Девятая рота (сборник)

…Поддубный поднял болтающего ногами противника, перехватил поудобнее и бросил на лопатки…

Заголовки парижских газет, мелькающие на печатном станке: «Русский медведь возвращается!»

…Иван эффектным «мостом» – перегнувшись назад и упершись головой в пол – бросил противника через себя…

Типографские рабочие пакуют кипы газет: «Русские казаки берут Париж!».

…Иван, навалившись на соперника, вдавил его спиной в ковер.

Из-за кулис исподлобья наблюдал за схваткой Буше со своей свитой.

– Боюсь, номер с маслом на этот раз не пройдет, Рауль? – насмешливо сказал пожилой господин. – Ставки двенадцать к одному. Не в нашу пользу.

– Ставь на меня, – упрямо велел тот.

– Сколько?

– Все! – заорал Рауль. Повернулся и пошел к выходу. Молча, стремительно миновал толпу репортеров…

Мальчишки-газетчики бежали по парижским бульварам, размахивая свежим номером: «Полуфинальная схватка чемпионата мира – Иван Поддубный против Рауля де Буше!»

Вечером Поддубный с Карсаковым, Друбичем и Эженом сидели в открытом кафе. Все, кроме Ивана, пили вино. Иван чокнулся с ними бокалом сока.

– Ты сильно изменился, Иван, – рассуждал Карсаков. – Ты стал еще сильнее, но не это главное. Я всегда говорил, что на ковре побеждают не мускулами, а головой. Главное – ты начал думать на арене, перестал бросаться на врага с шашкой наголо, как в последний бой, как казак на Бонапарта, да простит меня Франция…

– Вы, как всегда, правы, граф, – насмешливо сказал Друбич. – Жаль только, что, кроме вас, это заметили и соперники, и газетчики…

– Перестаньте, в конце концов, иронизировать, барон!..

Иван молча ел, поглядывая на компанию за крайним столиком – пятерых мужчин с невыразительными, будто стертыми лицами, почти одинаково одетых, в одинаковых котелках. Старший, с перебитой, расплющенной переносицей, заметив его взгляд, приветливо приподнял шляпу.

– Но весь Париж по-прежнему болеет за тебя, Иван, – с улыбкой кивнул на них Эжен.

– Остались две самые тяжелые схватки – Рауль и Йенс Педерсен. Рауль – очень хитрый и очень подлый, железный Йенс – очень умный и очень сильный. Это как бы два полюса современной борьбы – все худшее и все лучшее, что в ней есть… – продолжал Карсаков.

– Позвольте повторить мой вечный вопрос, граф, – отчего вы не пишете стихов? «Ода о французской борьбе на современном этапе ее развития»? Вы будете иметь успех!..

Иван, не слушая, искоса наблюдал за подозрительной компанией. Они расплатились и исчезли в темноте. Иван проводил их взглядом.

Он шел по ночному бульвару с Эженом.

– Мы, борцы, объезжаем весь мир, – сказал Эжен, вдыхая свежий воздух. – А что мы видим, Иван? Атлетический зал и арену. Когда закончится этот чемпионат, я покажу тебе Париж. Париж – это не соборы и дворцы, Париж – это улицы, дворы, это парижане… Я прожил пятнадцать лет в России, Иван, и остался французом. Это навсегда. Как и ты в любом краю мира останешься русским…

Иван глянул через плечо – компания шла за ними в отдалении.

– Иди в гостиницу, Эжен.

– А ты?

– Скоро буду. Один хочу пройтись.

– Понимаю, – кивнул тот.

Когда Эжен скрылся за деревьями бульвара, Иван обернулся – улица была пуста. Он свернул в темный переулок и пошел, постукивая тростью в тишине.

Двое возникли перед ним из-за угла. Он оглянулся – остальные подходили сзади, отрезая путь к отступлению.

– Вам нужен мой кошелек? – Иван доставал портмоне.

– Боюсь, тебе не хватит денег, приятель, – усмехнулся главарь, вытаскивая револьвер. Остальные достали ножи.

Иван взмахнул тростью. Раздался выстрел, пуля срикошетила от стены рядом с головой Ивана, а главарь, выронив «бульдог», повалился на мостовую, прижимая к себе перебитую руку. Иван ударил в другую сторону – второй апаш сложился напополам и рухнул. Третий ударил Ивана сзади ножом – тот едва успел закрыться, лезвие вонзилось в руку. От ярости не чувствуя боли, Иван схватил пятерней нож прямо за лезвие, рванул на себя – и переломил. Растерявшиеся апаши кинулись бежать. Иван помчался было за ними, но они бросились врассыпную по проходным дворам.

Главарь, постанывая, пытался подняться. Иван остановился над ним и занес над головой пудовую трость. Тот скорчился на мостовой, в ужасе глядя на него снизу, ожидая смертельного удара. Иван, раздувая ноздри, поднял трость выше – и не смог ударить. Наклонился, сорвал с него белый шарф и, заматывая на ходу окровавленную руку, пошел прочь не оглядываясь.

– Ты с ума сошел, Иван?! Ты смерти ищешь? – метался по комнате Карсаков.

Иван сидел на стуле, доктор плотно бинтовал ему левую руку от ладони до плеча.

– Почему полицию не позвал?

– Поддубные еще никогда ни от кого не бегали, – спокойно ответил Иван.

– Господи, а я действительно поверил, что ты изменился!

Врач начал собирать инструменты.

– Что скажете, доктор? – спросил по-французски Друбич.

– Скажу, что вашему другу повезло. Крупные сосуды не задеты. Сухожилия тоже целы. Нужен полный покой. И полная неподвижность для поврежденной руки. От любого напряжения раны снова разойдутся.

– Сколько времени нужно для полного выздоровления?

– Все зависит от организма. Недели две, три…

– Господи! – схватился за голову Карсаков. – Через два дня схватка с Раулем! Доктор, вы уверены, что он не сможет выйти на арену?

– Вы на рояле играете? – спросил тот, открывая дверь.

– Да, а…

– Сыграйте мне одной рукой сонату Бетховена, и я поверю в чудеса, – доктор вышел.

В комнате повисло молчание.

– Нет, это просто так Раулю с рук не сойдет! Я немедленно иду в судейский комитет! – схватил Карсаков шляпу.

– Что вы им скажете? – мрачно сказал Друбич. – У нас нет ни доказательств, ни свидетелей.

– А что вы предлагаете? Просто сняться с чемпионата?

– Я что, за сто верст киселю хлебать приехал? – вскочил Иван. – Под конвоем домой не отправите! У этого хлыща с того раза еще ко мне должок! Умру, но получу!

– Есть еще одна опасность, – сказал молчавший до этого Эжен. – Я знаю французских апашей, этих… головорезателей. Они не остановятся, пока не закончат дело, за которое им заплатили.