Девятое имя Кардинены

Пришла весна с ее теплым дыханием. С гор сошли лавины. У щенков осыпались первые зубки, острые как иглы. Прошла зачетная сессия.

— Я прошусь в отпуск, — заявила Танеида дядюшке Лону. — В горы съезжу.

— Ну, писаря я себе найду, хотя кто мне сделает при случае сопоставительный перевод с пяти европейских языков или нетрадиционный экономический обзор… да! А экзамены?

Танеида присвистнула.

— Либо автоматом получу, либо осенью попрошусь досдать.

— Спешишь осмотреть свои ленные владения?

Каламбур вышел плоский — она на него даже ответить не удосужилась.

…Раздольно зеленели горы: их шкура, облезшая за зиму, вновь отросла и стала густой. Тропы подернулись травой, скользкой и яркой. Земля то громоздилась мощными складками, то обрывалась в глубь, трудно постижимую для взора, — там, на дне, перебирала камни резвая речка. И вдали, в центре мироздания, еле видный Белый Сентегир распарывал своей вершиной грозное, по-весеннему яркое небо.

Малая крепостца Лин-Авлар выступала из горного склона, точно коренной зуб. Скат перед ней был таким крутым, что и летом копыта порою срывались. Сейчас по нему шла вверх маленькая фигурка, балансируя охапкой сушняка за плечами.

— Здешние красавицы что твои козы по горам скачут, и нравом такие же бойкие, — сказал Хорри. — Только и смущаются, когда в лицо им прямо глянешь.

— А ты не гляди, вот и все дела, — Дан без надобности тронул коня левым шенкелем так, что тот крутнулся на месте, — им пророк Мухаммад запретил.

Хорри был белобрыс, загорел и румян: Дан — чернокудряв и бледен. Две расы, две крови Лэна, северная и южная. Их обоих Танеида приглядела для себя, будучи в Эдине: числились они за побратимом, были отсюда родом, но опыта войны в горах почти не имели.

— Дикарочки. И ведь говорят, что их говор — самый изысканный и высокий из всех лэнских, как и лэнский — изо всех языков Динана.

— Это пусть тебе наша большая ина подтвердит, как природный лингвист, — отрезал Дан. — Ваше северное арго тоже звучит что надо, если возникла надобность крепко ругнуться.

Такие перепалки ими затевались семьдесят семь раз на дню и дружбе не мешали, поэтому все в отряде относились к ним снисходительно.

— Ребята, приберегите дыхание для подъема, — у Керта такое сходило за шутку, ибо кони были горские и шли сами, везя на себе всадника: в поводу тащить их было не нужно. — Сейчас пойдем к воротам.

Танеида улыбнулась, послала Бахра вперед. Конь пошел крупным скоком, обогнав всех прочих. Женщина (она уже давно обертывалась через плечо) всплеснула руками, кинула свои дрова наземь и, взяв рукой за стремя, торжественно перевела коня через каменный порог в крепостной стене.

А во дворе, на его неровных каменных плитах, мужчины разжигали костры — жарить на вертелах бараньи туши; девчонки носились с ведрами к корыту у источника, женщины мыли овощи и приправы, стучали ножами в пристройках. Старики, священнодействуя, поднимали из земли — не колыхнуть бы — прикопанный сосуд с вином в рост человека.

Людей Танеиды встретили радушно: мужчин направили в главный, мужской дом, ее саму окружили женщины и повели наряжаться.

— Здесь что, завершение посевной? — поинтересовался Хорри.

— Скорее — сбор урожая. Выполнили крупный заказ и ждут его хозяина, — пояснил Дан. Он в детстве жил в этих местах и не всё еще позабыл. — Видишь, закон рушат, вино пить будут. Пророк вообще-то не пить запретил, а напиваться, вот они и хитрят по большим праздникам.

