Девять рассказов

– Что он сделал?

– Откровенно говоря, я бы скорее не вдавался в детали, – сказал молодой человек. Он достал сигарету из своей пачки, игнорируя прозрачный хьюмидор на столе, и закурил от своей зажигалки. Руки у него были большими. Они не казались ни сильными, ни умелыми, ни чуткими. Однако он действовал ими так, словно они обладали некими с трудом контролируемыми эстетическими предпочтениями. – Я решил, что даже думать об этом не стану. Но я в такой ярости, – сказал он. – То есть, возникает этот жуткий типчик из Алтуны, штат Пенсильвания – или откуда-то оттуда. Очевидно, помирает с голоду. Я по доброте своей душевной – прямо-таки добрый самаритянин – пускаю его к себе в квартиру, эту совершенно крошечную квартирку, в которой я сам едва развернусь. Знакомлю его со всеми моими друзьями. Даю ему захламлять всю квартиру своими кошмарными рукописями, окурками и редисками, и чем попало. Знакомлю его со всеми театральными продюсерами Нью-Йорка. Таскаю его грязные рубашки в прачечную и обратно. И сверх всего этого… – молодой человек прерывается. – И за всю мою доброту и порядочность, – продолжил он, – он выходит из дома в пять-шесть утра – не оставив после себя хотя бы записки – и забирает с собой все, до чего только дотянулись его гнусные грязные ручонки, – он замолчал, затянулся сигаретой и выдохнул дым изо рта тонкой шипящей струйкой. – Не хочу говорить об этом. Правда, – он взглянул на Джинни. – Пальто у тебя – прелесть, – сказал он, встав с кресла. Он подошел к Джинни и взял между пальцев лацкан ее пальто. – Такое славное. Впервые вижу по-настоящему хорошую верблюжью шерсть со времен войны. Могу я спросить, где ты его достала?

– Моя мама привезла из Нассау.

Молодой человек вдумчиво кивнул и попятился обратно к креслу.

– Это одно из немногих мест, где можно достать по-настоящему хорошую верблюжью шерсть, – он уселся. – Она там долго пробыла?

– Что? – сказала Джинни.

– Твоя мама долго пробыла там? Почему я спросил, моя мама была там в декабре. И часть января. Обычно я езжу с ней, но этот год был таким суматошным, что я просто не мог вырваться.

– Она была там в феврале, – сказала Джинни.

– Шикарно. Где она останавливалась? Не знаешь?

– У моей тети.

Он кивнул.

– Можно спросить, как тебя зовут? Я так понимаю, ты подруга сестры Франклина?

– Мы в одном классе, – сказала Джинни, ответив только на его второй вопрос.

– Ты ведь не знаменитая Максин, о которой говорит Селена, а?

– Нет, – сказала Джинни.

Молодой человек вдруг принялся отряхивать манжеты своих брюк тыльной стороной ладони.

– Я с ног до головы в собачьей шерсти, – сказал он. – Мама уехала на выходные в Вашингтон и припарковала свою зверюгу у меня. На самом деле она довольно милая. Но до того неряшливая. У тебя есть собака?

– Нет.

– Вообще-то, я думаю, жестоко держать их в городе, – он перестал смахивать шерсть, откинулся на спинку и снова взглянул на часы. – Сколько знаю этого мальчишку, всегда опаздывает. Мы собираемся посмотреть «Красавицу и чудовище» Кокто [15] , а это такой фильм, на который приходить надо вовремя. А иначе пропадет весь шарм. Ты его не смотрела?

15

Фр. La Belle et La Bete (”Красавица и чудовище”) – фэнтезийная мелодрама 1946 г. реж. Жана Кокто.

– Нет.

– О, ты должна! Я смотрел его восемь раз. Гений чистой воды, – сказал он. – Я столько месяцев уговариваю Франклина посмотреть его, – он безнадежно покачал головой. – У него такой вкус. Во время войны мы оба работали в одной кошмарном месте, и этот мальчишка волоком таскал меня на самые несусветные в мире картины. Мы смотрели гангстерские картины, вестерны, мюзиклы…

– Вы тоже работали на авиазаводе? – спросила Джинни.

– Боже, да. Много-много-много лет. Пожалуйста, не будем об этом.

