Девять драконов

— Это ни капельки не смешно.

— Она способная.

— А Питер?

— Нет.

— Но Вивиан — не Макинтош и не Фаркар.

Он пожал плечами:

— Наша семья всегда разрасталась и процветала, вбирая в себя аутсайдеров.

— Что ты говоришь!

— Отец твоей матери был аутсайдером. Даже старый Эймос Фаркар был аутсайдером у Хэйгов. И Бог свидетель, я тоже аутсайдер. Твоя мать часто говорила — когда женщины хана в затруднительном положении, они, по крайней мере, могут выйти замуж за блестящего молодого человека.

— Слова матери, — холодно поправила его Викки, — звучали не так. Она говорила — когда женщины в беде.

— Это одно и то же.

— Это не одно и то же. А кроме того, она имела в виду те дни, когда женщинам не позволялось самим заниматься бизнесом.

— Может, просто они знали о себе нечто, что новые поколения сейчас забыли?

— Папа, китаянки имеют собственные ханы в Гонконге уже сотню лет. Только мы, гуйло, пренебрегаем своими женщинами. Я знаю пять женщин-судовладелиц в Гонконге, все они китаянки и процветают.

— Может, они знают о кораблях что-то, чего я не знаю?

— Они знают что-то, что женщины в нашей семье знали всегда.

— И что же это?

— Разницу между женами и наложницами.

— Я не хочу продолжать этот разговор. Извинись или иди вниз.

— Я не буду извиняться, — сказала она с горячностью. — Ты не доверяешь мне. Ты обращаешься со мной так, будто я ничего не стою. Ты не можешь смириться с тем, что я твоя наследница. А теперь ты еще говоришь, что оставишь наш хан Вивиан,если что-нибудь случится с тобой и со мной.

— Я не приглашал тебя сегодня. Я оставил тебя дома, в безопасности. Вместо этого ты проникла на борт и атакуешь Вивиан. Я этого не потерплю.

— Папа, пожалуйста, позволь мне пойти с тобой на встречу.

— Иди вниз.

— Хорошо. Извини, что я сказала то, что сказала.

Он молчал.

— Папа!

Она слышала плеск волн и шипение пены, брызжущей на палубу.

— Тебя сюда не приглашали. Оставь меня одного.

— Хорошо, тайпан, — ответила она с горечью. — Извини за то, что у меня есть свое мнение.

— К черту твое мнение!

— И еще прости меня за то, что у меня есть чувства.

— Не у тебя одной есть чувства, глупая сучка.

— Что-о?

— Когда я сказал тебе летом, что Вивиан вернула мне вкус к жизни, все, что я услышал, это парочку едких реплик.

Викки вскочила со скамейки кокпита и с шумом распахнула крышку люка. Свет из люка хлынул им на лица. Отец быстро поднял руку, чтобы заслониться.

— Убери этот чертов свет! Ты слепишь меня.

Викки повернулась к нему, сдерживая ярость.

— А чего ты ждешь от меня? Одобрения?

— Мне не нужно твое чертово одобрение. Я просто старался, чтобы ты поняла. Закрой этот дурацкий люк.

— Поняла что?

— Как это случилось — почемуэто случилось.

— Ты предал мою мать. А теперь ты еще бросил ее на произвол судьбы.

— Пора бы тебе уже вырасти, ваше высочество. В этих делах бывает по-разному. Она ушла от меня. Я не бросал ее. Ты не можешь винить в этом меня одного.

— Может, и нет, — допустила Викки. — Она оставила тебя. Но чтоона оставила? Хьюго умер. Она нуждалась в твоей помощи. А ты трахал Вивиан.

— Я не убивал Хьюго, — закричал он, рука его взлетела, словно защищаясь от памяти.

— Никто не говорит, что ты убивал, хотя некоторые…

— Мы плавали и в худшую погоду, твоя мать и я.

— До того,как ты начал трахать Вивиан.

Когда Викки это сказала, она услышала вдруг более спокойный голос, говоривший, что зашла слишком далеко. Викки начала извиняться, но отец опять разозлился:

— Я предупреждаю тебя, ваше высочество.

И тут понеслось — как обычно говорил Хьюго.

— Перестань так меня называть!

— Как?

— Я ненавижу это прозвище. Ты не можешь звать меня просто Викки?

— Что?

— Ты не можешь хотя бы раз назвать меня своей дочкой?

— О чем ты говоришь? Это же твое прозвище.

— Это твоепрозвище.

— Это было твоим прозвищем с тех пор, как ты была крошкой.

— Оно пропитано ненавистью.

— Ты сошла с ума.

— Я не сошла с ума. Не знаю почему, но ты ненавидишь меня, папа. Я наконец начинаю понимать, что ты ненавидишь меня.

— Дьявольская чепуха.

— Ты обращаешься со мной так, словно обвиняешь меня в чем-то. Словно я что-то тебе сделала. Ты не доверяешь мне. Ты…

— Не начинай все сначала.

— Папа, если есть в Гонконге еще человек, который может, кроме тебя, управляться с делами Макфаркаров, так это я.

— Ты тридцатидвухлетняя женщина.

— Мне кажется, я такая же, как и ты. Я дерзкая, как ты. Я твоя по крови в том, в чем никогда не был Хьюго. Я и впрямь твоя наследница.

— Я пока еще в полном здравии. Пока.

— Конечно. Но потом наступит моя очередь. Возьми меня с собой на встречу. Ты же брал Хьюго.

— Ты не Хьюго.

— Я лучше.

— Ну, это не тебе говорить.

— А мне и не нужно говорить. Ты это сам сказал.

— Черт побери, я…

— В ту ночь, когда он умер, ты смотрел на меня — ты помнишь, ты знаешь, что это так, — ты смотрел на меня. Тебе не нужно было говорить ни слова. Это было в твоих глазах. На одну секунду ты допустил это.

— Допустил — что?

— Скажи это громко. Вслух.

— Что?

— Скажи это.

— Я ничего не скажу.

— Скажи это! — закричала она. — Скажи!

— Сказать — что?

— Скажи, что я — достойная тебя дочь… Скажи… Пожалуйста.