Дежурный ангел
Шрифт:
– Олег, - заговорила Элька, будто осенило ее, - давай я поговорю с нашим главным сельсоветчиком. Он мужик нормальный, старой закалки. У нас клуб уже лет пять не работает. Будешь клубом заведовать. А? Может, видеозал откроешь, я тут скопила чуть-чуть...
– Эль, я бы тоже остановился... Ты - лапушка... Да и устал уже. Едим нерегулярно, моемся еще реже. Ребенок ведь. Милиция несколько раз задерживала. Уроды всякие «наехать» пытались. «Лолиту» набоковскую читала? Да о чем это я?! За кого только нас не принимали! Мне иногда кажется, что я уже ни о чем думать-то
– А давай я с ней поговорю!
– Поговори. Я не против, но, боюсь, она никого не послушает.
– А я вот попробую!
– и Элька, набросив на плечи куртку, ринулась на улицу, сбив по пути ведро и еще что-то.
Олег остался один. «Как-то просто всё, - подумал он, - а может, так и надо?» Он тоже давно уже перешагнул «болевой порог». Точнее, не перешагнул, а перешагал. Или вместе с Варей уходил от него каждый день?
– Олег!
– это кричала Элька с улицы.
Он в каком-то полузабытьи вышел на крыльцо. Элька была за воротами.
– Их нет! Они куда-то ушли! Я уже к дядьке постучала, думала, Толик ее туда водил, а их там и не было...
Сначала у Олега опустилось сердце. Даже не в пятки, а куда-то ниже земли. Он сделал несколько шагов, чувствуя, как сердце с трудом тянется следом где-то под землей. Как гиря. Да и ноги - словно из намокшей ваты. Мысли судорожно носились, настолько судорожно, что и понять невозможно было, какой в них смысл, толк, прок или еще что. Мысли сами по себе, а Олег сам по себе. Так было до тех пор, пока одна из них не зависла вдруг звонкой нотой в его голове.
– Одевайся потеплее, и побежали, - кивнул он Эльке.
– Что?!
– Я знаю, где они...
– Ты... Ты думаешь?..
– и уже засеменила как-то по-старушечьи в дом.
Им пришлось пробежать полтора километра до трассы и пройти быстрым шагом больше версты по сизому туману, клочками тянувшемуся над шоссе, рвущемуся под колесами редких машин. И еще с полкилометра они шли следом за малышами, которые бодро вышагивали впереди, взявшись за руки. Все это время они как будто переругивались, пытаясь уговорить друг друга начать новую жизнь.
– Это твоя Варвара его сманила, - бубнила Элька.
– По-моему, последнее слово было за ним, он так и сказал: «Пойдём».
– Он вообще не умеет говорить, - не совсем уверенно возразила Элька.
– Просто ему с тобой не о чем разговаривать.
Элька замолчала. Олег понял, что она обиделась, и решил как-то загладить свою вину:
– Кто его научил читать?
– Никто. Я сначала подумала, что он просто вид делает, а потом поняла, что он читает... Нам, похоже, теперь придется жить вместе.
– Элька сказала это так, будто знала Олега тысячу лет и уж так он ей примелькался, что теперь, вроде, и деваться от него некуда.
– Не жить, а идти.
– Идти? Куда?
– Назад... К свету... Даже когда мы сидим, стоим или спим, мы идем. Мы двигаемся. Кто-то тянется к свету, а кто-то...
– Олега вдруг потянуло пофилософствовать.
– Идти? И по дороге
побираться?– оборвала его Элька.
Олегу пришло в голову обидное: «Зато тебе не надо будет на работу ходить». Но не сказал. Сказал другое:
– Прости, Эль, связалась с нами...
– Да чего уж...
– И закричала вдруг: - Толик! Толик! Ну стойте! Куда вы?!
Малыши остановились. Эльке показалось, что до этого они довольно оживленно и весело беседовали, но теперь Толик смотрел на мать чуть ли не с серьезностью взрослого мужчины.
– Она сказала, что дольше меня не устанет, - сообщил Толик.
– Во как! И долго вы намерены соревноваться?
В ответ Толик пожал плечами.
4
Возвращались они вчетвером затемно. Дети по-прежнему шли впереди, а Олег с Элькой шли под руку. На ночь опять наддал морозец. Селияры мельтешили впереди редкими огоньками. Варя вдруг отпустила руку Толика и подбежала к Олегу.
– Пойдем быстрее, папа, я замерзла, там, видишь, огни. Там светлее. И Толик замерз. Ты нам перед сном почитаешь?
Сердце опять куда-то провалилось. Варенька не заметила, а Эля протянула Олегу платок. Навернувшиеся слезы норовили застыть у него прямо на ресницах. Он дождался, когда Варя догонит Толика, и только потом промокнул глаза.
– Я даже не был на кладбище...
– Ты думаешь, это самое важное?
– С тех пор, как все это произошло, я не знал ничего важнее, чем Варюша...
– Ничего важнее и быть не может, - согласилась Элька.
Олег вдруг захотел упрекнуть ее за Толика, которого она оставляла одного, но потом понял, что не имеет на это никакого права. Упрекнуть, может, и стоило кого-нибудь, но только не ее. Выкрикнуть в темный морозный воздух этот упрек, чтобы летел до самых кремлевских стен и там лет десять резонировал. Ровно столько, сколько страну лихорадит. А может, и все сто.
– Ничего важнее быть не может, - повторила сама себе Элька.
– И светлее, - добавил Олег.
– Ты ведь больше не пойдешь на дорогу?
– спросил Олег, хотя и без того знал ответ, потому что иначе с сегодняшнего дня и быть не могло.
– Если только вместе с вами, - улыбнулась Элька.
«Как-то просто все, незамысловато получается, - подумал Олег, но на душе от этого "просто" стало светло и легко, камень оторвался и полетел в свою черную бездну, куда-то под землю.
– А может, так и должно быть? Что еще нужно? Что-то еще нужно...»
Утром выпадет снег, мир станет светлее, и нужно будет расчищать тропку от крыльца к воротам...
САМЫЙ НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
ИМЯ ТВОЕ НЕИЗВЕСТНО, ПОДВИГ ТВОЙ БЕССМЕРТЕН.
Эпитафия на могиле Неизвестного солдата
Память - способность помнить, не забывать прошлого; свойство души хранить, помнить сознанье о былом. Память относительно прошлого то же, что заключенье, догадка и воображенье относительно будущего. Ясновиденье будущего противоположно памяти былого.
В. Даль.
Толковый словарь живого великорусского языка