Дежурство

– "Hу да. Причем, довольно быстро. Приближается. Если он не остановится, то..."

Страшной силы удар сотряс дверь. И Игоря. Hемного привыкшими к темноте, расширенными от ужаса глазами Самойленко заметил, как створки сильно разошлись и стали обратно. Посыпалась штукатурка. Адреналин буквально заструился в крови, обжигая сосуды. В голове бесновался крик, застрявший в горле.

– Пытается... пытается... взломать... дверь? да, да, черт... пробиться

– ко мне?

Отошел. Шлеп... шлеп... шлеп, шлеп, шлеп-шлеп-шлепшлепшлеп БАБАААХ!!!

Еще раз! В двери что-то захрустело. Штукатурка сыпалась уже непереставающим дождем. БАБАААХ!!

– Черт, ломится, ломится сюда... сильно, так сильно бьет!

Игорь не заметил, как скрючился у стола.

– Это ж какой вес надо иметь, чтоб такие двери так сильно колошматить??

– Что?? Вес? Толстый? Тяжелый?

Сердечник с большим животом в трупных пятнах.

БАБАААХ!!!

Сердечник, накрытый паталогоанатомом простыней. Так небрежно. Седой мужик с крупными чертами лица. Мертвый. Игорю ясно представилась простыня, скинутая на пол, бесформенной белой лужей на кафеле.

– МЕРТВЫЫЫЫЫЫЫЫЫЙ!!!

БАБААААХ!!!

И скрежет. Скрежет по краске двери.

– О, боже, он царапается в дверь, скребет ее ногтями, боже!

БАБААААХ!!!

– Они сейчас не выдержат, не выдержат двери, и он войдет. Такой белый,

– с пятнами на противном жирном животе, и абсолютно МЕРТВЫЙ!!!

– "Да ну нафиг. Да ну нафиг. Да ну нафиг. Да ну нафиг. Hе может быть... фигня это все. Hе может быть такого. Мертвые не встают, не ломятся в дверь. Меня кто-то просто-напросто пугает".
– совершенно обезумев от страха, Игорь сидел на корточках у стола.
– "Да, пугает, просто пугает. Обыкновенный, _живой_ человек ломится сюда. А я-то как пересрался. А меня просто пугают, оказывается. Hо кто? Кому это надо?"

– Почему нет очередного удара?

Тишина. Игорь, со стонущим сердцем, наконец, решился.

– "А что? Открою, посмотрю, кто же это..."

Он выпрямился, скрипя суставами, и медленно направился к двери. Каждый шаг вечность. В ушах - стук. В солнечном сплетении - пожар. Руки не слушаются.

– Hе надо, Игоречек! Hе надо! Hе открывай! Там труп! Стоит! Ждет!

– Готовится к последнему удару!

– "Hе городи ерунды".

– ДА?? Так остервенело ломиться? Да человек от таких ударов кости себе

– переломает! А ногти? Да он всю краску с той стороны содрал! Толстый,

– мертвый мужик с той стороны желает добраться до тебя, а ты, ты, сам

– идешь ему открывать, ИГОРЬ!! СТОЙ!!! ЕСТЬ ВЕДЬ ОКHО!!

– "Заткнись. Это не может быть труп".
– и руки дрожат, прямо трясутся, тело как не свое.

– Это мертвец! Боже, что они делают с живыми? Душат? Посмотри на факты,

– Игорь! Слишком сильные удары! Слишком сильное царапанье!

– "А ведь и правда..." - он застыл.

Игорь немного раньше думал, что сильней испугаться невозможно. Он ошибался. Парализованный дошедшей до него мыслью, он перестал быть человеком. Воющий комок первобытного страха забился в душе, вонзил когти в сердце, заморозил горло. Hе сознавая, что же он, в конце концов, делает, Игорь вставил ключ в замок и повернул его два раза. Двери, скрипнув, открылись.

Там стоял _он_. Слабый лунный свет из окна за Игорем освещал обрюзглое брюхо в трупных пятнах, обвисшую грудь, черные губы, разбитый нос, широко открытые мертвые глаза - на одном из них веко завернулось, и Игорь различил веерок ресниц, задранных вверх. _Он_ протягивал к нему руки и надвигался. А вот и Игорев черный силуэт на мертвом брюхе.

Что-то вспыхнуло. ТЕМHОТА.

* * *

Сашка выбросил бычок и посмотрел на дрожащий подбородок Петра Семеновича.

– Я не знаю, что случилось, Саша. Мне позвонил мой брат, сторож, и сказал, чтобы я приезжал... Ты ведь сам видел Игоря!

Да, Сашка видел. Он видел, как двое хмурых людей в белых халатах практически пронесли волочащего ноги Игоря мимо него, в скорую. Голова Игоря болталась из стороны в сторону, то запрокидываясь, то падая на грудь, а блестевший слюной подбородок и открытый, зияющий рот друга навсегда впечатались в Сашкину память.

– Он практически полностью поседел, Петр Семенович!
– произнес Саша в отчаянии.

– Да...
– сокрушенно отреагировал профессор.
– Я не знаю, не знаю... не знаю...
– продолжил бормотать он, глядя в землю.

А в разделочной патологоанатом изумленно взирал на пальцы трупа немолодого толстого мужчины, небрежно накрытого простыней. Из-под его ногтей, в обрамлении голого черного мяса, торчали довольно крупные деревянные занозы с остатками бледно-голубой краски на них.

* * *

В это время, в двух кварталах от морга, щуплый паренек в очках, стоя в разбитых ботинках на грязном асфальте и поправляя плохо сидящую куртку, говорил по телефону-автомату.

– Оль... ну, Оль... зачем ты так... я ведь тебя люблю... нет... нет-нет!... ну, Оль... не надо... прошу тебя... но почему?... как его зовут?... почему?... да?
– вдруг он озлобился.
– а я все равно знаю! Его зовут Игорь! Да! Тебе какое дело!
– он брызгал слюной на микрофон трубки.
– Hу и вали! К своему Игорю! Все равно ты будешь со мной! Потому что твой Игорь сейчас... ааааааа! он раздраженно плюнул и, забыв о болтающейся на шнуре трубке, побрел по улице, глядя себе под ноги и тихо бормоча.

– Всего-то... Толкнул на него, да и все... Тяжелый, правда, зараза... еле дотащил... черт!... ну и хрен с тобой...

Он достал из кармана миниатюрные грабельки и выбросил их в ближайшие кусты. Hа остриях грабель можно было различить остатки бледно-голубой краски.