Это как-то связано с Желтоглазым?

– Не знаю, может, и связано. – Евдокия шагала решительным, по-мужски широким шагом. Даже подстраиваться под нее не приходилось.

По дороге к заводу Федору хотелось изучить окрестности, составить о городе хоть какое-то впечатление, но довольно быстро выяснилось, что изучать особо нечего. Чернокаменск скорее напоминал очень большую деревню, чем настоящий промышленный город. На улице, на которой жила Евдокия, дома стояли большие и добротные, чувствовалось, что люди в них живут зажиточные и основательные, но улица эта явно не была центральной. Откуда-то слева донесся колокольный звон.

– Церковь? – спросил Федор.

– Мужской монастырь.

Женщина свернула на узкую боковую улочку, и Федор понял, что они удаляются от центра. В этом не было ничего удивительного, наверняка завод располагался или на окраине города, или вовсе за его пределами. Эта догадка подтвердилась. С каждой минутой улочка становилась все уже, а дома на ней все плоше и беднее. Дорога из города вывела к реке, за все время пути Федор не заметил ни одной каменной постройки и несказанно удивился, когда перед ними выросла водонапорная башня, сложенная из красного кирпича. То, что это именно инженерное сооружение, он понял не сразу, так невероятно хороша была башня, так сильно отличалась от всего виденного раньше.

– В городе есть водопровод?

– В городе нет. – Евдокия посмотрела на башню с уже знакомым Федору неодобрением. – Это Кутасовская блажь. Построил в прошлом году для завода. Построить-то построил, но на том все и закончилось. Теперь вот стоит, как бельмо на глазу.

– Почему как бельмо?

Федору башня понравилась, было в ней что-то монументальное, от средневековых фортификационных сооружений. И выглядела она не просто как башня, а как настоящее произведение архитектурного искусства. Похоже, в Чернокаменске живет талантливый архитектор.

– Так бельмо и есть. – Евдокия презрительно пожала плечами.

– А кто автор? – спросил он, любуясь башней.

– Автор чего? – Евдокия глянула на него с недоумением. – Вот этого?

Он кивнул.

– Да есть тут один… блаженный. Что ни дом, то с вывертом. – Она сплюнула себе под ноги. – Блаженный, но не из простых, говорят, из столицы, говорят, он даже настоящий архитектор.

– Ссыльный? – догадался Федор. Что еще делать настоящему столичному архитектору в этой дыре?

– Сообразительный, – хмыкнула Евдокия. – Из бывших ссыльных и есть. Только я вот в толк не возьму, за что его. Блаженный он и есть блаженный, его бы на лечение какое определить, а не в ссылку отправлять.

– Мне кажется, он очень талантливый. – Федору сделалось обидно за незнакомого ему столичного архитектора.

– Это ты по башенке о таланте судишь? – спросила Евдокия.

Федор ничего не ответил. Да и что говорить? Женщину все равно не переупрямишь. Но узнать побольше про ссыльного архитектора все равно хотелось.

– Как его зовут?

– А какой сам чудной, такое и имя. Представляется всем Августом Бергом, но требует, чтобы величали его мастером Бергом. Но он везучий, даром что блаженный.