Дезертиры
Шрифт:
Выяснилось, что Витас служил в дивизии 00. Их забрасывали на парашютах в тыл врага, и они "мочили все, что шевелилось". Шнайдер не понял:
– Убивали?.. А если женщины или дети?..
– А их вначале... употребляли, а потом тоже мочили...
– огрызнулся Витас.
– Это тоже переводить?
– переспросил я у него негромко.
– По-моему, ни к чему.
– Правильно, браток. Не надо. Скажи: убивали, мол, только духов-врагов.
Шнайдер попросил спросить, как ему платили, помесячно или за операцию... И сколько?..
– За операцию.
– За участие или за убитых?
– уточнил Шнайдер.
– По-всякому, - буркнул Витас, пряча глаза под стол.
– И сколько времени он так воевал?.. И где?..
– Пять лет. В Чечении поганой, - не дожидаясь перевода, выпалил Витас, а мне наконец стало ясно, что немецкий язык он понимает не хуже меня.
Шнайдер поморщился:
– В целях их собственной безопасности наемников в одном месте держат максимум год, есть указ Ельцина.
– Мало ли что?.. Подумаешь - указ!.. Этими указами только задницу подтирать...
– усмехнулся Витас угрюмо.
Шнайдер вытащил из стола огромный географический атлас, раскрыл его на заложенной странице (это был Северный Кавказ) и попросил показать, где именно Витас воевал.
Тот начал неуверенно тыкать пальцами:
– Тут. И тут. И там. Да я знаю?.. Куда кидали - там и мочили! Всюду! У меня контузия, ничего не помню. В одиннадцать к врачу надо.
Но Шнайдер проигнорировал упоминание о враче и попросил рассказать, что было дальше, почему он сбежал.
А дальше было то, что Витасу надоело убивать, и он решил дернуть в Германию, где, он слышал, природа очень красивая и люди добрые. День побега был выбран не случайно: у командира был день рождения, все перепились, и Витас под шумок сбежал, прихватив автомат и три гранаты, "на всякий случай". Пробрался в Грозную, к другу, жил там пару дней, а потом решил бежать в Москву. Документы все остались в казарме.
– Без документов и с автоматом в Москву?
– скептически осведомился Шнайдер.
– Чего было делать? В Москве заныкаться легче - народу много. А оружие и гранаты на базаре в Грозной толкнул.
Так он и отправился: где на попутках, где пешком. Блокпосты и контроли обходил стороной, ему не привыкать. В Москве кантовался еще с полгода у знакомой девки, а потом через Литву и Польшу рванул в Германию.
– Через Литву?
– насторожился Шнайдер.
– Сколько времени и как вы шли?
– Три месяца. Лесами полз.
– Лесами?..
– усмехнулся Шнайдер и выключил диктофон.
– Когда мой отец бежал из русского плена, то ему понадобились годы, чтобы лесами дойти до Германии!.. А он говорит - три месяца. Смешно.
Я перевел. Витас замолк, глаза его пошли по параболе.
– Ну, тогда скажи: на попутках.
По его словам, он сторговался в Литве с каким-то частником, тот его подвез к границе, Витас перешел ее ночью лесом, а в Польше, в условленном месте, подсел к тому же частнику в машину. Так же миновали и польско-германскую границу. В Дюссельдорфе частник подвез его к лагерю.
– И сколько вы заплатили этому человеку?
– 500 баксов. Да ему хули риска
было?.. Если что - попутчика взял, ничего не знаю наххху...Столбик дат на листе завершился. Шнайдер не спеша подсчитал что-то и сказал:
– Если следовать вашим датам, то не хватает пяти лет. Я заново буду считать, а вы оба тоже слушайте и считайте, может быть, что-нибудь неверно отметили, - и он терпеливо начал повторять даты; вышло, что пяти лет правда не хватает.
– А хер его знает, контузия, может, что и не так...
– пробормотал Витас и опять вспомнил, что к одиннадцати надо к врачу, а потом задрал рубаху и принялся показывать шрамы.
– И как раз не хватает тех пяти лет, которые он, по его словам, служил в армии, в этой таинственной дивизии 00... Впрочем, и так все ясно, - с некоторой брезгливостью сказал Шнайдер, достал другой здоровенный атлас (на этот раз российских городов), нашел Грозный и попросил рассказать, на какой улице Витас родился, где была его школа, где стоял дворец президента и т.д.
– Да не помню я ничего!.. Что он, сука, меня долбит, дятел долбаный! Я тут не географию учить пришел, - повысил Витас голос.
– Дома нет, школа порушена, все разбомблено, президент убит - чего ему еще?
– Не кипятись, он просто хочет проверить, это его задача, - остановил я его, но в ответ зареяло такое долгое и страстное "ннахххуу...", что Шнайдер спросил у меня:
– Что это за слово он к каждому предложению добавляет?
– Вроде "zum Teufel"3, - смягчил я.
– Но "Teufel" по-русски будет "черт", а он говорит что-то на букву "н", сухо парировал Шнайдер (а до меня дошло, что и он наверняка понимает русский язык не хуже, чем Витас - немецкий).
– Ладно. На какой реке стоит Грозный? Что случилось с президентским дворцом? Как называется главная улица Грозного?
Витас этого всего не знал, ничего не помнил, все забыл и опять начал давить на контузию, после которой память отшибло.
– Все забыл, а что в Германию идти надо, хорошо помнил. Такая выборочная забывчивость. Впрочем, все это теперь уже неважно, - подытожил Шнайдер и перешел к заключительной части: обоснование просьбы о политубежище.
Витас подумал и сказал:
– Переведи ему: я читал, что у вас тут природа путевая и люди ништяк, а там, у нас, природа х...ая и люди дерьмо, поэтому прошу меня принять как беженца. Не желаю больше никого мочить, отмочился, хочу тихо жить... И все, наххху...
– Может, еще что-нибудь?
– осторожно уточнил Шнайдер.
– Что ему грозит в случае возвращения на родину?
– Поймают и в лагерь сунут. А то и просто в поле шлепнут, там же ж суда нет: пулю в лоб - и спи спокойно! Прошу помиловать и в ад не посылать. И к врачу мне уже пора - башка лопается...
Шнайдер кивнул:
– Пусть идет.
– Свободен!
– сказал я.
Витас вдруг улыбнулся:
– Это я уже тоже однажды слышал!
Когда звон подков затих, Шнайдер вздохнул, переложил какие-то предметы на столе, вытащил кассету из диктофона: