Деза. Четвертая власть против СССР

Если же вспоминать великих соотечественников, которым выпало перенести горечь неправедного обвинения и временного заключения, то их дальнейшая работа на благо Родины, их отношение к Сталину в последующие годы свидетельствуют о многом. Назову хотя бы Сергея Павловича Королева, авиаконструктора Туполева, Маршала Советского Союза Константина Рокоссовского… Известно, как ответил Рокоссовский на предложение Хрущева очернить Сталина: «Не могу, Никита Сергеевич. Товарищ Сталин для меня святой…»

– Перенесемся в наше время. Передо мной письма о Сталине, приходящие в редакцию «Правды» сегодня. Автор одного из них, из города Ангарска Иркутской области, прислал стихи тамошнего поэта Валерия Алексеева под названием «Молитва сталиниста». Поскольку они в определенном смысле имеют отношение к теме нашего разговора, приведу выдержку из них, обращенную как раз к Сталину:

В стране стряслось у нас такое, что сердце екает в груди. Восстань!.. И твердою рукою порядок строгий наведи. Я был под Брестом и под Псковом, но не погиб в бою от ран… И я тебя, отца родного, прошу, как старый ветеран, устрой стране головомойку и разберись: кто друг, кто враг?! По тем, кто начал «перестройку», давно соскучился ГУЛАГ. Для новоявленных баронов, в царьки шагнувших из нулей, колючки ржавой и патронов, прошу тебя, не пожалей…

Как вы это воспринимаете? Кровожадность? Жестокость?

– Нет, здесь другое. Желание справедливости.

«Жизнь моя и моих близких неотрывна от жизни страны»

– В почте «Правды» есть письма, которые перекликаются с вашими мыслями. Вот, например, проникнутая горечью и болью за родную страну исповедь Раисы Яковлевны Прохоровой из поселка Грибановский Воронежской области. Она из семьи потомственных железнодорожников. Пишет, что в 1937-м ее отец «по подлому оговору отсидел полтора года, но разобрались и отпустили, а в 1945-м был принят в партию». Пишет, что отец не озлобился, понимал: не Сталин и не Советская власть виноваты в его беде, а враги Советской власти. Сталин до конца жизни оставался для него примером честности, бескорыстия, самоотверженного служения трудовому народу. В корень, по-моему, смотрит Раиса Яковлевна: «Тем, для кого смысл жизни – нажива, не нравилось в Советском Союзе, потому что сложно было извлекать нечестными способами выгоду для собственного кармана в стране, где утверждались справедливость, равенство, братство, духовность, а культ наживы был не в чести. Вот они и решили с забугорной помощью эту страну разрушить, а теперь до омерзения нагло обгаживают наше советское прошлое…»

У автора этого письма, как и других, главный аргумент в защиту советского прошлого (и будущего!) – собственная жизнь. Судя по вашей книжке, Владимир Петрович, у вас – тоже.

– Безусловно. Я сейчас пишу более подробную свою автобиографию, и главный вывод, который делаю, оглядываясь на прожитое, состоит в том, что при Советской власти была настоящая забота о людях. Стоит конкретнее посмотреть на судьбы детей, чьи родители были репрессированы. Тот же Василий Аксенов окончил мединститут, стал известным писателем. Тот же Окуджава окончил педагогический институт и тоже вышел в знаменитости. Это о чем-то говорит? И подобных фактов масса. А ведь утверждают, что дети попавших под репрессии были обречены на гибель или уж во всяком случае лишались нормальной дороги в жизни.

– Давайте взглянем, как складывалась после ареста матери жизнь у вас.

– У меня и, добавлю, у двоих моих старших сестер, у других родных…

Сестра Тамара, окончившая авиационный институт, перед войной работала в конструкторском бюро, во время войны – на военном заводе и потом в ОКБ в Подлипках (ныне город Королев) вместе со своим мужем Анатолием Алексеевичем Толстовым. Он стал лауреатом Ленинской и двух Государственных премий СССР, доктором технических наук, ведущим конструктором ракетно-космических двигателей. Под его руководством были сконструированы двигатели, которые позволили космическим кораблям маневрировать и совершать мягкую посадку. Эти двигатели были установлены на пилотируемых космических кораблях «Восток», «Восход», «Союз» и автоматических межпланетных станциях.

Другая моя сестра – Ия перед войной окончила медицинский институт и во время войны служила в военных госпиталях. Затем она стала доктором биологических наук, принимала активное участие в разработке научных методов реанимации человека.

Двоюродная сестра Маргарита, дочь маминого брата, работала в ЦК комсомола и в ТАСС, она увлекалась фотографией и повлияла впоследствии на мой выбор профессии. Конечно, особенно большую роль в этом сыграл брат мамы – дядя Сева, подаривший мне, одиннадцатилетнему, детский фотоаппарат «Моноколь». Дядя Сева был талантливейшим преподавателем литературы в Краснодарском пединституте, героически прошел Великую Отечественную, а после войны возглавил кафедру в Кубанском государственном университете. Умер он в 2001 году, не дожив трех дней до своего 90-летия…

– А что было с вашим отцом? Когда матери не стало, вы жили с ним?

– Нет, я оставался под присмотром сестер. Отца, который работал в Наркомате финансов, направили старшим контролером-ревизором контрольно-ревизионного управления НКФ СССР по Витебской области, где он проработал до начала войны. Присылал нам деньги, я переписывался с ним и бывал у него. Особенно запомнилось лето в пионерском лагере под Витебском, где были и дети-беженцы из Польши. Они приехали худые, голодные, и мы, советские дети, делились с ними всем, чем могли.

Когда началась война, несмотря на нездоровье, отец стал проситься на фронт. Из того времени у меня сохранилось одно его письмо. «Учись, милый, как можно прилежнее, будь всегда верен своему слову, своим обещаниям, – писал отец в сентябре 1941 года. – Не забывай о том, что ты обещал товарищу Ворошилову, а в его лице нашей Родине, партии, Сталину… Пиши чаще, не дожидайся ответа на одно письмо, прежде чем послать второе, а пиши регулярно, каждую неделю. К борьбе за дело Ленина – Сталина будь готов! Твой отец, друг и товарищ Петя».

Вот такой у меня был отец. Последним местом его военной службы стал Курск, где он был заместителем начальника лагеря немецких военнопленных по политчасти в звании капитана. Скончался от туберкулеза легких в госпитале 31 мая 1944 года, похоронен на Московском кладбище Курска с воинскими почестями…

– Каково же вам пришлось без матери и без отца?

– Сирот во время войны было много, но честно скажу: сиротой себя не чувствовал. Думаю, как и абсолютное большинство детей, оказавшихся в подобном положении. Не хотелось бы употреблять слишком громких слов, но совершенной правдой будет сказать, что Советская Родина в это тяжелейшее время по-матерински заботилась о нас.

В сентябре 1941 года сохранившееся у меня отцовское письмо из Москвы я получил в городе Скопин Рязанской области, куда наша школа была вывезена в связи с участившимися бомбежками и фашистской угрозой столице. Теперь я знаю, что в первый же военный месяц из Ленинграда было эвакуировано более 300 тысяч детей, из Москвы и ее пригородов – около 500 тысяч.

Да, насколько это было возможно, детей старались оберегать! И когда немецкие войска прорвались к Скопину (этот город на несколько дней оказался потом в оккупации), нас, школьников, срочно отправляют в глубокий тыл – в Молотовскую область, ныне Пермский край. И вот здесь, в селе Серафимовка Сивинского района, предстояло нам прожить и проучиться до апреля 1943 года, когда я окончил 8-й класс.

Красивейшие места! Очень гостеприимное, дружелюбное отношение к нам местных жителей. Наряду со школьными занятиями – полюбившаяся мне работа в колхозной бригаде, на конной ферме, где выращивали лошадей для отправки на фронт. Вороных двухлеток надо было объезжать, то есть садиться верхом без седла и проехать хотя бы километра два-три. Это сложная задача, особенно если учесть, что силенок у тебя мало, но все же удавалось справляться. А главное чувство было такое: ты тоже помогаешь фронту.

– Связь с сестрами не терялась?