Диагностика убийства

Во время поездки из окна я видела бедные домишки, но близко мы не подъезжали. Теперь я смогла убедиться в невероятной нищете жителей Таджа. Грязные, раздолбанные улицы в ухабах и рытвинах, во многих окнах – пленка вместо стекол, двери, казалось, можно открыть одним пинком, а стены такие тонкие, что легко проткнуть пальцем. Тем не менее население трущоб не чуждо эстетике: некоторые домишки выкрашены в веселенькие цвета, на окнах висят занавески и стоят цветочные горшки. Кое-где виднелись деревянные ящики, долженствующие служить клумбами, и в них росли хилые, но удивительно выносливые цветы, которым не страшны ни жара, ни недостаток воды. Скосив глаза на Ноа, шествующего рядом, я заметила, что он за мной наблюдает. Интересно, о чем он думает? Почему ему пришло в голову притащить меня сюда, если он считает меня такой же, как все Варма? Но не только эти мысли плавали в моей голове в эту удушающую жару, но и такие, о которых врачу из Швейцарии лучше бы оставаться в неведении. Он, может, и не сошел с рекламного плаката «Армани», зато как раз в моем вкусе – одни скулы и глаза чего стоят! Губы – тоже ничего себе, а волосы… Не люблю я длинные волосы у мужиков, но Ноа они идут.

Лал, не привыкший к долгой ходьбе, плелся в хвосте нашей маленькой процессии, не переставая бормотать что-то себе под нос. Чхая, напротив, казалось, позабыла о своем ранении и бодро шагала почти в ногу со мной, хотя из-за разницы в росте ей приходилось делать два шага, когда нам с Ноа для этого требовался всего один.

– Мастерские начинаются здесь, – произнес он, притормаживая. Прямо посреди улицы стояла ржавая колонка, возле которой возились дети. По-видимому, она разделяла жилой и рабочий кварталы, потому что за ней дым стоял коромыслом, как будто тот, кто преодолевал расстояние от колонки до первой мастерской, попадал в совершенно другой мир.

Мне было жарко, и Ноа, заметив это, предложил:

– Попейте воды – это не заразно.

Не может без сарказма, поди ж ты!

Мы подошли к колонке, и дети отступили, с интересом разглядывая меня и Чхаю. Один из малышей потянул Ноа за штанину и что-то спросил, тыча в меня грязным пальчиком. Доктор внимательно выслушал и что-то ответил, но я поняла только отрицание «джи нэхин». Мальчик улыбнулся и уставился на меня.

– Что он сказал? – потребовала я объяснений от швейцарца.

– Он спросил, не из Болливуда ли вы обе – принял вас за актрис. Я сказал, что нет.

– Это я поняла, но ваша речь была довольно длинной!

– Еще я сказал, что вы – очень богатые люди и пришли, чтобы посмотреть, как живут бедняки.

Да, по сравнению с жителями этого района, для которых чистая одежда – большая роскошь, мы с Чхаей, наверное, действительно выглядели кинозвездами! Ноа поработал ручкой колонки, и мне на ладони полилась струйка воды. Она была теплой, с металлическим привкусом, но в целом вполне приемлемой для питья. В самолете я от корки до корки прочла путеводитель, где туристам не рекомендовалось пить сырую воду в Индии. Однако насмешливый взгляд Ноа, приехавшего из куда более благополучной страны, чем Россия, заставил меня решиться на поступок, который я никогда не совершила бы без его участия. Набрав воду в ладони, я выпила ее под восторженное хихиканье детей, которым сие действо почему-то показалось забавным. Следующей порцией я обтерла лицо и шею, а потом пустила к колонке Чхаю, которая мужественно проделала то же самое. Лал возмущенно проигнорировал колонку, словно счел кощунственной саму мысль о том, что ему можно предложить подобное.

– Совсем не больно, правда? – ухмыляясь, спросил Ноа. – А теперь – вперед: сейчас разгар рабочего дня, и вы сможете все увидеть своими глазами!

Первыми мы осмотрели мастерские резчиков по мрамору. Люди в одних штанах или шортах сидели в крайне неудобных позах, на корточках, и вручную занимались своим тяжелым трудом. Я понятия не имею о том, как называются инструменты мастеров, но они определенно мало чем отличались от существовавших тысячу лет назад. Тела и волосы мужчин покрывал толстый слой каменной пыли, и оставалось лишь предполагать, как они вообще ухитряются дышать, потому что у меня легкие отказывались работать в таких скотских условиях.

– Прикройте рот и нос платком, – посоветовал Ноа, и это оказался отличный совет!

Рядом с каждым мастером лежали небольшие кучки поделок из мрамора – слоники, крошечные копии Таджа, но больше всего мне понравились шкатулки. Некоторые представляли собой настоящие произведения искусства.

– Они продают это туристам? – поинтересовалась я у Ноа.

– Не они, – покачал он головой. – Существуют перекупщики, но им продавать не любят – слишком маленькие деньги. Большинство местных мастеров договариваются с лавками, которые держат торговцы у Таджа, и те платят лучше, хотя все равно недостаточно. Этого человека, – он кивнул на самого старшего из рабочих, – зовут Кунал, а те три парня – его сыновья и старший внук. В семье восемь несовершеннолетних детей, а зарабатывают все они в лучшем случае сорок-пятьдесят долларов в месяц. На эту сумму едва можно прожить, но все-таки они не умирают с голоду. Если их заставят убраться отсюда, то они не просто потеряют источник заработка, но и Тадж потеряет мастеров, хранящих древнее искусство резьбы по мрамору. Вы заметили, какими инструментами они пользуются?

– Неужели так дорого приобрести более современное оборудование?

– Дорого, – кивнул Ноа. – Но дело не только в этом. Вам это может показаться неправдой, но только при помощи такой «допотопной» техники получаются по-настоящему бесценные вещи, а не те поделки, которыми наводнено большинство индийских рынков. Измени они технологию производства, изменится и качество.

– Я хотела бы помочь этой семье. Как думаете, Кунал примет деньги?

– Нет, но вы могли бы купить у него что-нибудь.

– Тогда я куплю… Что у него самое дорогое?

Ноа задал короткий вопрос. Мастер удивился, но махнул рукой в сторону большой шкатулки с вырезанным на крышке и стенках цветочным орнаментом.

– Я возьму ее, – торопливо сказала я и протянула мужчине требуемую сумму. – И что-нибудь еще в том же роде.

– Разориться не боитесь? Таких семей пруд пруди, и даже Варма не настолько богаты!

– Ну, сделаю, что смогу! – раздраженно ответила я: мне казалось, что Ноа не перестает издеваться. Хотя, возможно, я и ошибалась – выглядел он серьезным и больше не ухмылялся.

– Вон тот слон выглядит достаточно дорогим, да? – робко шепнула мне Чхая.

– И его тоже, – согласилась я.

Ноа перевел Куналу мои слова, и тот просиял. Его дети и внук даже прекратили работу, чтобы обсудить продажу и поблагодарить покупательницу. Кунал что-то сказал мальчику, и тот, вскочив на ноги, бросился в дом. Через пять минут, в течение которых Кунал упаковывал покупки, заворачивая их в чистые тряпки (другого упаковочного материала в мастерской не оказалось), его внук появился с металлическим подносом, на котором стояли четыре латунных стаканчика.

– Чай, – коротко сказал Ноа. – Примите благодарность от Кунала и его семьи.

– Э-э… Я уже пила…

Мысль о том, что снова придется выпить ужасный напиток, заставила меня содрогнуться, но Ноа предупредил:

– Привыкайте: не принять этот знак благодарности означает оскорбить хозяина! Если хотите, я дам вам таблетку для улучшения пищеварения, но выпить все равно придется. – Подавая мне пример, он взял с подноса один стаканчик. «Слава богу, они хотя бы маленькие!» – подумала я и выпила «чай», преодолев рвотный рефлекс. Чхая пила спокойно, мило улыбаясь Куналу. Лал пытался было возражать, но под моим тяжелым взглядом сдался. Взвалив на шофера покупки, весившие, между прочим, немало, мы двинулись дальше.

– Если в каждой мастерской, которую мы посетим, придется пить чай, – шепнула я Ноа, – мне понадобится вскрытие, а не таблетка от желудка!

– Не волнуйтесь, я – хирург, – спокойно ответил он.

Я ошеломленно посмотрела на него, надеясь, что парень шутит.

– Они еще не в курсе, что вы – Варма, – продолжил Ноа по мере того, как мы продвигались в глубь квартала мастеров. – Но скоро слух распространится, и вам придется придумать что-нибудь, чтобы успокоить людей.