Девятый герцог Империи

– Что значит «достаточно хорошо работать»? – сдвинув брови, недоуменно переспросил я.

– Ну, к примеру, тот, кто не исполняет дневной урок, остается без ужина, – пояснила потупившаяся Энж.

– И ты часто без него оставалась? – сочувственно молвил я, догадываясь, что так оно и было.

– Часто, – подтвердила девушка, устремив взгляд на свои руки, теребящие салфетку. – Просто я совсем непривычна к такой работе, – тихо-тихо произнесла она, вроде как оправдываясь передо мной.

«Ну это и неудивительно, – подумал я. – Откуда взяться умению выделывать кожу и красить ткань у юной леди?» Поборов возникший в горле спазм, я с искренним участием спросил:

– Что, совсем тяжело тебе приходилось?

Энж, не поднимая глаз, кивнула. А потом, помолчав, поделилась:

– Самое жуткое – это когда на дубильные чаны ставят. Устаешь вроде и не сильно, а алхимическим реагентом так надышишься, напитаешься, что потом целую ночь уснуть не можешь, потому что все кости ломит, как от стылой лихоманки. – Поежившись, она прошептала: – Хорошо хоть на эти чаны чаще, чем раз в три дня, не ставят.

– Да уж, – только и смог сказать на это я.

Не сдержав охвативших меня чувств, протянул руку, ободряюще коснулся плеча Энж и ласково погладил ее. Получив в ответ благодарную улыбку и тихое:

– Спасибо.

– А что же выходные? Разве после особенно тяжелой работы каторжанкам не дают отдохнуть? – спросил я.

– Выходные? Какие еще выходные? – несказанно удивилась, вскинув на меня взгляд, девушка.

– Ну, мне старший триарх… этот, как его… Оскар Бартинелли… говорил, что полагаются они каторжанкам, дескать… вроде как, – попытался растолковать я, но в итоге смешался и растерянно уставился на недоуменно хлопающую глазами девушку.

– А, эти выходные, – кивнула златовласка, похоже, наконец-таки сообразив, о чем идет речь. – Один, Кэр. Каторжанкам полагается всего один выходной в год, – чуть кривовато улыбнувшись, сказала она. – Поэтому многие там свой срок заключения не в годах, а в выходных днях исчисляют…

– А что насчет праздничных дней? – перебил я ее, начиная подозревать, что просвещавший меня о каторжных порядках Бартинелли слишком уж все приукрасил. Или, вернее, просто умолчал о многих важных моментах, все сильно меняющих в нарисованной им благостной картинке.

– Их немного, – вздохнув, пожала плечами девушка. – Да и сокращенный двенадцатичасовой день лучше, конечно, обычного, четырнадцатичасового, но не так чтобы сильно.

– Нет, в самом деле, в Надзорном ведомстве порядочные люди не служат! – возмущенно произнес я, озлившись на себя, доверчивого лопуха, и на этого брехуна Оскара. С трудом погасив обуявшую меня злобу, буркнул: – Мало того что обременяют слабых женщин тяжкой многочасовой работой, не давая им никакого отдыха, так еще и не кормят толком.

– Это каторга, Кэр, – без тени улыбки заметила Энж и теперь сама уже успокаивающе коснулась рукой моего плеча. – Да ничего, жить там все же можно. Даже если оставаться без ужина. – Но прозвучали ее слова не слишком-то уверенно, и, поняв это, девушка добавила: – Ведь ночь можно и перетерпеть, а для восполнения сил вполне достаточно сытных завтрака и обеда.

На что я довольно скептически хмыкнул. Ибо говоря все это, Энжель не удосужилась убрать голодный блеск из своих глаз… Да и как ни крути, а заметно осунулась она за время, проведенное на каторге. Значит, ее питание было явно недостаточным.

– Нет-нет, Кэр, правда! – попыталась убедить меня златовласка. – Остаться без ужина несколько раз в неделю – это ерунда! А вот… – Смущенно запнувшись, она замолчала.

