Девушка у обочины

Слышу его хриплый смех, а затем еще одна упаковка летит через прихожую и падает рядом с первой, в этот раз презервативы те, что действительно подходят мне.

Потом дверь закрывается, и он уходит.

Услышав, как открылась дверь, Дез остановилась и глянула в ту сторону, чтобы убедиться, что он не собирался появляться. Как только она слышит, что дверь закрылась, то озорно усмехается и снова берет меня в рот. И на этот раз не знает пощады. Ее кулак быстро двигается вверх и вниз к основанию члена, губы скользят по стволу, опускаясь все ниже и ниже, а затем обратно все выше, устанавливая ритм, медленный и стабильный.

Мне становится все труднее сдерживаться.

— Дез, остановись.

Я тяну ее, но она берет мои руки в свои и переплетает пальцы. Взгляд устремляются на меня, чтобы понаблюдать за мной. Я пытаюсь освободить руки, но она не отпускает их, крепко держит и борется против моей хватки. В ее глазах мелькает смех, а потом она движется сильнее и быстрее, и понимаю, что больше не могу сдерживаться.

— Бл*дь, Дез, я собираюсь кончить. Ты должна остановиться или я…

Ее губы обернуты вокруг головки, она жадно сосет, и я понимаю, что это безнадежно. Дес тянет наши сцепленные вместе руки к голове, кладет мои ладони на свои волосы, а затем берет ствол одной рукой в кулак, а другой обхватывает яйца. Я стягиваю с хвоста резинку и погружаю руки в черные локоны, отводя их подальше от лица. Она снова двигает головой, поглаживая основание и продолжая сосать.

Я пропал.

Вскрикиваю, когда чувствую, что подхожу к краю и отпускаю себя, не в состоянии предупредить ее; она издает возглас удивления, но не останавливается и не замедляется. Чувствую, как взрываюсь у нее во рту, но Дез продолжает движения головой, продолжает ласкать длину. Затем слышу, как она сглатывает, а я все еще изливаюсь, издавая стоны и отчаянно стараясь не толкаться слишком сильно.

После того, как успокаиваюсь, она выпускает меня, перемещается, расставив ноги по обе стороны от меня, и обхватывает мое лицо руками.

— Как это было?

Я моргаю, уставившись на нее затуманенным, обалделым взглядом.

— Господи, Дез, — прислоняюсь лбом к ее рту. — Такого я не ожидал.

— Я знаю.

— Но это было... даже не могу двигаться.

Дез целует меня, отчего чувствую свой вкус на ней, но мне плевать. Она сидит на мне сверху, и я ощущаю ее горячую сердцевину на размягченном члене. Грудь касаются моей, и рот настойчиво покрывает мой. Ее полные бедра в моих руках, и я понимаю, что не потребуется много времени, прежде чем буду опять готов, прежде чем смогу взять ее так, как мне хочется.

* * *

ДЕЗ

Адам встает со мной на руках и несет меня через всю комнату в спальню. Потом укладывает меня, упираясь рукой в кровать рядом с моим лицом и целует, лаская другой рукой грудь.

Потом он уходит на минутку, чтобы возвратиться с упаковкой презервативов.

Сердце сжимается, а лоно становится влажным.

Но он к этому еще не готов. Адам разрывает коробку, вытягивает один квадратик и откладывает его в сторону, затем разваливается на кровати рядом со мной. Его руки очерчивают мои ребра под грудью, опускаются ниже и находят край одной из моих татуировок. Глаза находят мои, и я вижу в них вопрос.

Перекатываюсь на него, уперев руки в живот, прямо над его зарождающейся эрекцией.

— Тоска по дому живет в каждом из нас. По безопасному месту, где нас всегда примут, не задавая вопросов, — произношу я. — Майя Энджелоу.

Адам кивает.

— Я видел это, когда ты спала. Что это значит для тебя?

Прислоняю голову к сгибу руки.

— Это просто о... доме. О принадлежности. Я никогда ни к чему не была привязана. Росла в системе, ни в одной приемной семье не задерживалась больше года, поэтому у меня никогда не было дома. Везде, где я жила, это было просто жилищем. Местом для сна. Так что я всегда больше всего хотела чувствовать себя в безопасности, и... иметь дом.

Он прослеживает татуировку на бедре. Шрам под ней.

