Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении

В его образовании реально принимали участие совсем иные, нежели чисто логические, соображения.

И здесь стихийный общественный "разум" оказался сильнее, чем каноны рассудочной логики.

Иначе говоря, политическая экономия с самого своего рождения оказалась поставленной перед той же самой "логической" проблемой, перед которой стоял в своей области Ньютон.

А именно: для того, чтобы сделать хотя бы единственное "индуктивное обобщение", экономист должен был обладать каким-то (хотя бы и невысказанным) пониманием всеобщей "истинной" природы -- "субстанции" рассматриваемых явлений.

И, подобно тому, как Ньютон клал в основу всех своих индукций представление о том, что только геометрически определяемые формы фактов суть единственно объективные их формы, -- экономисты молчаливо предполагали, что лишь те формы экономики, которые соответствуют принципам буржуазной частной собственности, суть единственно истинные формы.

Все же остальные формы экономических отношений молчаливо устранялись как плод объективного заблуждения людей, как формы, не соответствующие подлинной, истинной, естественной и потому объективной природе человека...

В состав теории вводились лишь те определения фактов, которые прямо и непосредственно вытекали, "выводились" из "вечной и естественной" природы "человека", -- а на самом деле из специфической природы частного собственника, буржуа.

Все без исключения теоретики буржуазной политической экономии, таким образом, должны были исходить, и реально исходили, из вполне определенного всеобщего основоположения, из четкого представления о "субстанции", об общей объективной природе частных случаев и форм экономии.

И это представление о "субстанции", как и в естествознании, здесь не могло быть получено путем эмпирической индукции.

Но локковская гносеология молчала как раз в этом решающем пункте -- в вопросе о путях познания "субстанции", о путях образования всеобщего исходного основоположения науки. И это основоположение, представление о "субстанции" богатства, экономистам (в том числе и самому Локку) приходилось вырабатывать чисто стихийно, без ясного представления о путях его получения.

Но так или иначе, английская политическая экономии практически все-таки разрешила эту трудность, открыв (уже в лице В.Петти) эту всеобщую субстанцию экономических явлений, субстанцию "богатства" в труде, производящем товары, в труде, который совершается с целью отчуждения его продукта на "свободном" рынке.

Поскольку экономисты реально исходили из этого, более или менее ясно осознаваемого представления о всеобщей субстанции богатства, постольку их обобщения имели теоретический характер, поскольку эти обобщения и отличались от чисто эмпирических обобщений любого купца, ростовщика или рыночного торговца.

Но это и означало, что теоретический подход к вещам совпадал вообще со стремлением понять различные частные формы "богатства" как модификации одной и той же всеобщей субстанции.

Тот же Локк, поскольку он в области общеэкономических фактов действовал как теоретик, -- реально поступал как рационалист, "выводя" отдельные "модусы" богатства из их всеобщей субстанции.

Однако тот факт, что классическая политическая экономия в своих сознательных методологических убеждениях примыкала к философии Локка, сказался сразу же и притом в очень показательной форме. Это привело к тому, что собственно теоретическое исследование фактов постоянно перепутывается с простым некритическим воспроизведением эмпирии, с простым словесным выражением явлений.

Ярче всего это видно в трудах Адама Смита. Первый из экономистов, четко выразивший понятие труда как всеобщей субстанции всех экономических явлений, он развернул теорию, в которой собственно теоретическое рассмотрение фактов все время переплетается с крайне не теоретическим описанием эмпирии, с точки зрения человека, насильно втянутого в водоворот процесса производства и накопления стоимости.

"С одной стороны, он исследует внутреннюю связь экономических категорий или скрытое строение буржуазной экономической системы. С другой стороны, он ставит рядом связь, как она дана видимым образом в явлениях конкуренции и как она, следовательно, представляется не сведущему в науке наблюдателю, совершенно так же, как и человеку, практически участвующему и заинтересованному в процессе буржуазного производства.

Эти оба способа понимания, из которых один проникает во внутреннюю связь, так сказать, в физиологию буржуазной системы, а другой только описывает, каталогизирует, и подводит под схематизирующие определения понятий то, что внешним образом обнаруживается в жизненном процессе, и притом так, как оно обнаруживается и проявляется, -- эти оба способа исследования идут не только непринужденно друг с другом, но и переплетаются и постоянно противоречат друг другу..." (Маркс)

Сам Смит, разумеется, не замечает не только противоречия между тем и другим способом отражения действительности в абстракциях, но и разницы между тем и другим абсолютно не видит. И здесь очень нетрудно узнать в нем человека, который представляет себе процесс познания в понятиях чисто по-локковски.

Ведь локовская логика и гносеология как раз и игнорирует всякое различие между теоретической абстракцией (понятием) и простой эмпирической абстракцией, простым выражением в речи, в терминологии чувственно-констатируемых сходств и различий...

Адам Смит, как и его учитель в области философии Локк, не видит никакой разницы между стихийно сложившимся ("ходячим") абстрактно общим представлением, поскольку оно зафиксировано в слове, в термине, и выражением предмета в понятии, в форме которого отражаются как раз "скрытое строение" предмета.

И то и другое в его глазах сливаются: и то и другое выражает "общее" в эмпирических фактах с помощью абстрактного термина... Номиналистическая позиция Локка была для него -- как типичного представителя и классика этого периода в развитии политической экономии -- самой естественной и подходящей.

Решающий шаг вперед по сравнению с А.Смитом сделал, как известно, Давид Рикардо.

Философски-исторический смысл совершенного им поворота заключался прежде всего в том, что он впервые сознательно и последовательно различил задачу собственно теоретического рассмотрения эмпирии, задачу ее выражения в понятии, -- от простого описывания и каталогизирования явлений в том виде, в каком они непосредственно даны созерцанию и представлению.

Рикардо прекрасно понимает, что наука (мышление в понятиях) имеет дело с теми же самыми эмпирическими фактами, что и простое созерцание и представление. Но в науке эти факты должны рассматриваться с более высокой точки зрения -- с точки зрения их внутренней связи. У А.Смита эта точка зрения не выдерживается строго и последовательно. Рикардо же требует неукоснительного ее проведения. Точка зрения понятия должна выдерживаться и в процессе самого "описания" фактов. Простое описание фактов, произведенное с нестрого продуманной теоретической точки зрения, вовсе не свободно от какой-либо вообще "точки зрения". Это просто их описание с неверной, чисто случайно принятой или навязанной обстоятельствами точки зрения.