Ди-джей 2

— Особенно, эта — фя-фя-фя-фя, — он спародировал девушку, сидевшую ближе всех к окну. — Поёт тихо, мямлит, будто месяц не кормили.

— Её соседка, всё время отвлекается, вертит головой. Два слова забыла. Три пропустила. Пять не допела. Несерьёзная! Как её выпустили из школы?

— Третья, поёт не понятно на каком языке…

Вместо: И дондэ мас но кабэ ун альма алли сэ мэтэ а дарсэ кака посэйдо пор эль ритмо

Спела: И дон дэмасно кабэун альма аллисэ мэтэ адарс э… э… ка ка посуэй допорэль рит мо

— А последняя! — парнишка недовольно скривился. — Она походит на нашу англичанку: Лоб у неё такой же и губы большие. Голосит в нос, будто его дверью зажали.

— Ландон из зе-е кепитал оф грейт Британ… — громко засопел «Музыкальный критик».

— Кхм, хм… Макс закашлялся, явно не ожидая такого ответа. Затем почесал ухо, свел брови, после чего наигранно произнёс. — И что вы предлагаете, дорогой коллега? Может быть, у вас есть какой-нибудь дельный совет или поучительная рекомендация?

— Максим, давай найдём другого исполнителя.

— Другого? — левая бровь путника во времени взлетела к виску, изломилась, в темных глазах затеплилась усмешка.

— Ну, да! Вместо этих доходяг позовём нормальную женщину, ту, которая пела вчера в театре. У неё голосище — как у паровоза. Да и на Зыкину она похожа.

— Думаешь? С паровозами будет лучше?

— Конечно. Она ка-а-к… Запоёт… Громко. По-испански! У-хх! Правда-правда!

14

— Господа, разрешите засвидетельствовать своё почтение, — в студию звукозаписи, словно чувствуя тему разговора, величаво взошёл главный режиссёр народного театра-студии «Новое время».

Клетчатый тёмно-зелёный пиджак, короткие оранжевые брюки, открывающие остроносые ботинки, и небрежно повязанный на шее длинный мохеровый шарф, были всего лишь дополнением к его философскому выражению лица.

— Ростислав Альбертович, заходите, — в комнате прекратили спор.

— Друзья! Такой успех, у моего! Хм, хм… У нашего с вами… спектакля! Столько рукоплесканий, оваций, эмоций! Это было чудесно! Волшебно! Великолепно! Актеры цвели и летали, публика бесновалась, критики давились и разбрасывали улыбки.

— Товарищи, дорогие мои соратники! — театральный художник многозначительно откинул концы шарфа за спину. Его голос зазвучал объёмно, насытился тонами, словно радуга разноцветьем…

— Я не спал всю ночь, думал, работал, творил, созидал. И вот, утром, сразу, после восхода солнца, решил постановить новый, мега популярный водевиль о любви простого итальянского рыбака к глухонемой девушке монашке. Действие спектакля происходит в средневековой Италии. И называться он будет в честь итальянского города любви — Неаполя… — «Неаполитанская великомученица».

— …Это будет трагическая картина страданий, переживаний, размышлений и полного протеста героя — любовника о несправедливости жизни, веры и искренней жалости к больной, лишенной возможности говорить и слышать девушке.

— Круто-о… — лицо Вовчика расплылось в довольной улыбке. Сказанное гостем он понял по-своему. — Италия! Бандиты! Мафиози! Перестрелки. Класс!

— Мой милый и любезный друг, — Крутиков обратился к Максиму. — Уже сегодня я начну репетиции творения, о котором думал всю жизнь. Действия, о котором мечтал и грезил во снах и наяву. Постановку, ради которой прожил все эти тяжёлые годы, служа Театру…

— Одним словом… — режиссер махнул шарфом как флагом. — Судари мои, через два-три дня мне будет нужна новая финальная песня. Да такая, чтобы народ плакал и рукоплескал. Страдал от переживаний и носил актёров на руках. Господа, это должен быть популярнейший шлягер!

— Увы, Ростислав Альбертович, — произнесли расстроено из-за стола с аппаратурой. — Мы не сможем записать песню к концу недели, да ещё на итальянском языке.

— Сударь, голубчик, как же так? Как не сможете? — главреж побледнел, потом багрово покраснел: Мир рухнул в глазах «выдающегося творца всех времён и народов».

— Мы заняты. У нас городской конкурс испанской песни в честь годовщины борьбы советских летчиков с диктатором Франко.

— Постойте? — деятель искусств посмотрел на присутствующих с такой растерянностью, будто у него только, что бесцеремонно украли систему Станиславского! — Какой конкурс? Какие летчики? Какой ещё Франко? Когда сможете написать песню?

— Может быть через месяц. Может через два. Через три — четыре, скорее всего, точно.

— Значит, не поможете? — в огород пришельца из будущего был брошен последний камень. — Даже за любовь публики и размещение имён на афишах?

— Нет, — камень отскочил от забора и выпрыгнул обратно.

— Как же так? Это же черте что! — зарычал недовольный режиссер театра. Глаза его налились кровью, дыхание стало прерывистым и забурлило подобно пару из кофеварки «Экспресс». Он выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью на прощание.

Через три минуты сорок две секунды Крутиков вернулся в лоно творческой мастерской.

— Голуби мои! Белокрылые! К чему нам ссориться? К чёрту этот дешёвый балаган про какого-то там… итальянского рыболова и затрапезную монашку. Глупости всё и чушь беспросветная. Нет размаха — масштабности нет. Зритель не оценит — критик заклюёт. Я подумал и решил — создам другую более величественную картину. Она будет рассказывать о любови обычного солдата к красавице танцовщице Кармен. А назову своё творение именем испанского города любви.

— Барселона, Аликанте, Бургос, Ла-Корунья, — творец с ходу стал перечислять названия городов Испании. — Гранада, Валенсия, Севилья, Херон.

— …Вот. То, что нужно. Точно! Она будет называться — «Херонская искусительница»!

— Музыкальный мой, — вернувшийся гость криво улыбнулся одной стороной рта. — Уже сегодня я начну репетиции творения, о котором думал всю жизнь. Действия, о котором мечтал и грезил во снах и наяву. Постановку, ради которой прожил все эти тяжёлые годы, служа Театру… Короче, когда я могу прийти за своей записью?

— Она готова. Но, у меня есть условие.

— Какие могут быть условия? — поперхнулся театрал. — Разве так поступают друзья, прошедшие вместе огонь, воду и медные трубы? Отдайте так, без разговоров.

— Через пять дней у нас выступление на городском конкурсе, — Макс повертел в руках бобину. — Под эту композицию я прошу поставить танец и показать его зрителям.

— Боже мой! — невысокий полный человек заметался по комнате. Замахал руками. Начал цитировать свои и чужие фразы. — Задействовать лучшие силы театра?! Когда идут ответственные репетиции. И где? В пустом, безликом, никому не нужном конкурсе?