Девушки, согласные на все

– Тогда я выбираю телевизор. Чтобы была возможность смотреть по нему тебя, когда ты наконец станешь известной актрисой.

– Хорошо, – без улыбки сказала она. – Значит, завтра у нас будет телевизор.

Это были ее последние слова, обращенные к Филиппу, – больше он ее голоса никогда не слышал. Азия еще какое-то время посидела с ним на кухне, потом решительно поднялась с расшатанной старой табуретки, вышла в прихожую и принялась зашнуровывать ботинки. Она накинула на плечи легкий пиджак, повесила сумку на плечо, машинально пригладила волосы и, улыбнувшись Филиппу, вышла из квартиры.

Потом, осознав, что видел ее в последний раз, Филипп с болезненным упорством будет стараться вспомнить эту сцену в мельчайших подробностях.

Ее улыбка – словно через силу, одним уголком губ. Ее глаза – две черные впадины на желтой равнине утомленного лица. И как смахнула она длинную жесткую челку со лба. И как обернулась через плечо, уже спускаясь по лестнице. Он будет искать в этих мелких будничных деталях какой-то скрытый смысл, какие-то тайные знаки, которые он не сумел вовремя разгадать.

Догадывалась ли она? Знала ли, на что идет? Понимала ли, чем рискует? Может быть, собиралась попрощаться с ним на всякий случай, да духу не хватило?

Нет, вряд ли. Конечно, несмотря на прожженный вид, Азия была довольно легкомысленна и наивна. Филиппу одного взгляда на этого подозрительного Другга хватило, чтобы понять: с таким типом связываться не стоит. А она до последнего момента надеялась, что он когда-нибудь поможет ей попасть в кино.

И все же, несмотря на инфантильность, она никогда не стала бы рисковать собственной жизнью. Даже если бы ей пообещали за это миллион долларов. Слишком уж хорошо она к себе относилась. Нет, она действительно надеялась заработать, сорвать легкий куш. За что в итоге и поплатилась жизнью.

Она ушла из дому в один из последних дней лета, звеняще тихих, теплых и томных. Только через неделю Филипп заподозрил неладное. Сначала он решил, что Азия его бросила. Бросился к шкафу, в котором она хранила свою одежду, – брюки и блузы аккуратными стопками лежали на месте. Хотя это еще ни о чем не говорило. Такая взбалмошная особа, как Азия, могла уйти из дому без вещей и не имея в кармане ни копейки денег. Если бы ей и в самом деле вздумалось уйти, Филипп не сомневался, что так бы она и поступила.

В начале сентября начались дожди. Резко похолодало – осень настолько агрессивно отвоевывала свои права, что лето капитулировало без боя. Однажды Филипп сообразил, что не видел Азию уже несколько недель. Она уходила из дому в легких светлых брюках, тоненьком пиджаке и рваных старых ботинках, которые никак не могли выдержать атаку глубоких московских луж. Она бы непременно вернулась за теплой одеждой… Если бы была жива, подумал Филипп, и сам же испугался своих мыслей. Впервые за все это время в его голове сигнальным маячком замелькала мысль, что с ней могло случиться какое-то несчастье.

И тогда он решил Азию найти. Это оказалось нелегко. Он ведь не был знаком ни с кем из ее немногочисленных друзей. В сущности, он и о ней очень мало знал – несмотря на то что они прожили вместе почти год. Не знал, чем она живет, с кем общается. Азия не была домоседкой, и Филипп представить себе не мог, где она болталась целыми днями, пока он пропадал в институте. Все, что у него было, – это многочисленные мужские телефоны, записанные на обоях, и адрес квартиры, где Другг снимал свои фильмы.

Он набрал несколько «обойных» номеров. По одному раздраженный мужской голос рявкнул, чтобы он не смел больше звонить. По другому совсем юный басок ответил:

– Азия? Эта прошмандовка дала вам мой телефон? Подождите, не вешайте трубку. Она мне денег должна, триста рублей… Эй, где вы?

Филипп понял, что от телефонных собеседников толку не будет. В большинстве своем это были брошенные Азией любовники, обиженные ею и не желающие о ней разговаривать.

И тогда Филиппу пришлось поехать в логово Другга.

Режиссер встретил его как родного. Знакомая обшарпанная дверь квартиры-студии гостеприимно распахнулась перед Филиппом, и на пороге возник тепло улыбающийся Другг. Он был одет по-домашнему – в немецкий махровый халат, который нелепо смотрелся на его субтильной узкоплечей фигуре. Филипп немного растерялся – он ведь приготовился чуть ли не силой ворваться в эту квартиру.

– Проходи, – Другг хлопнул его по плечу. – Можно не разуваться. Я как раз чай собирался пить.

– Добрый вечер. Э-э-э… – растерялся Филипп. Он даже не помнил (а скорее всего, и не знал никогда), как его зовут.

Другг словно мысли его прочитал.

– Называй меня просто Друг, – сказал он. – Меня все так называют. Моя настоящая фамилия стала мне и прозвищем… Ты на кухню проходи, вот сюда… А что поделать, если фамилия говорящая? Я ведь и в самом деле друг. Всеобщий друг, – самодовольно хохотнул он, – и тебе могу другом стать. Если ты не дурак.

Все решительное настроение Филиппа испарилось, как лужа на солнцепеке. Отчего-то в обществе раскованного улыбчивого «друга» он чувствовал себя сконфуженно. Может быть, из-за того, что режиссер без тени смущения цепко рассматривал его с ног до головы?

«Может, он и мне собирается предложить поучаствовать в съемках?» – с ужасом подумал Филипп.

– Тебе какой чай, зеленый или черный? – приветливо поинтересовался Другг, выставляя на стол вазочку с дорогими шоколадными конфетами.

– Черный, – буркнул Филипп.

– Наверное, ты разыскиваешь свою подружку? – без паузы, точно таким же будничным тоном поинтересовался он.

Филипп поерзал на стуле, который казался ему неудобным.

– Так вот, не ищи ее. Она уехала. – Он поставил на стол две ароматно дымящиеся чашки.

– Как это уехала? – Филипп не притронулся к чаю. – Куда? С кем?

Другг развел руками:

– Этого она мне не сказала. Но она не вернется. Незачем ей теперь возвращаться. Думаю, что сейчас она очень далеко отсюда. Возможно, за границей.

– У нее богатый любовник? – догадался Филипп.

– Может быть, – пожал плечами он. – Не ищи ее, не надо. Она тебя совсем не любит.

– Знаю, – пришлось признаться ему. – А вы… а ты уверен, что все так и есть?

– На все сто процентов. Мне очень жаль, что она не сказала тебе… Все так спонтанно случилось… А ведь я, Филипп, сам собирался тебе звонить.