Девушка в поезде

– Привет. – В трубке молчат, и я спрашиваю: – У вас все в порядке?

После паузы Скотт отвечает:

– Да, все нормально, я просто позвонил поблагодарить за вчера. За то, что вы нашли время мне все рассказать.

– Не стоит благодарности. Вам нет необходимости…

– Я вас отвлекаю?

– Нет, все нормально.

На другом конце молчат, и я повторяю:

– Все нормально. А вы… что-то случилось? Вы говорили с полицией?

– После обеда заезжала сотрудница полиции, которая поддерживает связь с семьями потерпевших, – отвечает он, и мой пульс учащается. – Сержант уголовной полиции Райли. В разговоре с ней я упомянул о Камале Абдике. Сказал, что с ним стоит поговорить.

– Вы сказали… Вы сказали ей, что говорили со мной? – Во рту у меня пересохло.

– Нет, не сказал. Я подумал, что, возможно… Не знаю. Я подумал, что будет лучше, если они сочтут, что это имя пришло мне в голову самому. Я сказал… это ложь, я знаю, но я сказал, что все время пытался вспомнить что-то существенное и решил, что имеет смысл поговорить с ее психотерапевтом. Сказал, что у меня уже были определенные опасения по поводу их отношений в прошлом.

Я снова могу дышать.

– И как она отреагировала? – спрашиваю я.

– Сказала, что они уже с ним беседовали, но поговорят еще раз. Она задала кучу вопросов, хотела знать, почему я не сказал об этом раньше. Она… не знаю. Я не верю ей. Она должна быть на моей стороне, но у меня такое чувство, будто она постоянно что-то вынюхивает и пытается меня подловить.

Глупо, конечно, но мне ужасно приятно, что она ему тоже не нравится. Еще одна вещь, которая нас объединяет, еще одна ниточка, связывающая нас.

– Я все равно хочу вас поблагодарить. За то, что пришли. Знаете… звучит, конечно, странно, но я был рад поговорить с человеком… с которым не знаком близко. Мне кажется, я обрел способность мыслить здраво. Когда вы ушли, я стал вспоминать, какой Меган вернулась после первой встречи с ним – с Абдиком. В ней появилась какая-то легкость. – Он громко выдохнул. – Даже не знаю. Может, мне все это только показалось.

У меня появляется то же чувство, что и вчера: он снова говорит не со мной, просто разговаривает. Я превратилась в резонатор и рада этому. Рада, что могу быть ему полезной.

– Я снова целый день копался в вещах Меган, – продолжает он. – Несколько раз обыскал нашу комнату и перерыл весь дом, пытаясь найти хоть какие-то зацепки, которые помогут ее отыскать. Или обнаружить что-то, связанное с ним. Но все впустую. Ни электронных писем, ни открыток, ничего. Я хотел попробовать с ним связаться, но сегодня приема нет, а найти номер его мобильника мне не удалось.

– Вы уверены, что это стоит делать? – спрашиваю я. – В смысле, не лучше ли предоставить это полиции?

Я не хочу произносить это вслух, но мы оба наверняка это понимаем: он опасен. По крайней мере, может быть опасен.

– Не знаю, я правда не знаю.

В его голосе звучит отчаяние, мне больно это слышать, но нечего сказать в утешение. Я слышу его дыхание в трубке – короткое и прерывистое, – как будто ему страшно. Мне хочется спросить, есть ли с ним кто-нибудь рядом, но не могу: это было бы неправильно и слишком прямолинейно.

– Я видел сегодня вашего бывшего, – говорит он, и я чувствую, как по коже у меня побежали мурашки.

– Правда?

– Да, выходил забрать газеты и увидел его на улице. Он спросил, как я и есть ли какие-нибудь новости.

– Понятно, – говорю я, потому что ничто другое просто не приходит мне в голову.

Я не хочу, чтобы он разговаривал с Томом. Том знает, что я не знакома с Меган Хипвелл. Том знает, что я была на Бленхайм-роуд в тот вечер, когда она исчезла.

– Я не говорил про вас. Знаете… не был уверен, что о нашей встрече стоит рассказывать.

– Мне кажется, что не стоит. Это может выглядеть странно.

– Хорошо, – соглашается он.

Мы долго молчим. Я жду, пока успокоится сердце. Мне кажется, что он сейчас повесит трубку, но он вдруг спрашивает:

– Она действительно никогда обо мне не говорила?

– Говорила… конечно, говорила, – отвечаю я. – Я хочу сказать, что мы не так часто общались, но…

– Но вы были у нас дома. Меган не зовет в гости просто так. Она очень скрытная и никого не пускает в свой мир.

Я стараюсь придумать причину и жалею, что сказала о посещении их дома.

– Я заходила за книгой.

– В самом деле?

Он мне не верит. Она не любит читать. Я вспоминаю их дом – на полках не было книг.

– А что она говорила? Обо мне?

– Ну, что она очень счастлива, – говорю я. – В смысле, с вами. И какие у вас отношения.

Я сама чувствую, что это звучит довольно странно, но не могу вдаваться в детали и стараюсь исправить ситуацию.

– Если честно, в моем собственном браке было не все благополучно, поэтому мне кажется, что дело тут в сравнении и контрасте. Когда она говорила о вас, она буквально оживала.

Что за жуткое клише!

– Правда?

Похоже, он этого не замечает, потому что в его голосе звучит горечь.

– Это здорово.

Он снова замолкает, и я слышу в трубке его дыхание, частое и прерывистое.

– Мы… мы серьезно поссорились в тот вечер, – говорит он. – Мне больно думать, что она на меня злилась, когда… – Фраза так и осталась неоконченной.

– Я уверена, что она не могла на вас долго сердиться, – отвечаю я. – У семейных пар ссоры не редкость. Супруги часто ссорятся.

– Но та ссора была особой, просто ужасной, и я не могу… Мне кажется, я не могу никому об этом рассказать, потому что стану выглядеть преступником. – Теперь в его голосе звучало чувство вины, не отпускавшее его ни на мгновение.

Я не помню, с чего все началось, – говорит он, и я ему не верю, однако вспоминаю, как часто не помнила сама, и прикусываю язык. – Я сильно разозлился. И наговорил… много лишнего. Я вел себя, как кретин. Как полный кретин. Она обиделась. Ушла наверх и собрала сумку. Не знаю, что она взяла, но потом увидел, что нет ее зубной щетки, и понял, что она не собиралась возвращаться домой… Я подумал… она уехала ночевать к Таре. Такое уже было один раз. Один-единственный раз. Это не случалось постоянно. – Я даже не пытался ее вернуть, – продолжает он, и до меня доходит, что он не говорит со мной, а исповедуется.

Он находится по одну сторону стенки исповедальни, а по другую – я, невидимая и безликая.

– Я позволил ей уйти.

– Это было в субботу вечером?

– Да. И больше я ее не видел.

Был свидетель, который видел ее – или «женщину, подходящую под описание» – возле железнодорожной станции Уитни около четверти восьмого. Я знаю это из газет. После этого ее не видел никто. Ни на платформе, ни в электричке. На станции Уитни нет видеонаблюдения, а в Корли камеры ее не зафиксировали, хотя в газетах отмечалось, что это ни о чем не говорит, потому что на этой станции много «слепых зон».