– У вас тоже плохо с сердцем?

– Господи, нет. Постучи по дереву, – он дважды стукнул по подлокотнику кресла. – Я здоров как…

Когда в комнату вошла Селена, Джинни быстро встала и пошла ей навстречу. Селена успела переодеться из шортов в платье, что в другой ситуации могло бы рассердить Джинни.

– Извини, что заставила ждать, – сказала Селена неискренне, – но пришлось подождать, пока мама проснется… Привет, Эрик.

– Привет-привет!

– Все равно мне не надо денег, – сказала Джинни, так тихо, чтобы ее услышала только Селена.

– Что?

– Я тут подумала. То есть, ты ведь все время приносишь теннисные мячики и все такое. Я забыла об этом.

– Но ты сказала, что раз мне не приходится платить за них…

– Проводи меня до двери, – сказала Джинни, направляясь на выход, не попрощавшись с Эриком.

– Но ты вроде бы сказала, что идешь в кино, и тебе нужны эти деньги и все такое! – сказала Селена в прихожей.

– Я слишком устала, – сказала Джинни. Она нагнулась и подобрала свое теннисное хозяйство. – Слушай. Я тебе звякну после обеда. Ты ни чем таким вечером не занята? Может, я приду к тебе.

Селена уставилась на нее и сказала:

– Окей.

Джинни открыла входную дверь и прошла к лифту. Нажала на кнопку.

– Я познакомилась с твоим братом, – сказала она.

– Правда? Скажи, оригинал?

– А чем он вообще занимается? – спросила Джинни как бы между прочим. – Он работает или как?

– Только уволился. Папа хочет, чтобы он вернулся в колледж, но он не намерен.

– Почему не намерен?

– Я не знаю. Говорит, слишком старый и все такое.

– А сколько ему?

– Я не знаю. Двадцать четыре.

Дверцы лифта раскрылись.

– Я потом позвоню тебе, – сказала Джинни.

Выйдя на улицу, она пошла на запад, на Лексингтон, чтобы сесть в автобус. Между Третьей и Лексингтон она сунула руку в карман за кошельком и нашла полсэндвича. Она достала его и хотела, было, выбросить где-нибудь на улице, но потом убрала обратно в карман. За несколько лет до того ей понадобилось три дня, чтобы избавиться от дохлого пасхального цыпленка, валявшегося в опилках на дне ее мусорного ведра.

Смеющийся человек

В 1928 году, когда мне было девять, я состоял – и был преисполнен esprit de corps [16] – в организации, известной как Клуб команчей. Каждый школьный день наш вождь собирал нас, двадцать пять команчей, в три часа возле входа для мальчиков школы № 165, на 109-й улице неподалеку от Амстердам авеню. После чего мы набивались в переделанный пассажирский автобус вождя, и он вез нас (по соглашению о финансировании с нашими родителями) в Центральный парк. Там мы до вечера играли, в зависимости от погоды, в футбол (американский или европейский) или бейсбол, смотря по времени года и настроению. В дождливые дни вождь неизменно водил нас либо в Музей естественной истории, либо в Музей искусств Метрополитен.

16

Фр. Esprit de corps – буквально, чувство локтя.

По субботам и в дни большинства национальных праздников вождь забирал нас с утра пораньше, объезжая на своем зачуханном автобусе наши многоквартирные дома, и вывозил из Манхэттена на относительно широкие просторы парка Ван-Кортландт или в Палисады. Если у нас был спортивный настрой, мы ехали в Ван-Кортландт, где площадки отличались приличными размерами и где команда противника обходилась без детских колясок и сердитых старушек с клюкой. Если же наши сердца команчей склонялись к походу, мы ехали в Палисады и скитались там. (Помню, как-то раз в субботу я потерялся где-то на запутанном участке между рекламным плакатом «Линит [17] » и западной оконечностью моста Джорджа Вашингтона. Однако я не растерялся. Я просто уселся во внушительной тени гигантского рекламного щита и, невзирая на подступавшие слезы, открыл свою коробку для ланча, почти не сомневаясь, что вождь меня найдет. Вождь всегда нас находил.)

17

Англ. Linit – марка жидкого крахмала.