Девяностые: сказка

–  Пошли к Нордману, - говорит Сидор.
– Он дома должен быть.

–  Может, позвоним?
– спрашивает Женя.
– Двушка есть у кого?

Двушки ни у кого нет. Я бы предложил позвонить гривенником, но, боюсь, сочтут мажором.

–  Может, нааскать?
– говорю я.

–  Тут дольше аскать, чем ехать, - отвечает Альперович.

Пока шли к метро, Женя догоняет меня и спрашивает: а эта Маринка - кто такая? Отвечаю: герла одна с курса, а что? Женька молчит, надувает губы, потом начинает, мол, она думала, сегодня будет ностальгический праздник, воспоминание о школе, о времени, когда мы были молодыми, вот и музыка траурная, ну, в смысле, на грустный лад настраивает.

Да ладно, говорю, Маринка клевая на самом деле. Чего она клевая, говорит Женька, вот, смотри, Альперович про Рому сказал, что он над портретом Брежнева плачет, она засмеялась. Она ж не видела Рому ни разу, не представляет, как это смешно: маленький, крепенький Рома, в старой школьной форме, с комсомольским значком, морда как на собрании, сидит дома и рыдает над портретом.

Вышли на "Парке культуры", повэнтали к Нордману. Сидор всю дорогу травит армейские телеги, говорит - это все с ним было. Никто не верит, но Маринка слушает с интересом. Альперович спрашивает, нормально ли мы затарились в "Балатоне" или надо еще в винный зайти.

Мы купим два батла и будем вайн дринчать, пытаюсь я сочинять про себя, а после будем фачиться, не будем… не могу придумать рифму. Мне нравятся эти слова: дринчать, батл, вэнтать, фачиться. Хочется небрежно войти утром в аудиторию, сказать кому-нибудь, чтобы Маринка слышала: вчера отфакал одну герлу. Была в полном отпаде. Пусть Маринка знает, чего я стою.

Поручика нет дома, устраиваемся на черной лестнице. Кайфовое место: через маленькое оконце видна дверь Поручикова флэта, а нас не видно. Я скидываю куртку, хочу предложить Маринке сесть, но вижу - она уже устроилась прямо так. Протягиваю куртку Женьке, она говорит "спасибо", усаживается, а Маринка смотрит на нее с легким презрением. Женька снова надувает губы и отворачивается.

С бёздником тебя, говорит Крис, снимает с руки джинсовую феничку, надевает мне на запястье. Женька вытаскивает из сумки кассету "Сони", говорит последние "Смоки", сама записала, Альперович протягивает какую-то папку, завернутую в газету, шепчет заговорщицки дома развернешь, - небось, Самиздат, чего еще ждать от Альперовича? Сидор говорит, что подарок будет потом, а Маринка подходит ко мне и целует в губы. У нее мягкие губы со вкусом помады, свежее дыхание, светлые вьющиеся волосы. Мой член сразу встает в тесных джинсах с единственным вышитым пацификом.

Первую бутылку пускаем по кругу. Хороший вайн, говорит Крис. Боже мой, какую же дрянь я пил в армии, вздыхает Сидор, а Крис рассказывает, как он косил в крейзе.

Если бы я не поступил в институт, думаю я, тоже пошел бы в крейзу, не позволил бы себя забрить, как Сидора. В крейзе я бы познакомился с олдовым пиплом, который косит не первый год, вышел бы оттуда системным, уважаемым, ездил бы стопом, ел бы ништяки, ночевал на случайных флэтах. Кайфовая была бы жизнь! Жалко, что я поступил.

–  А тебя кололи аминазином, как генерала Григоренко?
– спрашивает Альперович.

–  А что, генералы тоже косят?
– усмехается Марина, а Женя смотрит на нее с презрением и надувает губки. Женя очень красивая сегодня, но я люблю Марину. Вот выпью еще немного, думаю я, подойду к ней и скажу Марина, пойдем пофачимся. А она ответит Ништяк, а Крис только кивнет, потому что он олдовый и врубается во фрилав. Вот только выпью еще немного - и скажу.

Сидор говорит, что надо выпить за Брежнева или лучше - рассказать по анекдоту в его память. Альперович рассказывает про вампиров: За стаканами пойдем или по-простому горло прокусим?
– Ты что, пять звездочек - из горла? Сидор говорит, что Героем Союза он, вроде, был шесть раз, а Женька прерывает: мол, кончайте стебаться, все-таки человек умер.

