Девять месяцев до убийства
Шрифт:
— Но какой же я глупец! Даже не посчитаться с возможностью такого нападения! Дело быстро принимает новый оборот.
— Не казнись, Холмс. Кто бы вообще мог знать заранее…
— Моя специальность как раз и заключается в том, чтобы знать заранее.
— Во всяком случае, вы все же были настороже и только благодаря вам мы обратили их в бегство, хотя они и располагали всеми преимуществами.
Но Холмс все не успокаивался.
— Я действовал слишком медленно, Ватсон, — сказал он. — Слишком медленно. Но теперь нам пора поторапливаться. Пойдем, найдем кэб, чтобы отвезти
Экипаж вскоре был найден, и мы отправились, грохоча по мостовой, в направлении Бейкер-стрит.
— Хотел бы я знать, кто их послал, — проговорил Холмс.
— Без сомнения, тот, кто предпочел бы видеть нас мертвыми, — отозвался я.
— Однако противник наш, кто бы он ни был, ошибся в выборе исполнителей. Ему следовало бы нанять молодцов посерьезнее. Эти чересчур горячились, что негативно сказалось на силе их ударов.
— К счастью для нас, Холмс. К счастью для нас.
— Одного они добились, во всяком случае. Если у меня до последнего момента и оставались еще какие-то сомнения относительно этого дела, то теперь я ни за что не отступлюсь от него.
Холмс сказал это тоном, не предвещавшим ничего хорошего, и больше не проронил ни слова до самого завершения нашей поездки. Лишь когда мы уже сидели перед пылающим камином, а миссис Хадсон заваривала нам чай, он снова обратился ко мне.
— Оставив вас вчера в одиночестве, Ватсон, я внес ясность в некоторые второстепенные аспекты этого дела. Известно ли вам, что в Национальной Галерее есть картина, изображающая обнаженную натуру — и недурная картина, замечу! — принадлежащая кисти Кеннета Осборна?
— Я не ослышался? Кеннета Осборна? — воскликнул я.
— Да. Кеннета Осборна, герцога Шайрского.
Он пропечатал всю ночь напролет и встретил рассвет за столом — с красными глазами, щетиной на подбородке и голодным желудком.
Эллери направился на кухню, где достал из холодильника бутылку молока и три сандвича, оставшихся еще с вечера. Он проглотил их, выцедил до последней капли содержимое бутылки, промокнул рот салфеткой, вздохнул, потянулся и взялся за телефон.
— Доброе утро, папа. Ну, кто победил?
— В чем победил? — недовольно спросил инспектор Квин на Бермудах.
— В метании подковы.
— Ах, вот ты о чем… Они продули мне пару этих гнутых железок. Как погодка в Нью-Йорке? Отвратительная, надеюсь.
— Погодка? — Эллери бросил взгляд в окно, но жалюзи оказались закрытыми. — Честно говоря, пап, не знаю. Я проработал всю ночь напролет.
— А меня отправил мучиться от безделья! Сын мой, почему бы тебе самому не приехать сюда?
— Не могу. Мне надо во что бы то ни стало домучить книгу, к тому же добавилось еще кое-что. Вчера вечером заходил Грант Эймз. Выпил весь бар и оставил взамен пакет.
— Вот как? — с интересом спросил инспектор. — Что за пакет?
Эллери рассказал.
Старший Квин вздохнул.
— Сущий вздор. Кто-то хочет над тобой подшутить. И что же, ты прочел?
— Пару глав. Должен признать, сделано довольно неплохо. Захватывающе написано, можно сказать.
Но когда я читал, мне явилась муза, и я снова сел за машинку. А какие у тебя планы на сегодня, папа?— У меня скоро солнечный удар будет на этом проклятом пляже! Эллери, я так скучаю, что скоро волком взвою. Может, ты разрешишь мне все-таки вернуться домой?
— Нет, — ответил Эллери. — Получи сперва солнечный удар. Впрочем, знаешь что? Может, ты почитаешь развлечения ради этого неопубликованного Шерлока Холмса?
Судя по интонациям инспектора Квина, он задумал какую-то хитрость.
— Вот что! Мне пришла в голову замечательная идея. Я сейчас позвоню в аэропорт, закажу билет и мигом прилечу за этой тетрадью в Нью-Йорк…
— Э, нет. Так дело не пойдет. Я сам пришлю тебе рукопись.
— К черту твою рукопись! — рявкнул отец.
— Пока, папа! — ласково попрощался Эллери. — Не забывай свои солнечные очки, когда идешь на пляж. Хорошо кушай, ничего не оставляй в тарелке.
И поспешил положить трубку.
Сощурившись, он поглядел на часы. Он еле видел их сквозь розовую пелену перед глазами, как и пишущую машинку.
Тогда он отправился в ванную, принял душ и вернулся уже в пижаме. Первое, что он сделал по возвращении— выдернул из розетки телефонный шнур. Затем взял в руки дневник доктора Ватсона.
Почитаю разве что на сон грядущий, может, быстрей засну, подумал он, лукавя с самим собой.
Поутру, когда я проснулся, Холмс уже был на ногах и расхаживал по комнате из угла в угол. Он ни словом не помянул наше вчерашнее приключение, зато сказал:
— Ватсон, смею ли я просить вас о небольшом одолжении — сделать для меня некоторые записи?
— С удовольствием.
— Должен принести вам свои извинения, что низвожу вас до степени секретаря, но у меня есть на то особая причина, по которой все детали этого дела надлежит записать в максимально связной форме,
— Особая причина?
— Конечно. Если у вас нет иных планов на сегодняшний вечер, мы посетим моего брата Майкрофта в его клубе. Консультация с ним могла бы быть весьма полезной. Как вам известно, аналитические способности Майкрофта в определенном отношении превосходят мои.
— Я знаю, что вы очень высокого мнения о нем.
— Он, конечно, кабинетный теоретик, поскольку для него нет ничего более неприятного, чем сниматься с насиженного места. Если бы кто-нибудь изобрел специальное кресло, которое доставляло бы человека из дома на работу и обратно, то Майкрофт первым купил бы его.
— Я припоминаю — в размышлениях он всегда строго следует своей методе.
— А в результате оказывается, что все загадки — включая загадку человеческой жизни — сводятся у него к комбинациям наподобие шахматных. На мой взгляд, метода эта имеет достаточно ограниченное применение. Но для упорядочения обширного материала она подчас бывает очень полезна.
Холмс потер руки.
— Ну, а теперь составим список наших действующих лиц. Первым из них, хотя и не обязательно главным, будет герцог Шайрский…