— И татуировки скрывают шрамы?

Я закрываю глаза и зарываюсь лицом в его кожу. Его руки оборачиваются вокруг меня, охраняя. Защищая меня.

— Мне было шестнадцать. Я только что переехала в новую семью. Приемный отец был... плохой. По-настоящему плохой. Он был на инвалидности, маялся херней. Впадал в ярость. Обычно он нападал только на жену, но время от времени брался и за их дочь. Ее мать вставала между девушкой и отцом. Но однажды... он слишком сильно ударил жену, и она отключилась. Микаэла, дочь, начала кричать. Он стал просто... безумным. Я даже не знаю, какого хрена ему взбрело в голову. Думаю, что он был ветераном «Бури в пустыне» или что-то подобное, возможно, это были воспоминания? Не знаю. Там на столе был удлинитель, оранжевый. Микаэла последовала за отцом, а он сбил ее с ног. Просто повалил ее. Схватил провод и начал бить ее. Провод был длинный, около метра или полутора, и он просто сложил его пополам. И начал бить им Каэлу, а я просто не могла позволить ему это… не могла. Поэтому легла на нее, накрыла ее собой. А он просто продолжал бить. Я только что вышла из душа, и все, что было на мне, - это полотенце. Оно упало, а он просто продолжал бить меня. Не думаю, что он даже понимал, что делает. Может быть, и понимал. Не знаю. Часть меня думает, что он осознавал, что делает, потому что продолжал бить меня по одному и тому же месту, снова и снова, а потом бил по другому. Остались эти занятные шрамы.

— Мать твою, Дез. — Руки Адама сжимаются крепче, губы прикасаются к моему виску. — Что же его остановило?

— Сосед. Услышал крики, понял, что случилось что-то похуже, чем обычно. Он позвал на помощь другого соседа и трех полицейских, чтобы оторвать меня от Микаэлы. Я бы не отпустила ее.

— Дез, боже, детка.

Я поднимаюсь и смотрю на него, позволяя заглянуть в мои глаза.

— Все нормально, Адам. Это было давным-давно. И, честно говоря, если бы было нужно, я бы сделала это снова. Просто Микаэла - самая милая девушка, которую ты когда-нибудь мог встретить. Я осталась там... из-за нее, даже после этого…

— Что? — Он кидает на меня недоверчивый взгляд.

— Он провел шесть недель за решеткой, получил условный срок, электронный браслет, консультации по вопросам зависимости, обязательные посещения собраний анонимных алкоголиков и все такое. Мой соцработник хотела, чтобы я переехала, но я отказалась. Мне было шестнадцать, так что она могла бы настоять, несмотря на мои протесты. До этого мне было бы все равно. Это не имело значения; один дом был похож на другой. Но Микаэла... она нуждалась во мне. Ее мама была не слишком хороша даже в ее лучшие дни. Она нуждалась в друге, и я была единственной, кто у нее остался. — Я улыбаюсь, думая о Микаэле. — Порой я навещаю ее. Ей было всего пять, когда это произошло. Теперь ей одиннадцать.

— И ты сделала тату, чтобы скрыть шрамы?

— Вроде того, — отвечаю я. — Но больше из-за потребности превратить нечто уродливое во что-то красивое – больше, чем от неловкости из-за шрамов или чего-нибудь еще. А эта цитата, я наткнулась на нее в выпускном году старшей школы; делала доклад про Майю Энджелоу и прочитала целую кучу вещей, которые она написала. Я наткнулась на эту цитату, и она просто застряла в моей голове, которая нашла отклик у меня на очень глубоком уровне. Майя, она тоже понимала это. У нее была тяжелая жизнь, и она превратила всю эту боль в такие красивые стихи.

— Как и ты, — говорит Адам.

Я бросаю на него взгляд.

— Почему ты так решил?

Он улыбается, очерчивая большим пальцем мои губы.

— Только из-за тебя. Из-за того, какая ты. То, что ты можешь быть таким прекрасным человеком, несмотря на все, через что прошла - это тоже поэзия, Дез.

— Господи, Адам. Я сейчас расплачусь, — шмыгаю я носом.

— Это не смущает меня, — говорит Адам. – Знаешь, ты не должна быть сильной все время. Это нормально, показать слабость. Проявить эмоции.