Девушка в зеркале (сборник)

С Эмбер они почти не разговаривали. Порой она предпринимала попытки наладить отношения и, хотя ее усилия были шиты белыми нитками, не отступала. В иные дни она почти не беспокоила его, лишь готовила еду и оставляла подогреваться в специальной чугунной печи «Ага», пользоваться которой так и не научилась, или приносила в кабинет — смотря на что хватало ее рвения.

В начале второй недели Герман как-то раз спустился вниз выпить кофе и обнаружил Эмбер, одетую для выхода, хотя в последние дни она, глядя на него, тоже не очень-то наряжалась.

— Куда собралась?

— Поеду в деревню, а возможно, и дальше — это как пойдет езда по левой стороне. У нас продукты заканчиваются, так что меня, наверное, не будет целый день.

— Ты едешь одна?

— Я бы хотела поехать вместе, но как ты расстанешься с халатом? — Она думала сказать это в шутку, но вышло как обычно — сухо и натянуто.

Взглянув в зеркало, Герман ужаснулся: отросшие густые волосы всклокочены, щеки и подбородок покрыты щетиной, грязный халат давно нуждается в стирке. Но дело было не только в этом. Ему не хотелось никуда ехать, не хотелось ничего делать, потому что его мысли, поглощенные книгой, застряли в придуманном запутанном мире, который никак не хотел оживать на бумаге.

— Какой ужас! — вздохнул Герман и сел за стол. — К твоему возвращению я приведу себя в порядок, — пообещал он, прекращая пристрастный допрос.

— Хорошо, — улыбнулась Эмбер, подошла, положила руки ему на плечи и поцеловала в затылок. Даже через халат ее руки обжигали холодом. — Вот каково быть женой художника, — не без ехидства пожаловалась она и начала осторожно массировать ему плечи, пока он не расслабился и не ощутил знакомое томление.

Эмбер, должно быть, почувствовала это и остановилась:

— Как дела у тебя в офисе?

— Я разрешил им звонить только в случае крайней необходимости — например, если наступит конец света. Так что пока новостей никаких. — Всю переписку и телефонные звонки он поручил Флорри, своему верному секретарю. Она проработала у него двадцать лет, хотя порой ей приходилось нелегко. Герман не скучал по работе и не испытывал желания выходить на связь — к своему удивлению и удовлетворению. Это означало, что его решение уехать в отпуск было верным.

— Их послушать, так конец света уже наступил. — Эмбер кивнула на маленький телевизор, включенный на канале Си-эн-эн. — Может быть, стоит все-таки позвонить и убедиться, что все в порядке.

— Сами позвонят в случае чего. Пока меня не будет, Джеффри отлично со всем справится.

— У Джеффри нет твоих способностей. Ему нужны твои решения, твой разум.

— Вряд ли мне приятно слышать подобные отзывы о человеке, в чьих руках я оставил мою компанию, дорогая. — Слово «дорогая» наждачной бумагой заскребло во рту, и Герман поскорее глотнул кофе.

Эмбер пожала плечами:

— За все время, что мы здесь, ты ни разу не включал телефон и не проверял электронную почту. Своего адреса ты не оставил. Как они должны с тобой связаться, если вдруг понадобится твоя помощь? — Она стала собирать сумку.

Герман щелкнул пультом и выключил телевизор. Наступила полная тишина.

— Ты позвонил своей матери?

— Нет.

— Почему?

— Забыл.

— Позвони.

— Зачем? Что случилось?

Эмбер пододвинула стул и села напротив:

— Дела там неважные.

— Дела уже несколько дней как неважные, что могло измениться?

— Рак добрался до поджелудочной железы.

Герман задумался. Представил себе отца,

сельского нелюдима, которого заперли в частной городской больнице, отдали на милость толпы образованных всезнаек, которые мнут его, колют иглами и говорят на непонятном языке.

— Твоя мать жалуется, что плохо разбирается в том, что ей говорят врачи. Она в панике.

Мать, поистине жертвенная натура, дает, дает и никогда ничего не берет — и даже не хочет — взамен, смущаясь от самой мысли о такой возможности.

— Но с ней же девочки, — сказал Герман, хотя понятия не имел, кто с ней, и это скорее был вопрос, чем утверждение.

— Да, там Аннабел.

— Ну эта отпугнет любой рак!

— Она говорит, что по нескольку раз в день пытается до тебя дозвониться, — серьезно отвечала Эмбер.

— Я не включаю телефон, как ты сама сказала. И пусть, наконец, усвоит, что такое разница во времени. Нет смысла звонить мне, когда здесь четыре утра. Да и чем я могу помочь? Ты же ее знаешь. Она считает, что весь мир — это Америка.

— Мне кажется, они просто хотят, чтобы ты вернулся, только и всего. Они не просят тебя о чуде.

— Но я не могу, мы всего неделю как приехали.

Эмбер встала, аккуратно отодвинув стул. Ее движения были настолько точны, что порой это раздражало. Вот как сейчас.

— Тебе купить что-нибудь?

— Нет, — буркнул Герман, однако, когда она была уже на пороге, спохватился. — Кофе и бумагу!

— Это хороший знак, — обрадовалась она. — А тетрадь уже закончилась?

Герман кивнул. Эмбер, подмигнув ему, вышла и захлопнула за собой дверь.

Еще бы ей не закончиться — корзина у стола была полна чистых скомканных листов, а он между тем не написал ни строчки.

В тот день Эмбер домой вернулась поздно, часов около восьми, влетела, блестя глазами. Герман слышал, как она напевает, разбирая сумки с продуктами. В девять часов она поднялась наверх и вошла к нему — он сразу почувствовал запах свежего кофе и «Шанель № 5».

— Так и думала, что ты здесь. — Она поставила кружку с кофе на новую подставку и села в кресло.

— Насколько я понимаю, ты нашла деревню.

— И не только. Я поехала дальше, потому что в деревне нет ничего, кроме почты, церкви и пивной. И приехала в Бат. Шикарное место! Ты должен там побывать. Я даже купила пару туфель.

— Рад, что ты снова становишься самой собой, — улыбнулся Герман.

— Я? — удивилась Эмбер. — Ты думаешь, что я… ладно, не обращай внимания. Как продвигается рукопись?

— Хм…

— Дашь почитать?

— Нет. Пока нет. Я не закончил.

— А когда ты мне позволишь прочитать? Обещаю, что не буду говорить гадостей или критиковать — если ты сам не попросишь. Я не стану навязывать тебе свои идеи и все в таком роде, но я могла бы сказать, что мне нравится, а что нет. На твое усмотрение, в общем. Мне просто хочется прочитать. Я хочу, чтобы ты впустил меня в свой мир, а то у меня чувство, словно я тут лишняя.

Ну вот, опять… Лишняя, одинокая, несчастная — вся эта психологическая чушь.