– А что тогда не ерунда? – насторожился я.

– Ну… – замялась поначалу Энж. – Просто я ведь большую часть времени в карцере провела… А там из еды только хлеб да вода, – потупившись и вздохнув, все же сказала она.

– Ты? В карцере? За что?! – возмутился я, проникаясь острым желанием вернуться на Коуриджскую каторгу и жестоко покарать того, кто додумался сунуть бедняжку златовласку в этот их металлический ужас – карцер, явно имея поводом лишь желание поиздеваться над ней.

– Ну… Много за что… – попыталась уйти от ответа явно не желающая развивать эту тему Энжель. – Просто я, как это там называется, – вечная залетчица… – видя, что я не отстану, с покаянным вздохом созналась она, чуть при этом покраснев.

– Ты – залетчица?! – обалдело разинул я рот, не в силах поверить в услышанное.

В голове просто не укладывалось, что такая лапочка, как Энжель, вела себя на каторге так, что ее на вполне резонных основаниях отправляли в карцер.

– Угу, – подтвердила, не смея на меня и глаз поднять, девушка, водя указательным пальчиком по столу.

– И что же ты там такое творила? – полюбопытствовал я, придя в себя после такого шока.

– Да ничего особенного, – заверила она. Но потом все же начала со стеснением перечислять: – День карцера мне дали за нарушение режима… это когда я подъем во второй раз проспала и ни на завтрак, ни на работу не пошла… Три – за злостное вредительство… когда не в тот чан алхимический реагент весь день таскала… Целую неделю – за драку с другими осужденными… Ну, там я совсем не виновата была – тогда одна гадина из старожилов меня милым котенком назвала и попыталась за щечку потрепать… вот… А… а в последний раз меня вообще отправили в ящик на месяц.

– На месяц-то за что? – совсем уж растерянно вопросил я, впечатленный подвигами златовласки.

– Да был там один неприятный случай с охранниками, – пожала плечами девушка и, замкнувшись, вздохнула.

– Постой, – нахмурился я. – Это ты говоришь не о том ли случае, когда к тебе какие-то служивые из внешней каторжной охраны привязались?

– Да, – кивнула Энжель, немного удивившись тому, что мне обо всем этом вообще известно.

– И за что же тогда тебя в карцер-то? За то, что совершенно правильно поступила, вырубив начавших распускать руки уродов? – вознегодовал я.

– Нет, – отрицательно помотала головой златовласка. – За то, что я их вырубила, начальник каторги ни словом меня не попрекнул. Сказал, так им и надо. А меня отправил на месяц в карцер совсем за другое – за неподчинение законным требованиям охраны.

– За какое еще такое неподчинение? – непонимающе воззрился я на нее.

– Ну, за то, что не осталась стоять, не рыпаясь, как мне было сказано этими двоими, – мило шмыгнув носиком, доверительно сообщила Энжель.

«Ну эйр Матиас Риатис… Если встретимся еще когда-нибудь с тобой, точно морду тебе набью! Прямо от души!» – обозленно подумал я.

Опять погладив бедненькую Энж по плечу, утешил ее:

– Ну ничего-ничего, моя хорошая, все уже позади.

Мои слова заставили воспрянуть духом погрузившуюся в не слишком-то радостные воспоминания златовласку. Тоска ушла с ее чела, и девушка, чуть улыбнувшись, благодарно коснулась пальчиками моей руки.

Так как-то сам собой наш разговор и затух. И не разгорелся вновь уже по вине прислуги, притащившей нам целый огромный поднос всякой всячины на любой вкус. Все внимание голодной девушки немедленно сконцентрировалось на еде. Да и я, признаться, отдал должное здешней кухне. Ну а потом и вовсе не до разговоров стало. Встретивший нас паренек подскочил, дабы уведомить о том, что уже можно посетить купальню. Куда сразу же поспешила умчаться Энжель, даже не доев утащенную с блюда на тарелочку картофельную тарталетку. Помыться, очевидно, златовласке хотелось не меньше, чем поесть.