В доме уселись за столы, уставленные буквой П с растянутой вширь верхней частью. Слева старики, за средним столом в глубине — женщины, молодые и старые, а во внешнем ряду, для охраны, — молодые мужчины. За правым столом, таким же коротким, как и левый, разместили гостей. Было им тесновато, поэтому ину Танеиду, наверное, и усадили совсем уж на угол, подумал Хорри. На ней обмятое по фигуре горское платье: коричневый суконный сарафан и разрезами по бокам, под ним просторная, немного короче его, рубаха и шаровары до пят, то и другое — из шелка цвета соломы. Наборный пояс с железными бляхами и такие же наручи широки, как у мужчин, а на голове — женское белое покрывало и на нем серебряный обруч.

— Маловато нам чести, — исподтишка сказал Хорри сидящему рядом Дану.

— Что так?

— Посадили на задворках, ину одели в поношенное.

— Сразу видно, первый раз в Лэне. (Это было преуменьшено: на самом деле, конец боевых действий Хорри захватил и в них отличился.) Запоминай. Если почетное платье не с иголочки, значит, давно пожаловано. Внешний ряд мест — для воинов, внутренний — для тех, кого оберегают и почитают. И, наконец: желая человека уважить, сажают напротив, а не рядом. Мужчин — против их милых, нас — против старейшин, а нашего командира — против пустого места во главе стола, и хотел бы я угадать, что за птица туда сядет.

Уже обнесли всех первой переменой — похлебка какая-то, вкусная, но острая. Уж и кувшины с вином покачивались, кажется, на столе от нетерпения. А гости всё не ехали.

И вдруг — цоканье копыт по плитам двора, веселые голоса наездников. Человек пятнадцать в защитного цвета комбинезонах с откинутыми и вывернутыми наизнанку капюшонами вошли в залу, их предводитель церемонно поклонился старикам и сел на то самое крайнее сиденье. Остальные уместились в мужском ряду, несильно потеснив хозяев. Дан толкнул соседа в ребро:

— Смотри, Хорри: никак сам Денгиль пожаловал. Я его раз и видел всего, да личность заметная. Так я и думал!

И сейчас же заходили по рядам кувшины и блюда с дымящимся мясом, обложенным зеленью. Как всегда во время трапезы, смолкли разговоры, только переглядывались через стол парни с девушками, мужья с женами, кавалеристы со старцами и Танеида со своим Волком.

«Что-то я слышал о них обоих выходящее из рамок, — подумал Дан. — Будто бы не только одна война у них на двоих, а и симпатия. Только никто этого всерьез не утверждал: больно не по-людски эта симпатия выражалась, одни споры и разговоры. Ну да мы бычки молодые, что с нас взять-то».

Когда все насытились, а девушки стали чистить стол, чтобы принести мед и орехи, самый старший из стариков поднялся с места:

— Прошу гостей пожаловать смотреть на заказ.

Красноплащники и это, разумеется, приняли на свой счет. Винтовая лестница, по которой первыми спустились двое молодых мужчин Денгиля, вела в подземный, цокольный зал, такой же большой, как и первый. И за стеклом шкафов, и в старомодных витринах, а то и просто вразброс по столам лежало оружие. Музейное: клинки всех форм и размеров, откованные здешними мастерами, боевой конский прибор, ружья с ложами, увитыми металлической нитью, и чеканкой на стволах. Всё было скорее для показа, чем для торговли. Длинные клинки и ножи попроще, для нынешних воинов, однако, были выполнены с той мерой красоты и изящества, которая всегда отличала изделия местных мастеров. И скромно устроились в углу странного вида, простые и как бы полупрозрачные от необычного блеска, легкие и тонкие кирасы, шлемы, поножи и наручи из металлических пластин, без украшений, только совершенная форма выявляла их творцов.

Танеида и Денгиль почти не смотрели на все это — спорили полушепотом. Наконец, он сказал, тихо посмеиваясь:

— Вот если станцуешь со мной свой любимый танец с этакими кастаньетами, — так и быть, выполню твою просьбу:

— «Пусть на свадьбе своей уделит мне она

Только танец один, только кубок вина…»

Ну как, мадам Саломея?

— Стоит подумать, Лохинвар.

Вернулись в верхнюю залу уже охмелевшие — не столько от вина, сколько от зрелищ. Денгиль взял свою чарку, налил доверху: