Диагноз

— Вам надо сесть, пожалуйста, сядьте, — раздался чей-то голос.

Но он встал и продолжал идти, чувствуя себя свободнее без ботинок и носков. Сняв еще и рубашку, он швырнул ее на сиденье. Лицо женщины словно растворилось и пропало. Послышались негодующие крики. Чалмерс поспешил по проходу дальше.

Когда в вагон на станции «Южная» вошли полицейские, они нашли Чалмерса лежащим на полу в эмбриональной позе с телефоном, прижатым к голой груди.

БОЛЬНИЦА

— Какой клевый мобильник, а, Мэтт? — сказал молодой патрульный своему напарнику, когда они, перевернув Чалмерса на спину, прикрыли его грязным одеялом. — Что мы ему предъявим? Публичное совокупление с сотовым телефоном?

Напарник, старший годами полицейский, в ответ только нахмурился и повернулся к небольшой толпе бывших пассажиров, которые, возбужденно переговариваясь, сгрудились у края платформы, с любопытством заглядывая в вагон.

— Ну что уставились? — крикнул старший патрульный и взмахнул снятой с головы фуражкой. — Надо же хоть немного уважать человека.

Толпа не унималась.

— Извращенец! — крикнул кто-то. — Арестуйте этого сукина сына.

— Который час? — спросил с пола Чалмерс. — Что-то случилось с моими часами.

Он сел и, прищурившись, посмотрел на свободные сиденья и двух склонившихся над ним полицейских. У старшего было широкое доброе лицо, покрытое морщинами и складками. Он сочувственно улыбался. Молодой нетерпеливо поигрывал наручниками. Глаза его, как пара мелких зверьков, непрестанно рыскали из стороны в сторону. Оба были одеты в одинаковые, пропитанные потом синие форменные рубашки с короткими рукавами.

— Вам не нужны часы, мистер, — отрезал полицейский с рыщущими глазами. — Назовите ваше имя и адрес.

До Чалмерса вдруг дошло, что от одеяла нестерпимо воняет. Постепенно он начал вспоминать, что опоздал на работу.

— Который час? — повторил он. — На двенадцать часов у меня назначена встреча.

Молодой полицейский фыркнул:

— Нет, ты только послушай, Мэтт, у него назначена встреча на двенадцать!

— Прекрати, Эрни, — отозвался полицейский, которого звали Мэтт. Он обернулся к Чалмерсу и вежливо спросил: — Как вас зовут?

Чалмерс закрыл глаза, стараясь отыскать в своем сознании хотя бы маленький просвет. Он отчетливо ощущал, как вибрирует вагон и как пульсируют артерии в висках. С поразительной ясностью он вдруг вспомнил, как снимал с себя одежду прямо в вагоне. Что он наделал? Билл вспотел и снова почувствовал тошноту. Крепко обхватив себя руками, он сморщился от боли и начал всматриваться в лица пассажиров, столпившихся на платформе. Кто из них видел, как он строил из себя дурака? Нет ли здесь знакомых ему людей? Задрожав, он отвернулся от зевак и с головой завернулся в грязное вонючее одеяло.

Полицейский джип не стал останавливаться у главного входа в Бостонскую городскую больницу, а сразу проехал к отделению неотложной помощи, ворота которого выходили на Олбани-стрит. Здание, как и всякая административная постройка, было старым и безобразным. Из кирпичной стены на уровне третьего этажа торчал желтый паропровод, протянутый к дому на противоположной стороне улицы.

— Зачем вы привезли меня сюда? — спросил Чалмерс с заднего сиденья. В машине стояла нестерпимая духота, грязное одеяло пропиталось потом. — Вы хотите мне помочь?

Полицейские, не отвечая, остановили джип возле двух припаркованных у входа машин «скорой помощи» с работающими двигателями. Под бетонным навесом болтались три санитара, они курили и, обмениваясь дружескими тычками, передавали друг другу галлонную бутыль «Доктора Пеппера». Увидев полицейских, они дружно хихикнули и замолчали. Патрульные провели Чалмерса мимо разинувших рот санитаров через раздвижную стеклянную дверь к массивному полукруглому столу секретаря приемного отделения. Точнее, к месту секретаря, так как девушку, склонившуюся над клавиатурой компьютера, было не видно, и люди с мелкими травмами, стоя у перил ограждения, терпеливо ждали, когда она явит им свое лицо.

Когда патрульные подошли к столу, секретарша резко подняла голову. Сначала показались забранные в пучок волосы, выкрашенные, как и плитки пола, в розоватый цвет. Она взглянула на полицейских, а потом на Чалмерса, завернутого в грязное одеяло.

— Что вы привезли мне сегодня, ребятки? — Произнося эти слова, девушка продолжала жевать резинку. Она еще раз окинула взглядом Чалмерса. — Стриптизер?

— Почти, — ответил тот, которого звали Эрни, и улыбнулся секретарше. — Мистер почти совсем оголился в метро, заигрывая с собственным мобильником.

— Понятно. — Секретарша скорчила гримасу отвращения.

Чалмерс, съежившись, прижался к перилам. Руки его тряслись. Он почти физически ощущал направленные ему в спину взгляды дюжины чужих людей. В коридоре висел запах антисептиков и спирта. Проблеск памяти. Встреча в полдень с молодой женщиной по поводу систем анализа данных. Токио.

Где-то в недрах гигантского стола зазвонил телефон. Раздался электронный зуммер, и секретарша ударила по прибору так, словно собиралась прихлопнуть надоедливую муху.

— Десять минут назад, — сказала она, глядя на полицейских, — сюда приперся какой-то парень с фотоаппаратом и сказал, что хочет пофотографировать. Очень нервничал. Представляете? Я сказала этому педику, чтобы он катился отсюда. Это больница, а не какой-нибудь музей. Разве я не права? Кстати, вы привезли какие-нибудь документы?

— Мы за него отвечаем, пока не прибудут данные из полицейского досье и его личные документы, — ответил Мэтт.

Секретарша кивнула. Какая-то медсестра кричала что-то одному из больных, размахивая картонной карточкой.

— Мэри Энн, — вяло, без всяких объяснений произнесла секретарша. — Представляете?

Было непонятно, к кому она, собственно говоря, обращается.

— Они что, думают, у меня три головы? Лейла, ответь по телефону, Лейла, пересчитай больных, Лейла, подбери нужные файлы. Да, кстати, Лейла, твой обеденный перерыв сокращен до получаса. Как будто у меня есть время обедать! Я перегружена до чертиков. Вообще все это проклятое место перегружено до чертиков.

По коридору рысью пробежали двое врачей в голубой хирургической форме. Они жевали бутерброды и одновременно переговаривались между собой. Должно быть, время обеда или просто перерыв, подумал Чалмерс и вспомнил пончик, съеденный им, кажется, сто лет назад.