Диалоги со смертью
Шрифт:
А люди гордились своей традицией. Гостям показывали этот семейный альбом! Потом я узнал, откуда появилась такая нетривиальная коллекция семейных фотографий.
Во всяком случае, в России. Она начала появляться в столице Империи в XIX веке. Возникла мода среди небогатого купечества, обеспеченных мастеровых и разночинцев включать одной из статей расходов на похороны – фотографирование умершего. В те времена запечатлеть человека на память было достаточно дорого, поэтому зачастую посмертная фотография была единственной возможностью оставить память о человеке. Потом эта традицию подхватили и в других местах. С распространением и удешевлением фотодела эта
Вот что я заметил в семье моих знакомых: у тех, кто постарше, взгляд был совсем иной, чем у молодняка. Словно они понимали, что теперь смерть – это уже их часть бытия, она идет с ними след в след. Жизненный путь практически конечен. Но ты оттягиваешь эту черту – и люфт есть. Чем человек сильнее, тем на большем расстоянии держишь эту последнюю ленточку финиша. Даже, если что-то и происходит, то это, скорее, те, кто со своей смертью столкнулся случайно. Он её не звал.
Наконец, последняя стадия. Когда смерть становится… подругой. И тогда человек со смертью живет, как с членом семьи. Просыпаясь, удивляется, что она еще не пришла. Это уже старость. Но старость не по возрасту – по сознанию.
Какая стадия у меня? Вот сейчас, в этот момент? Мне удалось стать стариком в одночасье?
Идя по ставшей совсем неприветливой улице, я понимал, что с каждым шагом этот мир становится все более и более чужим.
Словно кто-то выталкивает меня из бытия…
Или, наоборот, это я этому миру становлюсь чужим.
Не нужна моя жизнь этим сырым и серым домам. Не нужна – озлобленным от своей осенней обнаженности деревьям. На меня не надеялись уже увядшие листья. Проезжали мимо совсем чужие трамваи…
Почему-то трамваи расстроили меня больше всего.
Может, потому что с детства любил эти грохочущие и неторопливые коробки с разноцветными фонарями на крыше, похожие на смешных жирафов. Были они какими-то очень московскими. Сейчас их заменили на безликие, с претензией на модерновый дизайн, вагоны. Дизайн, если присмотреться, может и проглядывается пунктиром, а вот того духа моего города не осталось… И той немного неуклюжей заботливости нет…Может потому трамваи стали новой Москве совсем не нужны?
Так, со спутанными и растрепанными мыслями, я дошел до церкви.
Это был совсем недавно построенный храм. Говорят, его казаки поставили. Но достоверно не знаю, так ли это или нет. Просто не интересовался. Ни к чему. Сейчас тем более – не за чем.
Перед входом не очень ловко перекрестился. Правда, сначала пришлось вспомнить, а как это сделать правильно, и даже, какой рукой. Но рядом подошла старушка, и я подсмотрел, как все делает она. Перекрестясь и поклонившись, я вспомнил, что, выходя из дома, не надел крестик.
Есть у меня дома небольшой красивый серебряный крестик. Как-то поехал на встречу с клиентами, и не рассчитал время – появился раньше. А там, рядом, был восстановленный монастырь. И чтоб скоротать время, я зашел в ворота обители.
Это оказалось удивительное место. Совершенно неожиданная архитектура. Рядом с величественным храмом, который, правда, наполовину был скрыт лесами, примостилась небольшая церквушка, словно составленная из детских кубиков. Выкрашена она была в веселенький желтый цвет. Рядом с монашескими покоями цвели крупные и холеные розы всех мыслимых цветов. Справа в небольшом пруду плавала
пара черных и несколько белых лебедей. Между ними суетливо носились сытые утки. Из самого пруда время от времени выпрыгивала крупная рыба, чтобы на лету поймать какую-то мошку. Окружен он был развесистыми ивами и густыми толстыми деревьями. Вдоль берега тянулась дорожка, мощенная цветной плиткой. Стояли красивые старомодные скамейки. Мамы с малышами, очевидно из соседних с монастырем домов прогуливались по дорожкам. Паломницы-богомолки устроились на лавочках, а по дорожкам время от времени проходили достаточно молодые монахи, озабоченные какими-то своими делами.Было там разлито такое спокойствие и умиротворение, что вся моя суета и напряжение перед переговорами прошли сами по себе… Настроение стало совсем иным. И вот, уже уходя из монастыря, я купил небольшой, но изящно сделанный, серебряный крестик с чернением. Освещенный настоятелем, как мне сказала женщина, которая подобрала его для меня.
Даже носил его некоторое время. Но потом порвалась цепочка. Починить или заменить её – руки не дошли.
Надо было конечно сегодня надеть его. Хоть на веревочке…
Но …не возвращаться же.
В храме было обыденно-торжественно. Именно так – и обыденно, и торжественно.
Торжественно – это ощущение всегда возникает в православный храмах церквах или часовенках. Не знаю почему, но в душе появлялось именно такое ощущение. И не важно, расписан храм Андреем Рублевым, как во Владимире, или нынешними иконописцами из соседнего монастыря. Помню, в Новочеркасск попал в храм войска Донского. Так там у всех святых такие залихватские чубы просматривались… Но что бы не было в иконах и росписях, почему-то сама атмосфера за душу берет. Вот у католиков в самых, что ни наесть знаменитых храмах бывал (где бывал) – там все через глаза. А у нас – глаза не самое важное…только проводник. Как-то через душу идет… Сейчас такое же ощущение возникло.
Но справа стояли отгороженные плотной сеткой ремонтные леса. И оттуда доносился сдержанный шум работ. Это и была та самая обыденность. Хотя эта обыденность только подчеркивала торжественную душевность уже сделанной части церкви.
Народу в храме было не много. Несколько богомольных старушек, для которых церковь уже давно стала родным домом. Они что-то вытирали, собирали обгоревшие свечки и строго следили за входящими – все требования соблюдаются: покрыта ли голова у женщин, и, наоборот, снята ли шапка у мужчин.
Несколько женщин и мужчин среднего возраста. Ну, эти явно из любопытства. Хотя свечки уже купили и были готовы их зажечь и поставить. Возле одного оклада женщина в темном платке истово молилась. Она не произносила не звука, только губы едва шевелились, но посмотрев на неё ты словно слышал крик…
В центре священник совсем тихо разговаривал с парочкой явно деловых людей. Судя по всему, разговор был совершенно светским, по вполне земным проблемам.
Честно говоря, я боялся, что в церкви увижу покойников.
Как-то в провинции зашел в церковь, а там, у алтаря, на козлах, одиноко, словно кем-то забытые, были поставлены два гроба с преставившимися. Никого рядом с ними не стоял, и это делало эту картину еще более мрачной…
Но, то ли этот обычай отменили, то ли к тому времени, как я пришел, всех уже отпели и отвезли, но никаких похоронных процессий здесь не было.
Я неторопливо оглянулся, подошел к церковной лавке. Женщина в темно-серой одежде и темном платке негромко спросила:
– Здравствуйте! Что бы вы хотели?