Диана. Найденыш

Дядька Кормак правильный, свой человек. Мама так сказала, а мама никогда Диану не обманывает. И всегда отвечает на любые Дианины вопросы — даже если они только для взрослых. Только посмотрит внимательно и скажет: «Ты у меня умненькая девочка, я тебе отвечу, но ты обещай, что больше никому не скажешь, хорошо? Иначе у твоей мамочки будут большие проблемы. Ты ведь не хочешь создать мне проблемы?» Диана точно не хотела создавать никаких проблем, потому если обещала — то молчала как рыба. Даже Нафане не говорила. А больше ей говорить было и некому. Если только больным? Но с ними Диана общалась редко — мама приглашала ее помогать только в самых сложных случаях. А так, в основном — Диана помогала маме растирать порошки, готовить мази и все такое. Ну или по хозяйству — крупу вымыть и поставить для каши, супчик помешать. На улицу Диана не ходила и с местными ребятишками не общалась. Ей почему-то было неинтересно с ними общаться. Вот с Кормаком — интересно. Или с мамой. А детишки — они глупые, они даже не знают, что делает печень и чем человек думает. Диана встречалась с детьми по дороге в лавку, разговаривала с ними. Но потом перестала обращать внимание — особенно после того случая, когда какой-то мальчишка кинул в нее камень и назвал шлюхиной дочкой. Пришлось Диане выбить из него дурь. Потом мамочка мальчишки прибежала к маме жаловаться, мама ее послала нехорошими словами (и просила Диану их никогда не употреблять — но слова с нее не взяла), мамаша мальчика побежала с жалобой к Кормаку, и… на этом все затихло. Что ей сказал Кормак не известно, но мама предположила, что он знает еще более гадкие слова, чем она, потому Диане знать их не обязательно. Они с Дианой похихикали и забыли об этом случае. Только теперь Диана не общалась со сверстниками, а в магазин ходила только в сопровождении Кахира. При виде пса разбегались все собаки и все детишки. А пока Диана покупала по списку заказанные мамой товары (все больше сладости, да заправки для горячего напитка) — Кахир ждал на улице и следил, чтобы никто больше в лавку не вошел. Лавочник ворчал и отпускал Диану как можно быстрее — иначе вся торговля так и остановится. Собака-то в лавку не пускает!

***

Когда Диана начала Петь, она сразу почувствовала, что с молодым дядькой, что лежал с разрезанным животом — все совсем плохо. Даже тогда, когда они с мамой пришивали руку — не было так сложно. Сейчас Диана чувствовала, как ей трудно, и как из нее уходят силы. Она не смогла бы объяснить — как именно это происходит. Но это был похоже на то, как если бы ты целый день бегала, бегала, бегала… а потом так устала, что просто ноги трясутся! И хочется спать. Вот так было у Дианы с этим дядькой. Она чувствовала, как много уходит сил, но ничего не могла с собой поделать — если Диана остановит Пение — дядька не проживет и десяти минут. Так что пришлось накачать в него как можно больше Песни. И при этом Диана чувствовала, что и сама мама не верит в успех их лечения. Она сразу сказала, что если не сможет Диана — не сможет совсем никто.

Диана смогла. И все получилось. Правда, не сразу. Вначале Диана заговорила кровь — чтобы она не лилась. Как только остановила — надо было убрать боль. Убрала. Но зашить-то рану нечем! Все инструменты, все нитки, в том числе и кожаные, хирургические — остались дома! Пришлось срочно искать сани и везти раненого к ним домой. Там мама перебрала кишки раненого, специальным приспособлением, похожим на шприц промыла ему живот дезинфицирующим раствором и потом аккуратно сшила его кишки специальными нитями. И снова Диана Пела. Теперь — на сращивание кишок и на восстановление порезанной печени.

И только после этого дошла очередь до живота несчастного дядьки. Мама аккуратно сшила живот специальными нитями, и тогда Диана спела Песню для сращивания мышц и кожи. А когда закончила — ей так захотелось спать, что она просто опустилась на пол и уснула. И уже не слышала, как мама ее отнесла в постель. Только когда ей под бок устроилось одно теплое пушистое тело и замурчало, Диана улыбнулась сквозь сон, обняла это самое тело и уснула окончательно. И проспала после этого ровно сутки, проснувшись на следующий день к вечеру.

Как мама ей и говорила — лечение Пением это все не простое дело, и не зря все певицы и Певцы применяют специальные снадобья, а еще — амулеты, усиливающие и накапливающие магическую энергию. Ни у одного мага, даже Магистра, не хватит сил на несколько таких больных, которого Диана лечила вчерашним днем. А у большинства не хватит сил на лечение и одного такого безнадежного пациента. Потому лучше помалкивать о таких своих способностях чтобы не раздражать завистников и конкурентов. Простой деревенский травник даром никому не нужен — кроме его односельчан, а вот травник уровня Магистра — это уже совсем другое дело.

Это все мамины слова, вроде бы и понятные, но в целом — совсем даже непонятные. Честно сказать — Диана и не хотела задумываться о таких делах. Мама лучше знает, что нужно Диане. И если говорит, что оно вот так, а не эдак — значит, так оно все и есть. Если не верить своей маме — так кому тогда верить в этом мире?

Жалко, что не попраздновали как следует, не попели песен, но зато спасли человека. Он теперь лежит в маленькой комнатке при лавке снадобий, еще очень слабый, даже встать с постели не может, но уже в сознании и соображает. Правда, не очень хорошо соображает. Когда увидел маму, сделался красным, как рак, и сказал, что мама богиня, и что он попал в рай. И что он отдаст за лечение все, что у него имеется. На что мама сказала, что все отдавать не нужно, пусть лучше матери отошлет. А ей долг вернет когда-нибудь потом, когда разбогатеет. Не в ее привычках разорять бедняков. На что дядька покраснел еще больше, хотя казалось что больше и некуда, и сказал, что он не нищий, хорошо зарабатывает, и с мамой рассчитается до последнего медяка, даже если для этого придется работать всю оставшуюся жизнь только на нее. На что мама хихикнула и предложила дядьке остаться и работать здесь, в доме — делать то, что она ему прикажет. Пока не отпустит его на волю. Тут как раз пришел проведать больного дядька Кормак, и при нем больной дядька вдруг сказал, что он принимает на себя обязанности должника, и будет работать на Лекарку Уну до тех пор, пока она не сочтет его долго исполненным. Так как он человек честный и благодарный. И пусть Глава Кормак будет свидетелем его сделки.

В общем — взрослые играют в свои игры, и думать об этом — только голова разболится. Потом она спросит у мамы — что это за обязанности должника. Подозрительное какое-то слово… в связи с этим словом она помнит «супружеские обязанности», и не должен ли будет этот дядька спать в маминой постели. Конечно, это не ее дело, Дианы, но ей очень бы не хотелось, чтобы какой-то там чужой дядька спит с мамой в одной постели. Диана любит иногда по утрам пронестись по коридору к маминой комнате и прыгнуть к ней под одеяло, прижимаясь к горячему маминому боку. С одной стороны мама, с другой — Нафаня, а на полу у кровати сопит развалившись Кахир — разве же это не счастье?

Глава 11

— Девочки, мне даже неудобно вас просить… — начал Кормак, поглядывая на Уну и на прижавшуюся к ней Диану — Сегодня закрытие праздника, вся община соберется…

— И ты хочешь, чтобы мы там пели — утвердительно кивнула Уна, и поморщилась — Ты видел, в каком состоянии была Диана? Как думаешь, почему?

— Знаю — повинно наклонил седую голову Кормак — Все знаю. Но…

— Ну так о чем тогда говорить?! — резко бросила Уна, и тут же устыдилась — Прости, Кормак… за дочку переживаю.

— Понимаю — усмехнулся мужчина, исподлобья посмотрев на Уну — Нет страшнее матери, защищающей свое дитя. Порвет!

Он начал привставать, и тут вдруг подала голос Диана:

— Мамочка, дядя Кормак хочет, чтобы мы попели? Так я не против! Я отдохнула, выспалась! Могу петь!

— Дочка, ты уверена? Сутки всего прошли. У тебя организм слабый…

— Сильный у меня организм! Сильный!

Диана хихикнула, вырвалась из материнских объятий, и выскочив на середину гостиной как есть, в домашних холщовых штанах и домашней рубахе с кружевами (если бы не они, ее можно было бы принять за очень красивого мальчика), и без подготовки, не предупреждая, сделала акробатический прыжок, перевернувшись через голову. Уна даже и крикнуть не успела. Потом еще, еще один!

— Перестань! Без страховки! Без подушек! У-у-у… щас закусаю тебя, бесстыжая! Маму пугаешь!

Уна бросила к девочке, поймала ее, и начала щекотать. Диана зашлась хохотом, извивалась, махала руками и ногами, а когда Уна прижала ее к себе, поцеловала в щеку, раскрасневшаяся, как вареный рак:

— Прости, мамочка! Я хотела тебя порадовать! Я потихоньку сама тренировалась! А еще — Нафаня мне подсказал, как правильно прыгать!

— Тс-с! — тихо шепнула ей Уна, покосившись на Кормака. Тот сидел на скамье положив тяжелые, могучие руки на колени и улыбался какой-то странной, задумчивой полуулыбкой. А потом вдруг сказал:

— Счастлив будет тот, за кого ты согласишься выйти замуж. Если не считать моей дорогой супружницы, ты лучшая из женщин, которых я знал в своей жизни. А я знал многих, милая… ох, как многих! А еще мне подумалось — где мои тридцать лет?! Ушел бы за тобой хоть на край света!

— Уж и лучшая! — широко улыбнулась Уна — А за мной тебя твоя жена не пустит. Треснет меня по башке, и вся недолга!

— Она может — тоже улыбнулся Кормак — За то ее и люблю! Настоящая женщина! Впрочем — ты тоже не отстаешь. Вон как нос своротила купчишке. Кстати, судить его будем завтра. Тебя тоже пригласим — свидетелем.