Альперович расчехляет "кремону". Может, мне спеть мой перевод из "Битлз". По-моему я клево перевел начало "Lucy in the Sky with Diamonds":

Видишь себя посредине ручья дерево ред небеса мармелад

Зовешь герлу и тебе отвечает калейдоскопический взгляд

Конечно, "ред" - это не совсем tangerine, но иначе в размер не влезает. Зато слово "калейдоскопический" удалось оставить - по-моему, классно. Жалко, припев никак не переводится. Я пытался сделать что-то вроде "Люсю искать и аскать" - вроде, и в размер попадает, и красиво, но что-то не то. А вот еще начало "She's Leaving Home":

В среду утром, пять часов, только начался день.Дверь прикрывает, пишет записку -Мол, до свиданья, я буду не близко.В кухню спустилась, нормально все вроде.Хлопнула дверь - и она на свободе.

А дальше - опять кранты. Удружили мне пэрента, ох, удружили. Лучше бы я ходил во дворец пионеров в литературный кружок: у меня же явный талант к стихам, надо было его развивать.

А еще я хочу перевести "All You Need Is Love", это главная битловская песня, гимн всех волосатых. Никак не получается: "любовь" по-русски слишком длинное слово. Можно попробовать заменить на "секс", тем более - это одно и то же.

Тем временем Альперович уже поет "Дай мне напиться железнодорожной воды", стараясь не орать слишком громко, чтобы жильцы не сбежались. Летом он был в Питере, переписал кассету "Аквариума" и теперь поет только Гребенщикова. Мы открываем третью бутылку. Я вижу как Женя пересаживается на ступеньку выше и как бы ненароком прижимается к Крису. Вот было бы хорошо, если бы она увела его у Маринки - хоть он и олдовый и вполне врубается во фрилав.

А системный пипл любит "Аквариум"? спрашивает Сидор. Только пиплы и понимают "Аквариум", отвечает Крис. А я больше люблю Цоя, говорит Сидор, он тоже из Питера, китаец, как Брюс Ли. У нас одному земляки кассету прислали, там всего пара песен была… Забирает у Альперовича гитару, ударяет по струнам и орет во все горло, безжалостно фальшивя:

Ночь коротка, цель далека,Ночью так часто хочется пить,Ты выходишь на кухню,Но вода здесь горька,Ты не можешь здесь спать,Ты не хочешь здесь жить.

На третьем куплете в окно парадного просовывается недовольное женское лицо, исчезает. Сидор откладывает гитару.

Женька совсем уже притиснулась к Крису, я думаю, как бы подобраться к Маринке, но она с другой стороны обнимает Криса, злобно смотрит на Женьку, опять заводит разговор про гороскопы, телепатию и магию. Рассказывает, как однажды во сне увидела билет, который ей достался на экзамене. Смотрит на Криса со значением, а Крис мускулистой рукой уже обнимает Женьку, но все равно отвечает Кайфово, и тогда Женька гонит свою телегу о том, как в пятом классе они придумали с Леркой цветик-семицветик, который исполняет желания.

Я думаю: если бы у меня был такой цветок, я бы хотел быть стройным и сильным, как Сидор, умным, как Альперович, и свободным, как Крис. Я ездил бы стопом, ел бы ништячки, ночевал на случайных флэтах, фачился бы с клевыми герлами. Но у меня нет такого цветка, и поэтому я могу только смотреть на Марину, которая по-хозяйски обнимает Криса и говорит: цветик-семицветик - это же травка. Нет, отвечает Крис, это символ детей цветов, волосатых. Flower Power, говорю я.

Я отлично знаю английский, перевожу песни "Битлз", умею играть на гитаре. Я очень клевый, только никто этого не замечает, даже Маринка. Крис и Женя начинают целоваться, Маринка делает вид, что ей все равно, обхватывает колени руками, смотрит в сторону. Лестница слишком узкая, я не знаю, как подойти к Маринке, и в этот момент Альперович начинает петь: Рутман, где твоя голова? Твоя голова там где чай, а я говорю, чтобы привлечь Маринкино внимание: